Книги, лишающие сна

Прочитала книгу - и снова не могу спать. Почему? "Потому что читаешь какие-то ужасы", - резюмирует мама. "Потому что слишком много фантазируешь", - смеются одногруппники. "Потому что ты с детства боишься темноты", - говорит бабушка и предлагает пить на ночь успокоительный чай с ромашкой. Они правы: я - трусиха и фантазерка. Когда-то я много рисовала и смешивала краски, чтобы получить нужный цвет. Теперь я уже не рисую и краски не смешиваю, а только сгущаю их. Впрочем, несмотря на советы и обещания не читать больше подобных книг, я все равно продолжаю это делать.

Меня постоянно интересует не слишком популярная среди моих знакомых эмоционально тяжелая историческая литература. О войнах, концлагерях, УПА, Голодоморе 1932-1933 годов, репрессиях и Советском Союзе. Очевидно, после таких книг я не сплю, злюсь, страдаю, много думаю и мало говорю. А если и говорю, то исключительно на тематику только что прочитанной книги. Мои близкие называют это периодом "мы-тебя-потеряли". И стоит мне только прийти в себя, реабилитироваться в глазах окружающих, вернуться к шуткам и привычному ритму жизни, как снова мне в руки попадает сложная книга.

Смешно подумать, но я даже пыталась бороться с этой "вредной привычкой". Новые книги не покупала, старые прятала и меняла жанры. Однако будь то роман, документалка, художественный репортаж или воспоминания, я обязательно встречала любимые темы. Хотя нет - на важнейшие темы, которые учили, воспитывали, формировали и помогали мне.

Когда мне было неполных семь лет, дед впервые рассказал мне о Голодоморе 1932-1933 годов. Он не подбирал слов, не осторожничал и не боялся меня напугать. Его рассказ был похож на безудержный поток, который должен был наконец выйти на свободу, пробиться сквозь долгие годы молчания. Кажется, он поведал бы эту историю любому, но, к сожалению или к счастью, под руку ему попалась именно я. Тогда же, пересказывая все отцу, я и сделала собственный детский вывод: "Только плохие люди могли есть других людей. Я бы никогда так не сделала". На что отец серьезно и по-мужски цинично ответил: "Никогда так не говори. Ты не была в тех обстоятельствах, не было того опыта и не имеешь права на такие выводы". Отец был прав, но поняла я это только в тот день, когда дочитала последнюю страницу "Марии" Уласа Самчука.

Позже моя школьная учительница истории всячески намекала, что Бандера, Шухевич и УПА - наши враги, предатели, а не, упаси Боже, герои. Дома мне говорили обратное. И чтобы разобраться самой, пришлось вытащить с полки огромную книгу "Украинская Повстанческая Армия. История непокоренных "с кучей фотографий, свидетельств и документов. Я разобралась. И с того момента больше не слушала свою учительницу.

Уже в другой школе завуч, которая очень гордилась своим членством в "Партии регионов", заставляла меня писать сочинения на тему Чернобыля каждый апрель. Я ненавидела ее за это принуждение, но добросовестно выполняла задания, боясь получить плохие оценки. Тогда мои произведения были написаны без особого понимания, что же произошло 26 апреля за десять лет до моего рождения, а главное - что было потом. Я не могла понять масштабы этой трагедии, не знала, как умирали ликвидаторы и как люди спасали себя сами, в то время как власти замалчивали правду. И только после прочтения книги Светланы Алексиевич "Чернобыльская молитва. Хроника будущего" мне стало стыдно. За те ужасные сочинения, наполненные пафосом. И за то, что ненавидела завучку вовсе не по поводу.

Много лет мне было неудобно говорить о Харькове и стыдно признаваться, что я из Харьковской области. Потому что большая часть людей из центра и запада Украины считают этот город совковым, сепаратистским, провинциальным и совершенно неевропейским. Правда, должна признаться - я и сама так думала, пока не наткнулась на эссе Юрия Шевелева "Четвертый Харьков". А теперь, была бы моя воля, я бы каждого заставила прочитать это произведение. Шевелев объясняет все: историю Харькова и Украины, жестокость и хладнокровие системы, тип советского человека, и наконец - раскрывает природу поведения моих школьных учителей.

Чем дальше, тем хуже и труднее. Славенка Дракулич в книге "Они бы и мухи не обидели" на примере Югославии показала, что не только история моей страны может заставить волосы становиться дыбом. Более того, она посеяла сомнение в добропорядочности любого человека. Мол, при определенных обстоятельствах преступником и насильником может стать каждый. "Цинковые мальчики" упомянутой выше Светланы Алексиевич дали ответы на вопросы о войне в Афганистане, которыми я долго мучилась. Витольд Шабловский книгой "Пулеметы и вишни. Истории о добрых людях с Волыни" убедил меня в том, что у каждого народа есть своя правда. И хотя своя пазуха ближе, надо учиться слышать соседа.

На днях я прочитала работу Виктора Петрова "Украинская интеллигенция - жертва большевистского террора" и снова упала в анабиоз. Стало так страшно и больно от тех картин, которые возникают в твоей голове даже против воли. Скажем, описывая красный террор в Украине 1918 года, Петров пишет: "Их хватают на улицах, вытаскивают из квартир, забирают из очередей возле магазинов, где продается зеленоватый гороховый хлеб. Их никуда не ведут. Их ставят тут же к стенке и расстреливают. Трупы расстрелянных валяются под домами, и собаки лижут человеческую кровь по камням тротуаров".

В конце концов, когда эмоции утихнут, эта коротенькая книжечка на шестьдесят страниц сделает свое дело. Я перечитаю Хвылевого и Крымского, переосмыслю Плужника. И когда поеду в родной Харьков, который я смогла принять и понять благодаря Шевелеву, куплю цветы и понесу их к дому «Слово». Я посижу там и помолчу. И сделаю это не в первый и не в последний раз, ведь каждый раз мои действия становятся все более осознанными.

Я готова жертвовать своими выходными, нормальным режимом дня, обедом и здоровой психикой. Я готова казаться странной от того, что читаю подобную литературу и не могу спать. Я готова советовать кому-то эти книги, объяснять и заставлять читать их. Но я не готова бежать от правды, пить чай с ромашкой и прощать своих учителей. Я не готова говорить о Советском Союзе хорошо, и в каждом посте, статье или реферате я буду подбирать слова с ужасной, позорной и самой серьезной коннотацией из всех возможных. Без проговаривания этого страшного прошлого у нас нет будущего. Иначе - мои дети тоже будут вынуждены молчать, как когда-то несколько десятилетий молчал мой дедушка.