«Театральный туризм»

Напомним, из-за пандемией COVID-19 мастерам пришлось кардинально менять свои планы и репертуарную афишу, но несмотря на карантине меры, пусть и в измененном формате, все же, удалось провести III Всеукраинский театральный фестиваль-премию «ГРА», который основал Национальный союз театральных деятелей Украины . В начале декабря были названы победители конкурса (см.https://day.kyiv.ua/uk/article/kultura/svyato-u-foyye). Однако, по понятным причинам, организационный комитет принял решение отказаться от итогового фестивальной недели в Киеве. Поэтому 7 лучших спектаклей-победительниц из 6 городов Украины в этом году были лишены возможности гастролей в столицу. Публикуя рецензии авторов «Дня» на эти постановки, мы надеемся мотивировать вас планировать свои путешествия по Украине по окончании карантина, согласно этой «дорожной карте» лучших театральных спектаклей. Возможно, тогда вечера в Харькове, Одессе, Львове, Сумах, Полтаве, Ивано-Франковске станут более яркими и эмоционально выразительными.

МАРШРУТ №1. СУМЫ — СПЕКТАКЛЬ «Пер Гюнт»

В нашей новейшей театральной истории пьеса Генрика Ибсена «Пер Гюнт» до своего появления в Сумском национальном академическом театре драмы и музыкальной комедии им. Михаила Щепкина имела воплощение преимущественно в хореографии и пластике, опираясь, конечно, на гениальную музыку Эдварда Грига. В «Донбасс-Опера», в Харьковской опере, в Криворожском театре «Академия движения». Плюс — знаменитая спектакль-концерт дирижера Романа Кофмана в Национальной филармонии Украины, поставленный в 1980-е совместно с режиссером Борисом Эриным, в котором главную роль играл Николай Рушковский, а все пять женских исполняла Ада Роговцева. То есть ни одного драматического спектакля! И вдруг время потребовало этого героя: 2019 — Сумы, в 2021-м — ждем «Пер Гюнта» на легендарной сцене франковцев. И в Сумах, и в Киеве к этой пьесе обращаются именно молодые режиссеры — герои нашего театрального времени: Роман Козак (Сумы) и Иван Урывский (Киев).

Общеизвестен литературно-критический стереотип о том, что «в образе Пера Гюнта Генрик Ибсен изобразил типичную человека XIX века». То есть «героя нашего времени». Но тексты и герои Ибсена вне времени и сейчас звучат особенно актуально. У тех же сумчан почти вслед за «Пер Гюнтом» в афише появляется «Гедда Габлер». Интересно, что и пару главных героев играют те же артисты — Сольвейг и Гедда Габлер — Диана Каландаришвили, Пер-Гюнт и Йорган Тесман — Владислав Писарев. Пер Гюнт соткан из противоречий, загадок человеческой природы, мифов и сказок, трагедий человечества и драмы индивидуальности, фантазий и реальности, поэзии и романтизма, природы и экзистенции, калейдоскопа событий и приключений, гротеска и человеческой комедии, желаний и возможностей, образа жизни сегодняшним днем и капитуляции перед обстоятельствами, общего и частного, силы и слабости, общепринятого и революционного ... Можно продолжать и продолжать, настолько этот герой и пьеса — всеобъемлющи. «Пер Гюнт» нам нужен на сцене, ведь то, что не читалось раньше — вышло на поверхность или, наоборот, — наконец вернулось к той сути и философии, которые вложил в свои тексты драматург. Сегодня, на самом деле, трудно прочитать эту глыбу из пяти актов, но очень интересно посмотреть в трактовке молодого режиссера, который не боится количества смыслов и глубин мотиваций. А еще послушать, пожалуй, впервые, в сочном украинском переводе 1921 года Николая Голубца — историка, архивиста, поэта, прозаика, публициста.

Итак, в спектакле Козака — Пер Гюнт был «парубок моторний і хлопець хоть куди». В исполнении очень подвижного во всех отношениях актера Владислава Писарева он получился современным, «читабельным», лишенным пафоса классических трактовок. Пер Гюнту Писарева-Козака — сочувствуешь, наблюдаешь за ним, понимаешь его, и тебя «колбасит» и бросает вместе с ним. Мир этого героя — скоростной, как и наше время, наполнен бесконечными поисками себя, как у каждого из нас.

Режиссер, сценограф и «господин музыкальный оформитель» в одном лице — Роман Козак использует и свою фантазию на все сто, и потенциал трупы на все двести.

Дерево, вода, мельница, гроб, джинсовая ткань, хлопок, кожа, белый, насыщенный синий, свет и тень, орнамент и скандинавские развалины, обнаженное тело, «дикие танцы» и ... свобода. Она во всем. В разумном сокращении текста. В свободном выборе музыкально-ритмического фона, который удачно создает атмосферу, заполняет текстовые и смысловые паузы, разграничивает сцены и подчеркивает коды. В действенной, функциональной, яркой, образной пластике, протянутой через весь спектакль Сергеем Великодним — до эффектно поставленных поклонов. В отсутствии страха показать женское и мужское тело — не для привлечения случайного зрителя (см. креативную афишу), а для возврата первоначальных смыслов. Тела, как еще одного инструмента для создания образа спектакля. Ведь жизнь человека во все времена у всех народов состоит из простых и подчас примитивных вещей: власть, деньги, секс, похотливость, лень. И одновременно: жизнь, смерть, свобода, поэзия, природа, постоянство, любовь, предательство, верность, ложь, истина, грязь, очищение. Казак умело визуализирует эти понятия: Сольвейг в дверях старой мельницы-дома, как символа правдивой жизни, которой должен был бы жить Пер Гюнт, если бы он был обычным человеком. Мельницы как символа того, что жизнь перемелет кого угодно и что угодно. Бочка с водой, в которой купают, очищают, «крестят» Пер Гюнта. Склон, с которого все и герой катятся вниз или, наоборот, гора, которой сын, мать — тянут гроб: viam supervadet vadens ... Смирительная рубашка для Пророка, парус для путешествий по жизни и одновременно покрывало для любовных утех. Лук — «нет ядра у лука — только шкура». Образ Пуговичника (инфернально элегантный Роман Козак) — то ли Шляпника из «Алисы в стране чудес», то ли дьявола,  то ли Петра на воротах в ад — контрапунктом через весь спектакль, а не как в пьесе — только в финале.

Мощный образ матери, который проектируется на Сольвейг буквально по Ибсену, который говорил, что «женщина — самое мощное в мире существо, и от нее зависит направлять мужчину туда, куда его хочет повести Господь Бог». Козак начинает действо диалогом матери и сына: она его ругает, любит, ласкает, учит, и поучает, и штаны надевает — все вместе. Она Мать. Финал спектакля — опять Мать и Сын: перемололось много, но нежность, доверие, любовь, неразорванность этой вечной пуповины Пер Гюнта — все осталось. Через его жизнь прошло много женщин — их разных ипостасей, но на самом деле существует только одна женщина, точнее, Вечная Женственность, олицетворением которой в спектакле щепкинцев очень выразительно, постоянным лейтмотивом выступают именно Оза и Сольвейг.

Интересно, что Сольвейг в спектакле не много. Ее функция здесь — символическая. Если мать в прочтении Натальи Дехты — живая, простая, близкая и одновременно сильная северная женщина, почти мифологема «Великая Мать», то Сольвейг — муза Пера Гюнта. Женщина, которая «живет в ожидании», Вечная Женственность. Она сохранила образ Пера Гюнта, тем самым спасая его. Да, Гюнт всегда находится под покровительством этой Вечной Женственности.

Еще одна важная реперная точка спектакля — образ Царя Броз, ведь он олицетворяет темные стороны личности Пера — лень, самовлюбленность, тщеславие, эгоизм, похоть. Концентрированное воплощение всего низкого в человеке. Актер Александр Середа играет его колоритно, узнаваемо, и зритель видит этакого «тролля в законе».

Режиссеру удалось распределить и сохранить баланс между классическим подходом к знаменитому драматургическому тексту и современной трактовкой, которая донесла количество и качество ибсеновских сентенций к зрителю. Актерский ансамбль прекрасно выдержал темп и почувствовал ритм, совпал со временем и услышал режиссера в деталях. В которых, как известно, кроется дьявол.

Музыканты знаменитой норвежской рок-группы «Fight the Fight», которые сделали свою версию «Танца Анитры» справедливо подметили: «Если бы Пер Гюнт был реальным человеком и нашим современником, у него наверняка было бы свое телешоу. И оно было бы лучше, чем у Кардашьян». Спектакль же Сумского театра не заигрывая со зрителем абсолютно уверенно вытягивает его из условного дивана и затягивает в прекрасный, полный символов и рефлексий воображаемый мир. В котором так много реальной жизни.