Как начиналась новая эпоха

Десять лет назад в сентябре меня обвинили в формировании первого некоммунистического правительства в тогда еще коммунистическом мире. Советский Союз еще существовал, существовал Варшавский договор, Советская Армия сохраняла свои базы по всей Польше. «Солидарность» только вышла из подполья, и многие ее лидеры только что вышли из тюрьмы. Восстановление общественной роли «Солидарности» было жизненно важным для всех последовавших событий.

После введения военного положения в 1981 году власти Польши под предводительством генерала Ярузельского пытались доказать, что они готовы достигнуть согласия с «обществом». Однако для меня легализация «Солидарности» была фундаментально важной; я твердо верил, что территория свободы, которую мы отвоюем у правительства, только тогда станет реальной, когда она будет защищена не малыми группами людей, а мощным общественным движением.

Когда власти дали понять, что их намерения в отношении легализации «Солидарности» действительно серьезны, я пришел к выводу, что необходимы политические переговоры, известные под названием «переговоров за круглым столом». Однако до самого конца я боялся, что власти нас каким-нибудь образом обманут, а я лично не имел желания участвовать в новых политических структурах, поскольку верил, что территория свободы, предложенная на переговорах за «круглым столом», еще долгое время должна будет сосуществовать с «их» территорией — с территорией коммунизма. Попав в политические структуры режима, мы могли подвергнуться риску позволить процессу нас «засосать». Только когда стало абсолютно ясно, что «Солидарность» войдет в правительство и возьмет на себя бразды правления, я согласился принять нашу новую историческую роль.

Однажды кто-то сравнил мою работу по формированию первого правительства «Солидарности» с работой солдата по разминированию минного поля. Но я не только разминировал это поле, я пытался построить на нем что-то новое. Более того, мы хотели не просто навести порядок, мы хотели кардинально изменить весь политический и экономический ландшафт нашей страны. Полумеры не могли помочь, режим должен был быть изменен фундаментально.

Мы также должны были объяснить русским, что мы не против дружественных отношений, но что теперь все решения мы будем принимать сами. Через два дня после того, как я стал премьер-министром, я передал советскому правительству это сообщение посредством эмиссара советского политбюро и позднее вновь подчеркнул нашу позицию в течение своего первого визита в Москву.

Но хотя реакция Москвы на реформы в Польше волновала всех, Москва не была первым пунктом назначения моих поездок, как того требовал ритуал всех предыдущих правительств. Мой первый официальный визит был в Ватикан.

Действительно, в такие экстраординарные времена символы имеют большое значение, и многие мои первые поступки на посту премьер-министра были полностью или частично символичными. Первый такой поступок я совершил еще до формирования нового правительства, как только я прибыл в свой офис в совете министров, который все еще состоял из представителей старого режима. Когда я вошел в это пугающее здание, я почувствовал, что оно взвалилось на мои плечи вместе с моими новыми обязанностями. Я сел за стол и сказал окружающим: «Давайте попытаемся дозвониться Папе». Я не надеялся получить у него инструкции, только сказал: «Святой отец, помолитесь за меня».

Мой следующий официальный акт был таким. Рядом с моим столом стоял столик со множеством телефонов. Среди них была «вертушка», соединявшая с первым секретарем польской Коммунистической партии. Я попросил, что бы эту линию выключили. «Если первый секретарь Коммунистической партии захочет со мной поговорить, он может позвонить мне по обычному телефону». Было очень важно сразу определить новый облик власти — государство, независимое от партии. Бюрократы, окружавшие меня, должны были это понять. Действительно, прошло какое-то время, прежде чем они осознали, что могут иметь свою партийную организацию, но только за стенами офиса, и что в совете министров не будет официальной партийной ячейки.

Эти символические жесты проистекали из самого корня нашей политической программы. В своей вступительной речи я сказал, что нам необходимо «провести четкую линию между нами и прошлым, что мы ответственны не за то, что мы унаследовали, а за то, что мы сделаем сами».

Мои слова позднее были извращены самым странным образом моими критиками. Но дух моей речи был простым. Мы намеревались предпринять фундаментальные изменения, но хотели ввести их эволюционным, мирным путем. Проводить перемены без мести, принимая во внимание прошлое, но без возмездия. Вот что я имел в виду, говоря о «четкой линии» между прошлым и настоящим.

В то время в Коммунистической партии Польши состояло свыше двух миллионов человек. Я должен был сообщить им, будет ли демократическая Польша и их страной тоже или они будут гражданами второго сорта. Во- вторых, весь административный аппарат государства, который нельзя было заменить за месяц, должен был работать на благо новой Польши. Коммунисты контролировали силы безопасности, армию, все органы государства. Они могли спровоцировать конфронтацию, направленную не только против меня, но и против их собственных лидеров, которые подписали соглашения за круглым столом.

После стольких лет конфликта, когда память о военном положении 1981 года была еще жива, политика национального примирения была важнейшим элементом нашей программы. Декоммунизация для меня прежде всего означала декоммунизацию режима, самой системы. С другой стороны, что касается виновных личностей, мы верили, что люди, ответственные за преступления, должны предстать перед судом. И правительство, которое защищало независимость судопроизводства, не могло вмешиваться в этот процесс. То же самое касалось и моральной оценки прошлого, которую, конечно, нужно была дать. По моему мнению, это должно было быть сделано посредством широких общественных дебатов, а не указа правительства или действий государства.

Обязанностью правительства было ввести политические и экономические реформы, глубокие реформы, а это требовало общественного спокойствия. Мы стояли перед важным выбором — или уничтожить это общественное спокойствие, начав «охоту на ведьм» против коммунистов, или реформировать старый режим и двигаться дальше в новую эру национального мира и экономического процветания. Мы выбрали реформу.