Красное теряет свой «хлеб» — барьеры сознания

... Наконец приехали. Стою за стеклянными дверями общежития в Западном Берлине и вдруг осознаю: с той стороны — моя тетя из ГДР! А за нею — четырехлетний Бернгард из Халле. А за ними — мой кузен. С кузиной. Она держит за руку шестилетнего Фридриха — моего крестника. Меня тогда даже на обряде крещения не было. По политическим причинам. А теперь вот они все приехали ко мне.

... Это было через неполных сорок восемь часов после открытия границ. В течение того первого уик-энда после 9 ноября Западный Берлин посетило, по данным бургомистра Момпера, около двух миллионов человек. По краям платформ метро — плотная стена тел. Перед банками — длиннющие очереди людей за положенными каждому гражданину ГДР ежегодными DM 100. Около Альди и Вулворта — типичная толпа из универмага «Центрум», который на Александерпляц. Тогда же люди из ГДР могли впервые рассмотреть свой Александерпляц снизу — с помощью западноберлинского метро, которое проходит под Восточным Берлином через мертвую станцию с тем же названием («А-а-а, так вон мы, где едем!.. ») Оскверненные телефонные будки, закрытый для движения по кругу бульвар Ку'Дамм, бесплатные обеды, переполнены и местами недействующие линии метро, посредничество в дармовых ночлегах, универмаг, который принимает восточные марки по курсу черного рынка, то есть — 1:10 — 20 . Хонекер любил повторять, что социализм не объединить с капитализмом, как огонь с водой. Но ведь объединили! Вода полностью затушила тот огонь.

Когда 13 августа 1961 года под личным руководством Эриха Хонекера возвели Берлинскую стену, самый грубый вид она имела на Бернауэр штрассе. Люди из окон просто прыгали на западную сторону. И не все тогда приземлялись в тенты западноберлинских пожарных. Рабочий, которому тогда посчастливилось перебежать именно на этом месте, через 28 лет стал свидетелем разрушения каменной стены на Бернауэр штрассе. Он стоял — и плакал. 50-летняя почтовая служащая, у которой на той стороне нет ни одной семьи, 10 ноября, несмотря на сильную усталость, все же вышла на мост около пограничного перехода Драйлинден. Она стояла и наблюдала за очередью «трабантов»: «Я им махала и рыдала. Хотелось обнять каждого...».

Теперь, через две недели, первоначальная толпа уступила место устоявшемуся, но все же очень заметному со стороны, потоку. Среди пришельцев с западной стороны слышны первые критические реплики: «Теперь мы чувствуем себя закрытыми, здесь позанимали все автостоянки»... Некоторые студенты из восточной части прогуливают занятия и начинают осматриваться в поисках лучшей доли в западных учебных заведениях. Количество уокменов и новых рекламных мешков на восточных улицах выросло втрое. Также изменилось отношение отдельных людей к своей работе. Тем паче — к работе за восточные марки... Вместе с тем в ГДР легко почувствовать волну межчеловеческой солидарности: рабочие охотно предлагают свои услуги детсадам и госпиталям. Дефицит рабочей силы еще больше заострился, несколько десятков тысяч человек выехало даже после падения стены. В этом году, к середине ноября, их уже 275 тысяч.

Что важно — и эйфория была лишена националистических черт. «Мы нынче отмечаем не день обьединения, а нового свидания». В этих словах бургомистра Вальтера Момпера было много смысла. Но радость была скорее межчеловеческой, нежели всенародной. По-видимому, поэтому канцлера Коля, которого многие из берлинцев, особенно, молодые, не очень уважают, значительная часть многотысячного собрания просто освистала, когда тот 10 ноября перед ратушей Ратхаус Шенеберг пытался присоединиться к словам бургомистра. И гимн Германии (западной), который он начал было петь, освистали тоже. На сегодняшний день ни умеренные, ни крайние правые ФРГ не смогли сделать верных выводов из последних событий. Справедливости ради стоит добавить, что и социал-демократическая «остполитика», которая часто ограничивается только сотрудничеством с официальными представителями коммунистических государств, тоже существенно изменилась. Выводы делают и те, и другие.

За границей о возможном объединении Германии всегда говорилось больше и конкретнее. Чем дальше живешь, тем стена и другие барьеры кажутся ниже. Тем «более естественным» и «очевидным» решением кажется воссоединение обеих стран и обществ в одно. В то же время оппозиционные группировки ГДР проблему обьединения или откладывают на будущее (к примеру, социал-демократы с SDP или группа «Demokratie Jetzt» («Демократия сегодня»), или прямо ее не воспринимают («Новый форум»). Для них важно сохранение отдельных черт социального, опекунского государства от потопа чистого капитализма. Они хотят бороться за «субьектность» собственного общества («Subjektcharakter» — это выражение здесь явно позаимствовано у своих польских коллег-предшественников), а не стать объектом усилий различных кругов ФРГ. Кое-кто ищет и «третий путь» — между капитализмом и коммунизмом. А пока что новую политическую элиту составляют прежде всего люди левой христианской ориентации. В то же время во время демонстрации в Липске 13 ноября были заметны первые транспаранты с незнакомыми до этого времени требованиями: «Свободные выборы (это провозглашает каждый, смотри далее — Авт. ) — одна Германия».

Сохранится ли ГДР как отдельный социальный феномен? Много будет зависеть от того, насколько удастся, с посторонней помощью или без нее, стабилизировать экономику. И второе условие: важно ли будет то, удастся ли оппозиции убедить массы в правильности существования такого феномена. Кроме сильного акцента на социальном аспекте, на который можно было бы ссылаться, крепкого фундамента для создания такого самосознания я не вижу. В то же время можно ожидать другого: хозяйственный кризис, который углубляется, приведет к тому, что ГДР начнет терять почву под ногами — как для самостоятельного существования, так и для выработки своего самосознания.

Следовательно, немецко-националистической эйфории не было. И все же на этом фоне выразительно выделяются не до конца сформулированные антииностранные настроения на Востоке, направленные прежде всего против поляков. Они являются своеобразной компенсацией чувства второсортности относительно западных немцев. В начале ноября во время большого костельного дискуссионного собрания в местности Фюрстенвальде свои взгляды высказывали представители различных оппозиционных группировок. Преимущественно выступления сопровождались аплодисментами, хотя хватало и свиста. Неоднозначное впечатление вызвало, во всяком случае, выступление Михаэля Бартошка, специалиста по польским вопросам и деятеля «Демократии сегодня». Когда он заявил, что поляки добились много свобод еще десять лет назад — причем без Горбачева — и что с ними стоило бы иметь хорошие взаимоотношения, — его слова вызвали не только овации. «Полякам следует взяться за работу!» «А хочет ли господин, чтобы здесь были такие условия, как в Польше???»

Неизвестно, какой окончательный вид будут иметь симпатии и антипатии народов и обществ, которые «вытянуто из холодильников» (по словам Казимежа Войчицкого, сказанным в октябре во время первой в своем роде встречи в восточноберлинском костеле). Не стоит углубляться далее. Вернемся к тому, что оценить проще, что нам известно из предыдущих политических инсценировок: мы — свидетели очередного «стриптиза коммунизма» на этот раз в немецком варианте. Причем сходство событий у соседей иногда поразительно даже в деталях, хотя темпы развития на сегодня намного выше. Мы должны благодарить венгров, поляков и народы СССР за их в этом участие.

Если эту благодарность выразим не мы — это, наверное, сделает поколение четырехлетнего Бернгарда из Халле. Когда мы с ним в ту памятную субботу переходили улицу на красный свет и я объяснял это тем, что при таких толпах жителей ГДР в районе вокзала красный свет теряет смысл, он посмотрел на меня с задумчивостью в глазах. А потом, радуясь рифме, сказал: «Rot verliert sein Brot!» — «Красное теряет свой «хлеб!»