Обмен кокосов на бананы интеграции не способствует

Страны Старого Света даже после военных разрушений представляли собой передовую в индустриальном и технологическом отношении часть континента и были вторыми в мире по экономическому потенциалу после вырвавшихся вперед США. Хозяйственное объединение было необходимо им для того, чтобы восстановить былую производственную мощь, а не создавать ее заново. В СНГ положение иное. Интеграция между странами со слабым и устаревшим промышленным потенциалом — дело крайне трудное. Об этом красноречиво свидетельствует мировой опыт. В послевоенные годы в Азии, Африке и Латинской Америке был создан не один десяток региональных организаций. Названия большинства из них известны только специалистам. Принятые этими организациями обширные программы развития остались на бумаге по одной простой причине: как бы ни хотелось объединиться, обмен кокосов на бананы — не основа для интеграции. Достаточно рядового неурожая или падения цен на фрукты в третьей стране, чтобы подобный бартер стал невыгоден. Нужны глубокие межиндустриальные связи.

Что же касается структуры внешней торговли России и стран ближнего зарубежья, то кроме поставок топлива, за границу в основном вывозится сырье, сельхозпродукция, полуфабрикаты. На заработанное — но уже из дальнего зарубежья — импортируются техника, химические товары, медикаменты и другие высокотехнологичные изделия, которые внутри СНГ производить не может практически никто. В то же время статистика свидетельствует: на момент образования ЕЭС у всех его участников доля внутриотраслевой торговли в общем товарообороте с партнерами уже составляла от 40 до 60 процентов. Теперь она в большинстве стран колеблется от 60 до 80 процентов. СНГ начинает с гораздо более низкой отметки: у России, например, на внутриотраслевой оборот приходится только 29 процентов ее торговли с государствами ближнего зарубежья, у Беларуси — 24 процента, Казахстана — 34 процента.

Другое преимущество Евросоюза в том, что в 40-50-х годах рядом не оказалось партнеров, более привлекательных экономически и технологически, чем участники сообщества. По сути, странам Западной Европы не оставалось ничего другого, как налаживать торговые и промышленные связи друг с другом: Центральная и Восточная Европа, СССР оказались за «железным занавесом». Обозначившийся политический раскол континента еще больше подталкивал к сближению. Высокие же транспортные издержки при ввозе товаров из США сделали экономически оправданными капиталовложения в собственное производство. Впрочем, трудно сказать, как сложилась бы судьба ЕЭС, окажись Соединенные Штаты поближе. Американцы, вероятно, могли бы надолго подмять под себя обессиленных европейцев, не будь они за океаном. Бывшие же союзные республики (и в этом нет ничего удивительного) вслед за распадом СССР стали переориентировать внешнюю торговлю на более развитых соседей.

Еще одна уникальная черта Евросоюза — наличие в нем сразу нескольких сильных стран примерно одного калибра. Вначале это были Франция, Германия и Италия. Потом к ним добавилась Великобритания и, пусть отчасти, Испания. Крупные государства как бы образовали несущую конструкцию всего европейского здания. Аналогичной ситуации в СНГ нет. Полицентрической структуры здесь в принципе быть не может. По объему ВВП Россия превосходит занимающую вторую строчку Украину в 9 раз. На Россию приходится половина жителей Содружества и больше двух третей валового внутреннего продукта, производимого в этих странах. И в то же время сама по себе эта страна экономически не столь сильна, чтобы стать локомотивом интеграции.

Если в ЕС наиболее слабые страны (Греция и Португалия) имеют ВВП в расчете на душу населения, равный примерно половине от среднего по Евросоюзу, то в СНГ разрыв измеряется десятками раз. Так, в России среднегодовой доход на душу населения составляет около $3 тысяч, а в Таджикистане — менее 200. Аналогичная картина наблюдается и в отраслевой структуре хозяйства. Например, в России аграрный сектор дает 9 процентов ВВП, в большинстве стран Содружества — больше четверти, а в Грузии — 70 процентов.

Кстати, проблема разнокалиберности является одной из самых взрывоопасных и в Евросоюзе. Малые страны протестуют против засилья крупных, а те, в свою очередь, недовольны, что в руководящих органах квоты небольших государств завышены. Так, один депутат Европарламента избирается от 820 тысяч немцев и в то же время — от 320 тысяч датчан.

Еще один наш недостаток — мы решили интегрироваться сразу во всем. В Европе было не так. Европейцы в начале 50-х годов занимались объединением на одном-единственном направлении — в угольной и сталелитейной промышленности. Был создан общий рынок, отменены экспортные и импортные пошлины, количественные ограничения, субсидировались модернизация заводов, закрытие нерентабельных шахт, переобучение персонала. Наконец в 1957 году были заключены договоры о Европейском экономическом сообществе (ЕЭС) и Европейском сообществе по атомной энергии. Но чтобы создать таможенный союз, страны Старого Света «притирались» друг к другу 17 лет, и он появился лишь в 1968 году. Координировать же валютную политику они начали через 20 лет, а процесс гармонизации законодательств сдвинулся с мертвой точки только в 1996 году. Столь простая форма интеграции, как зона свободной торговли, появилась лишь в 1992 году; к высшей ее стадии — валютному союзу с коллективной денежной единицей и общей экономической и валютно-финансовой политикой Евросоюз намерен перейти с 1999 года, но и то не в полном составе.

Москва