ИСКУССТВО как память эпохи

Наш разговор с паном Владимиром начался с истории о маленьком мальчике, который однажды, греясь зимой на печи, увидел, как рисует его мама. Этот рисунок произвел на мальчика такое глубокое впечатление, что он решил пройти свой жизненный путь рука об руку с искусством. Сегодня он признанный художник, скульптор, академик, лауреат престижной Шевченковской премии, преподаватель.

С Владимиром Прядкой «День» познакомился во время V Всеукраинской выставки «Україна від Трипілля до сьогодення в образах сучасних художників». В творчестве пана Владимира — а он создал десятки картин и скульптур, икон, мозаичных рельефов, витражей, гобеленов, и даже разработал цветовое решение микрорайона Троещина — нашлось место для исторической живописи, которая в независимой Украине продолжает оставаться в андеграунде.

4 марта Владимиру Прядке исполнилось 70. Мы воспользовались юбилеем как поводом для разговора об украинском искусстве, в частности — и том, что пока еще в полной степени не представлено обществу.

— Вы творили в разных жанрах, направлениях. Как вам удалось соединить все это в своем творчестве, ведь в каждой работе присутствует ваше личное виденье?

— Художник должен быть универсальным. А моим виденьем я благодарен моим духовным учителям: кобзарям и бандуристам Никону Прудкому из Черкасс и Георгию Ткаченко. Я в свое время увлекся народной музыкой. Сначала учился у Прудкого, потом — у Ткаченко. В 1964 году даже сам сделал бандуру, именно по старой, так называемой зиньковской конструкции. И доныне я очень горжусь дружбой с этими людьми, потому что именно они воспитали мою духовную сущность. Я будто бы был запрограммирован быть слугой своего народа. Не знаю, насколько это мне удавалось, но я этого искренне желал.

После института я работал с Иваном Литовченко — художником декоративно-прикладного искусства. Сначала — как помощник, и постепенно мы начали работать как соавторы. В частности, придумали мозаичный рельеф: я лепил скульптурное изображение, а он показывал, как его можно расписать. После этого работу нам предлагали архитекторы из Москвы. Но, посоветовавшись с Иваном Семеновичем, я решил: сколько отведено времени, отдам его Украине. С Литовченко мы еще создали для «Луганскугля» мозаичный рельеф, очень сложный, многофигурный, модерный. Потом я занимался росписями, выполнили с женой два гобелена для Музея истории Украины — «Русь» и «Світанок революції». Тогда впервые я столкнулся с исторической тематикой, и она меня увлекла, особенно период Киевской Руси. Украинцы не смогли художественно осмыслить свою историю. У нас была настолько сложная историческая судьба, что тема войны заслонила древнерусскую. У каждого было горе в его глазах, поэтому тема казачества в нашем искусстве разработана больше.

— Вы пишете иконы, работаете в храмах. Не сложно ли было «переключаться» на духовную тематику после атеизма и соцреализма советского искусства?

— У меня такое впечатление, что все, что я делал в советское время, — а я сделал много, — это была дорога к храму. В 1990 годах я выполнил первые иконописные работы, в частности икону «Святая Троица» по канону XVII века. А уже в 1998 году мы начали работать над Михайловским собором. Это было очень сложно: перечел гору литературы, долго сидел в архивах, выискивал всю возможную информацию. Потом нашел маленькую фотографию, на которой трудно было хоть что-то разобрать. Когда мы закончили две внешних стены перед входом — начали работу внутри собора. Позже приступили к работам в Варваринском приделе. Барокко сильно дало нам «прикурить» — опять пришлось погрузиться в книги: изучали старопечатные издания, в первую очередь иллюстрации, исследовали характер линий, искали нужный цвет. Работы над Михайловским собором продолжались три года. Уже четыре года работаем над Успенским собором, и это еще далеко не конец.

— По образованию вы скульптор. Развита ли в украинском искусстве скульптура?

— Как по мне, сегодня создают красивые памятники. Например, Чепелык создал прекрасный памятник казакам в Вене. Многие украинские авторы работали над абстрактно-формальными скульптурами. Особенно интересны в этом направлении симпозиумы, проводимые в разных городах по всей Украине и во время которых за две-три недели создаются целые аллеи скульптур. Кроме того, у нас есть хорошая портретная пластика, скажем, Бориса Довганя или Владимира Луцака. Интересны и малые формы скульптурной пластики.

— Выставки современного искусства рекламируют, о них пишут, их посещают звезды и высокопоставленные должностные лица. Как вы думаете, почему с исторической живописью дела идут значительно сложнее?

— В псевдомодерное искусство вкладываются большие деньги. Зато государство должно поддерживать то искусство, которое непосредственно касается жизни народа, его истории. Я удивляюсь, почему русским удалось создать целое направление исторической живописи еще в ХІХ веке. Это же угро-финский народ, но они на киевской истории сделали себе искусство. Васнецов, Суриков, потом за ними пошли другие художники. Много хороших работ сделал Билибин, но не стоит забывать, что его поддерживал сам Третьяков. У нас же не было ни идеологической, ни финансовой поддержки.

Я настаиваю на мысли, что государство должно поддерживать искусство, которое его же прославляет, утверждает и укрепляет. Не будет этого — государство не состоится. Возьмите для примера Яна Матейко, который создал немало замечательных образцов исторической живописи. Когда поляк видит его полотна, то в душе может родиться только гордость за свое государство и свой народ. То же сделал для России Васнецов, без него не состоялась бы русская нация. Искусство выражает общественную программу определенного периода, это — память эпохи. Что бы ни выходило из-под рук художника — он говорит от имени народа. Но монументальные вещи создаются только на заказ. Высокий замысел, поддержанный материально, может породить высокий результат. Если же нет заказа и финансирования — мельчают и идея, и результаты.

— Помните литературную дискуссию начала ХХ века, когда обсуждали жизненную задачу художника — принадлежать искусству или служить народу? Где, по вашему, должна быть грань между первым и вторым в жизни художника?

— Это — люди, одаренные Богом, они же поставлены слугами этого народа. Это —призвание. Идея служения народу — вечная. Знаете, в моей жизни однажды случилось большое потрясение. Мы всегда ориентировались на старшее поколение таких выдающихся монументалистов, как Кириченко, Бондаренко, Литовченко, Задорожный, Стороженко. Это были авторитеты, которые своим трудом утверждали художественные идеалы, чтобы даже в советских рамках существовало наше, украинское, искусство. Потом эти мастера вдруг начали катастрофически отходить, а мы, те, кто был за ними, стали «старшими». Тогда пришло осознание того, какая большая ответственность лежит на нас, потому что, если не мы, то кто? Я начал выступать на съездах, писать статьи, организовал Национальный союз мастеров народного искусства. Для меня это было очень важно, ведь на тот момент народные художественные промыслы фактически были уничтожены. Чрезвычайно талантливые мастера — ковровщики, вышивальщицы, резчики — жили далеко в провинциях, никому не нужные. Наш Союз фактически взял на себя функцию защиты этих людей. Мы не могли дать им работы или заказов. Но мы организовывали им выставки, добивались, чтобы государство давало им заслуженные звания, чтобы они чувствовали, что они нужны. Я руководил этим Союзом 15 лет и оставил должность лишь в 2005 году.

— Насколько мне известно, вы не просто ушли с должности, вы пошли преподавать.

— Да, в Киевский государственный институт декоративно-прикладного искусства и дизайна им. М. Бойчука. С ним была очень непростая ситуация, ведь он был подчинен Москве. В Кремле мне удалось пробраться на трибуну и выступить за возвращение тогда еще техникума Украине. И нам это, к счастью, удалось. Потом столкнулись с другой проблемой. Дело в том, что там фактически было уже уничтожено декоративно-прикладное искусство. Последних специалистов по этой специальности выпустили еще в далеком 1965 году. И потом мы столкнулись с тем, что старые мастера начали уходить, а новых мы не научили. Вышел эдакий разрыв в поколениях длиной в 30 лет. Фактически был нанесен удар по целой отрасли национальной культуры. Поэтому одним из первых наших шагов была борьба за восстановление отделения декоративно-прикладного искусства. К счастью, мы этого добились и снова начали готовить будущих мастеров.

— Насколько глубоко, по-вашему, молодежь смогла художественно осмыслить прошлое своего народа?

— На биеннале исторической живописи были интересные работы. В первую очередь — это педагогический подвиг их преподавателей. Огромную работу с молодежью ведет в Харьковской академии Гонтарев, ему удалось их активизировать, вложить в их души то, благодаря чему у студентов вышли действительно хорошие картины. То же могу сказать о Мыколе Стороженко. Еще раз повторю: труд этих людей — педагогический подвиг.

Современной молодежи сложно работать. По-моему, 20 лет независимости мы не использовали, чтобы вырастить новое поколение на уровне потребностей нашего народа. Пока еще им не хватает твердости убеждений. Любовь к языку, украинской песне, уважение к нашим традициям нужно прививать детям сызмальства. То, что заложено с детства в душу, — заложено навсегда. Некоторые студенты говорят, что если бы пришли оккупанты из Европы, то они бы сразу сдались к ним в плен. Можно ли представить себе масштабы падения?