Горячий август Праги

Август занимает особое место в нашей истории. Первая мировая война началась 1 числа, а на короткий период с 21 по 24 пришлись не менее важные события. Достаточно вспомнить пакт Молотова — Риббентропа от 23 августа 1939 г., который фактически дал старт второй мировой трагедии. В новейшей истории есть еще одна августовская дата, о которой уже стали несколько забывать, но от этого ее значение не уменьшается. В ночь на 21 августа 1968 г. советские войска и части пяти других стран Варшавского договора оккупировали Чехословакию, положив конец Пражской весне. Десять лет назад 19 августа начался фарс ГКЧП, результатом которого был развал СССР.

Есть что-то мистическое в последовательности событий весны—лета 1968 г. и того, что произошло в нашей стране в период перестройки. Если отвлечься от тех или иных нюансов чисто национального характера, то Москва 1985—1991 гг. в точности повторяет Прагу восьми месяцев 1968-го. Как будто кто-то хотел советскому руководству дать образец того, как в действительности нужно поступать и что делать совершенно не нужно.

КРЕМЛЕВСКИЕ СТРАХИ

Реформы в Чехословакии назрели уже давно. Послесталинская оттепель в Прагу пришла с опозданием. В других странах готовились памятники Сталину демонтировать, в Праге Первомай 1955 г. был отмечен помпезным открытием памятника вождю. Чехословакия была одной из самых правоверных стран социалистического лагеря. Такой она оставалась на протяжении почти всей хрущевской оттепели, на которую консервативные пражские коммунистические вожди Антонин Запотоцкий и Антонин Новотный смотрели с плохо скрываемым подозрением, хотя последний, малообразованный скучный партаппаратчик, был выдвиженцем Хрущева. Только после XXII съезда КПСС в 1962 г. из центра Праги наконец убрали «очередь за мясом» — так горожане называли монумент Сталину. На нем композиция изображала генералиссимуса во главе целой толпы рабочих, колхозниц, солдат и прочих представителей чехословацкого и советского народов. Вторая половина 1960-х гг. стала эпохой расцвета искусства, прихода нового поколения писателей, художников и режиссеров, чьи мысли и творчество не укладывались в жесткие рамки социалистического реализма. Новые веяния затронули и партию. Коммунистическая интеллигенция и молодое поколение партийных аппаратчиков хотели, чтобы «старики» уступили им место. Своего они добились в январе 1968 г., когда на пленуме ЦК КПЧ вместо Антонина Новотного первым секретарем избрали лидера словацких коммунистов Александра Дубчека.

Новое руководство не имело программы реформ, да и в большинстве своем они реформаторами не были. Но все понимали, что делать что-то все-таки надо. Страна ждала перемен, и игнорировать это было уже нельзя. Однако — сначала свое кровное, а потом все остальное. В верхах началась борьба за портфели и должности. Как писал секретарь ЦК КПЧ при Дубчеке Зденек Млынарж, «...на протяжении целых трех месяцев партийное руководство решало вопросы, связанные с распределением кресел в верхушке партийного и государственного аппарата, и именно поэтому невозможно было приступить к осуществлению продуманной политики реформ... Хотя руководство партии решило еще в январе подготовить «Программу действий КПЧ», и она была составлена в конце февраля, ее принятие затянулось до начала апреля». Так было упущено драгоценное время, что и обернулось трагедией в августе 1968 г.

Идеи Пражской весны были изложены в «Программе действий КПЧ». В ней подвергались критике чрезмерная централизация и бюрократизм, подчеркивалась специфика «чехословацкого пути к социализму», говорилось о необходимости демократизации и обеспечения гражданских свобод — при сохранении ведущей роли компартии. Все это во многом напоминает советские программные документы времен перестройки.

Несколько смелее была экономическая программа реформаторов, команду разработчиков которую возглавил экономист Ота Шик, назначенный вице-премьером чехословацкого правительства. Она предполагала введение элементов рыночного хозяйства при сохранении стратегического планирования, открытие чехословацкой экономики для международной конкуренции, расширение прав предприятий за счет снижения контрольных функций экономических министерств. Сами по себе предложения пражских реформаторов должны были вызвать большую настороженность Кремля. Тем более, что нечто подобное уже было внедрено в соседней Венгрии ее руководителем Яношем Кадаром — и ничего, небо на землю не упало.

Однако в Чехословакии началось то, что и вызвало категорическое неприятие советского брежневско-сусловского руководства. На партийных собраниях вначале робко, а потом все чаще стали раздаваться требования большей демократизации. В марте была отменена цензура, и на страницы газет и экраны телевизоров прорвался вал разоблачений тоталитарного прошлого. Зденек Млынарж писал: «Началась открытая критика методов работы КПЧ, профсоюзов, органов госбезопасности и юстиции, и, как следствие, сняли с постов ряд секретарей ЦК, руководителей Центрального совета профсоюзов, министра внутренних дел и генерального прокурора». Естественно, что в Москве такого одобрить не могли. На заседании политбюро Брежнев заметил: «Надежды на Дубчека не оправдываются, он может вылететь, так как события, которые происходят, им мало управляются». На фоне всех этих событий продолжали ухудшаться отношения СССР с Румынией: реальной стала угроза ее выхода из Варшавского договора. Министр обороны СССР маршал Андрей Гречко на заседании политбюро заявил: «Теперь ясно, что они (руководители Румынии. — Авт.) — за пересмотр всего Варшавского договора в целом». Однако нельзя было полностью исключить эффект домино в отношении других стран–членов Варшавского договора. Критика, раздававшаяся в чехословацкой прессе, свидетельствовала о том, что и Чехословакия могла последовать за Румынией.

Идеологическая ситуация осложнилась и в самом СССР. Усиливалось диссидентское движение. «Разного рода писатели, — говорил на заседании политбюро Леонид Брежнев, — например, Якир, Есенин и другие, пишут письма, передергивают факты, письма идут за границу и передаются по Би-Би-Си». Его поддержал председатель президиума Верховного совета Николай Подгорный: «Надо посмотреть Союз писателей. Что это за организация, в которую вступают совершенно непонятные люди, написавшие две заметки в газету». Глава КГБ Юрий Андропов сообщал о готовившейся демонстрации, связанной с делом диссидента Петра Литвинова.

Демократизация вызвала небывалый подъем в самых широких слоях населения Чехословакии. Люди требовали свободы, не только политической, а и экономической. Властителями умов становились писатели, поэты, художники. В своем большинстве они относились к СССР критически. Первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Шелест так сказал о чехословацких событиях: «Несмотря на плохую информацию в нашей печати, все-таки разными путями расползаются среди народа, партии факты о событиях в Чехословакии». Чтобы хоть как-то ослабить влияние событий в Праге на советское общество, в первую очередь на интеллигенцию, в «Литературной газете» были помещены ответы на статьи чехословацких писателей, в частности, знаменитого путешественника Иржи Ганзелки и писателя Яна Прохазки. Сначала их статьи печатались рядом с ответом обозревателя газеты. Но ответы были настолько бледными и не выдерживали никакого сравнения с острым пером Иржи Ганзелки и Яна Прохазки, что потом чехословацких писателей печатать перестали. В советских газетах все чаще появлялись истерические статьи об угрозе социализму, о подрывной деятельности западных спецслужб и их агентуре в руководстве КПЧ. При этом имена Александра Дубчека и его товарищей не назывались, но намеки становились все более прозрачными.

Одним из главных для руководства СССР источников информации о внутреннем положении в Чехословакии являлись сообщения представителей просоветской ортодоксальной группировки в КПЧ, отрицательно относившейся к демократическим переменам в стране. Эти деятели старались создать впечатление, что чехословацкие реформы угрожают жизненным интересам Советского Союза в Восточной Европе. Один из таких информаторов, член ЦК КПЧ Гавличек прямо предупреждал о «неизбежном сближении Чехословакии с Югославией и Румынией, которое приведет к изоляции Советского Союза и ослаблению единства европейских социалистических стран».

Предметом особого беспокойства Москвы стала оппозиционная деятельность находившихся в эмбриональном состоянии, небольших по численности политических объединений КАН и К-231, требовавших запрещения КПЧ и суда над ее прошлыми руководителями. КПСС была озабочена также перспективой регистрации возрождавшейся в Чехословакии социал-демократической партии. По-прежнему Кремль волновала «распущенность» чехословацких средств массовой информации. В них все чаще задавались вопросы: Все ли было правильно сделано в 1948 г., когда коммунисты пришли к власти в стране? Оправданно ли существование однопартийной системы? Если Чехословакия строит «социализм с человеческим лицом», значит ли это, что у социализма в СССР, в вечной дружбе с которым продолжали клясться Дубчек и его соратники, лицо нечеловеческое?

В конце июня в чехословацких газетах был опубликован манифест «Две тысячи слов», составленный писателем Людвиком Вацуликом. В нем фактически содержалось требование к КПЧ: отказаться от монополии на власть. Под манифестом поставили подписи сотни известных людей — общественные деятели, литераторы, ученые, артисты. Лидеры партии уже не поспевали за переменами в обществе. Дубчек оказался между трех огней — большинством общества, требовавшим продолжения реформ раздраженной Москвой и консервативным крылом в собственном партийном руководстве. Он пытался наладить диалог, убедить всех — рабочих, аппаратчиков, интеллигенцию, Кремль — в том, что «социализм с человеческим лицом» возможен. В Праге говорили о неформальной встрече руководства страны с группой известных интеллектуалов, состоявшейся в начале июля по инициативе премьер-министра Черника. Был там и молодой драматург Вацлав Гавел. Позднее он вспоминал о том, как, выпив для храбрости коньяку, подошел к Дубчеку, чтобы заверить его: «У нас в социализм верят практически все. Даже я, хоть мой отец был когда-то миллионером...» В чехословацких газетах и журналах ничего хорошего о Советском Союзе в те дни не писали. Все чаще на совещаниях в Кремле поднимался вопрос о возможности применения военной силы для разрешения кризиса.

«МОРОЗ УДАРИЛ ИЗ КРЕМЛЯ»

Так назвал свою книгу о событиях пражской весны Зденек Млынарж, и оно в полной мере отражает драматические события того времени. В Москву 4 мая прибыл Александр Дубчек во главе партийно-правительственной делегации. Беседа с Брежневым, Подгорным, Косыгиным и секретарями ЦК КПСС продолжалась долго — более девяти часов — и вызвала в Кремле нескрываемое раздражение. Майский 1968 г. пленум ЦК КПЧ, на который рассчитывала Москва, не принес никаких изменений в расстановке политических сил, наоборот, реформаторы даже укрепили свои позиции в партии и правительстве. По дипломатическим каналам в Москве было получено сообщение о встрече советского посла в Праге Червоненко с членом президиума ЦК КПЧ Биляком. На этот раз он подробно охарактеризовал положение в руководстве КПЧ, уделив особое внимание так называемому «пражскому центру», куда, по его словам, входили наиболее радикальные реформаторы. «Пражский центр» пытается действовать в районах столицы, дискредитирует Дубчека.

Отношения между КПСС и КПЧ продолжали тем временем ухудшаться и постепенно достигли критической точки. Ситуация стала сопоставимой с советско-югославским разрывом 1948 г. В середине июля по каналам КГБ из Праги пришло секретное письмо на имя Брежнева от кандидата в члены президиума ЦК КПЧ Капека. В нем сообщалось: «В ЦК КПЧ группа из руководящего состава партии овладела всеми средствами массовой информации и ведет антисоветскую и антисоциалистическую работу». В конце письма Капек прямо призвал: «Я обращаюсь к вам, товарищ Брежнев, с призывом и просьбой оказать братскую помощь нашей партии и всему нашему народу в деле отпора тем силам, которые создают серьезную опасность самим судьбам социализма в Чехословацкой Социалистической Республике».

На очередном заседании Политбюро ЦК КПСС 19 июля Брежнев заявил, что в отношениях с Чехословакией наступил новый этап. Время, по его словам, «работает не в нашу пользу, против нас. Сейчас в Праге ждут приезда президентов Чаушеску и Тито, идет разговор о каком-то дунайском сговоре, дунайской встрече». Брежнев подчеркнул, что КПЧ получила поддержку в европейском коммунистическом движении, а итальянская и французская коммунистические партии призвали к проведению европейского совещания, где действия ЦК КПЧ могут получить одобрение.

Политика давления на Прагу во многом облегчалась относительно нейтральным отношением западных стран к происходившему в Чехословакии. Встреча с государственным секретарем США Дином Раском, состоявшаяся 22 июля, показала: американцы не хотят вмешиваться в конфликт. Раск заявил: «Правительство США стремится быть весьма сдержанным в своих комментариях в связи с событиями в Чехословакии. Мы определенно не хотим быть как-то замешаны или вовлечены в эти события». Политическому руководству СССР стало ясно: реализация «крайних мер» не приведет к активному противодействию со стороны США. Вашингтон слишком сильно увяз в войне во Вьетнаме и не хотел дополнительной конфронтации с СССР. В этом американская администрация ошибалась. Как раз твердая позиция в защите Чехословакии серьезно бы ограничила влияние советских ястребов и в будущем облегчила бы выход из вьетнамской войны.

Согласно решениям политбюро от 19 и 22 июля, началась спешная практическая проработка «крайних мер». 20 июля была подготовлена первая, а 26 июля — вторая редакция Декларации от имени Политбюро ЦК КПЧ и Революционного правительства ЧССР о внутренней и внешней политике, а также «Обращения к гражданам ЧССР, к чехословацкой армии». Эти документы должны были быть обнародованы после того, как войска СССР и других стран Варшавского Договора войдут в Чехословакию. Начался обратный отсчет времени.

Последние советско-чехословацкие переговоры 29 июля — 1 августа 1968 г. проходили при участии почти всего состава как политбюро ЦК КПСС, так и президиума ЦК КПЧ. Они состоялись в Чиерне-над-Тисой. Встречу, впрочем, трудно было назвать переговорами в прямом смысле этого слова. В Москве она задумывалась скорее как форма массированного давления; ставка делалась на то, чтобы заставить наконец Прагу пойти на уступки и изменить свою позицию. Накануне переговоров в политбюро поступили почти одновременно послания от Чаушеску, Тито и 18 европейских компартий, в которых содержалась просьба не оказывать слишком жесткого давления на руководство Чехословакии.

Во время переговоров наиболее агрессивно повел себя Петр Шелест. Он поднял вопрос о статусе и положении украинского национального меньшинства в Словакии. Занявшись выяснением, кто в чехословацком руководстве «правый», Шелест оскорбил члена президиума ЦК КПЧ Франтишека Кригеля. Выпад до предела обострил обстановку. Косыгин был вынужден отправиться к поезду чехословацкой делегации и принести извинения за Шелеста, «зашедшего слишком далеко». Хотя на переговорах обе делегации в конце концов достигли компромисса, но он оказался недолгим. Встреча оставила у обеих сторон глубоко негативное впечатление. Пражскому руководству во главе с Дубчеком предложили еще раз высказать свою позицию на многосторонней встрече делегаций братских партий социалистических стран. Делегация КПЧ не скрывала удивления: зачем собираться еще раз? Но была вынуждена согласиться при условии, что встреча состоится на территории Чехословакии и не станет вмешательством во внутренние дела. Такая встреча в начале августа состоялась в Братиславе. Но ничего нового она не принесла.

Все лето готовилось вторжение под прикрытием военных учений. В мае — июне — учения советских соединений и частей; в июле — учения войск ПВО стран Варшавского договора «Небесный щит»; в июле — августе — учения тыловых частей и подразделений ряда западных военных округов Советского Союза под условным наименованием «Неман»; в августе — совместные учения войск связи ГДР, Польши и СССР. Всякий раз при этом Москва старалась затянуть сроки учений.

Примечательными в этом отношении стали проведенные в июне — июле непосредственно на территории Чехословакии командно-штабные учения армий Польши, ЧССР, ГДР и СССР. Подводя итоги, командующий Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора маршал Иван Якубовский оценил состояние боевой подготовки чехословацкой армии как неудовлетворительное и предложил продолжить учения, не определив срока их завершения. После бурного протеста чехословацкой стороны учения были завершены, однако отвод союзных войск, и прежде всего советских, из района проведения был задержан. Большая часть из них впоследствии не была возвращена в места постоянной дислокации, а разместилась в непосредственной близости от чехословацкой границы.

Между тем в Чехословакии усиливалась еще одна очень тревожившая советское руководство тенденция: в верхах чехословацкой армии все громче раздавались голоса за выход страны из Варшавского договора. Инициаторами стали Военный институт социальных исследований, Военно-политическая академия имени Клемента Готвальда и отдел военно-административных органов ЦК КПЧ во главе с генералом Прхликом. Ждать больше было нельзя и Брежнев согласился начать вторжение.

Проблемы чехословацких реформаторов были не только в подавляющем военном преимуществе СССР и его союзников. Главным все-таки было то, что никаких глубинных преобразований Дубчек и его ближайшее окружение не планировали и к бурному развитию событий оказались не подготовленными. Не велась серьезная аналитическая работа, поэтому оценки действий советского руководства и западных стран оказались неверными. Дубчек не хотел конфликтов как внутри своего ЦК, так и с Москвой. Но аппаратными способами проблемы уже было не решить. Нужна была кардинальная чистка партийного, государственного аппарата, в первую очередь армии и спецслужб, буквально пронизанных советской агентурой. Возможность вооруженного противостояния вторжению в советских штабах даже не рассматривали, а ведь в аналогичной ситуации в Польше времен «Солидарности» именно вероятность вооруженного отпора заставила Юрия Андропова сказать: «Лимит на интервенции исчерпан».

Пражскую весну часто рассматривают как генеральную репетицию советской перестройки. И репетиция, и сама постановка через 20 лет закончились фиаско для своих авторов.