Если все равно на каком языке, то давайте на украинском…

Пересылаю вам ответ на материал, помещенный в газете «День» от 12 ноября 1999 года № 209. Размышления журналистки Надежды Глобы меня очень разочаровали и заставили сесть за стол и взять в руки перо. Я занимаюсь фермерством, но вопросы национального сознания меня очень волнуют. Думаю, что вы не только декларируете плюрализм мнений в газете, но и реально его воплощаете. Я читаю вашу газету и надеюсь на публикацию.

Надежда Глоба затронула глобальные особенности субъективного восприятия некоторых нетленных морально-этических, основанных на национальной царственности, — вспомните В. Жаботинского, — категорий, которые легко проектируются на любою составляющую сегодняшнего продвижения вперед или назад, да и то в зависимости от культурологического или экономического уровней, а частично, от конституционности, государственности.

Рассказ личностный, с некоторым избытком ретроспективной рефлексионности, но непринужденный, с искусной версификацией синтаксического ряда, легко привлекает читательское внимание, побуждает к внутреннему соглашательскому киванию даже неокацапленого украинца, который за мнимыми переживаниями автора, ее ненавязчивым «сервисом» в смещении ударения над полноголосием украинских обид теряет контекстное следствие ее правдивого сегрегационного намерения — дотоптать украинское.

Просто невозможно не охватить длинные фалды авторского вранья и сварганенного то ли для интернационализма, то ли для уменьшения роли и значения собственно украинского, да еще и произвольно тасуемого ею, фактажа «…в тех местах черниговского полесья, где сходятся границы (теперь уже настоящие!) Украины, России, Беларуси».

Тут настоящая только фальшь, а объективные, опирающиеся на научные исследования, на весь род, ход, развитие северного украинского крыла границы виднеются далеко за Гомелем, за Мозырем, за Пинском с Берестом, за Стародубщиной. И говор полищуков — не переливы из языка в язык, а самодостаточное лексическое хозяйство, из которого мы еще будем черпать, как из источника, заменяя извечно украинскими словами кальковые наплывы. Вы не жили там, Надежда, может быть только приезжали к родственникам своих друзей и, оберегая российское благородство собственных мировозренческих представлений, упрощали, обрезали услышанное и увиденное до размеров только в вашей системе духовных — это вам так представляется — ценностей.

Эти три клина территорий рядышком, три символизирующие колодца — это простенькие смысловые модельки, которые еще со времен совдеповской пропаганды проецировались в сознание, а более всего украицев, чтобы тема дружбы между народами представала в воображаемых образах. Не в лес наука!

Возьмите эти «возникшие границы», в каком смысловом антураже на них не посмотрите, можете не сомневаться, что за елейным кудахтаньем о любви, о душе народа узнаваем хищный оскал украинофобства.

Что касается границ — смотри выше.

Более завуалированно противопоставляются Запад и Восток государства. Воспитывающая, прямо-таки хрестоматийная историйка о доброй черниговчанке, которая перевела старушку по гололеду через львовский перекресток, а та оказалась замшелой антисоветчицей. Как не поставить ее на место! Вспомним из Глобы: «Старушка мгновенно аж деревенеет: «Паненка советка?» Меня захлестывает такое возмущение, которого я за собой до сих пор не знала…»

По мечу или по кужелю? — спрашивали когда-то казаки. По непримиримости или по доброте?

«Не желает ли вельможная пани, чтобы я поставила ее туда, где взяла?» — прозвучал ответ. А мог быть: «Нет, я украинка, пани!»

Это, согласимся, статус духа — проучиться, прожить годы среди галичан, не воспринимая, ежедневно мобилизуя себя на отторжение среды, часто грубо оппонируя, а при безопасном случае в стычках старых улиц или при общежитейском кацапоязычном преимуществе лить, как из грязной миски, свою ядовитую любовь.

В 1980 году я прилетел с Северного Кавказа во Львов, затем на автобусе доехал до Трускавца. Вечерело. На перроне, заметив мою некоторую растерянность, ко мне подошла пожилая женщина невысокого роста и предложила жилье.

Шли, я расспрашивал о самом важном в той ситуации.

— Вы приехали из России и так хорошо говорите по-украински, — сказала сопровождающая.

— Потому что я украинец, — ответил.

Галичанка сразу же взялась с другой стороны за мою огромную сумку и изо всех сил старалась помочь.

Или еще яркий пример. Стоим на базаре в Обнинске под Москвой. На двух белорусов, что разложили товар рядом и с которыми только что говорили о том о сем, налетели толпой азербайджанцы. За грудки вывели из ряда, напали ни за что. Мотивов для разборок никаких, парни только что подъехали на своих автомобилях. К тому же, впервые. Бегу вслед за ними и кричу нападающим, что их какие-то подлецы навели не на тех. Грубо отталкивают. В сердцах бросаюсь между ними, тоже толкаю и то же самое выкрикиваю на азербайджанском языке. Остановились. Разобрались. Когда расходились, один из них — Нурий, как сейчас помню, — пожал руку и спросил: «Как ты знаешь наш язык?» — «Я несколько месяцев жил в Герани», — ответил ему.

— Ты мой брат! — улыбнулся молодой парень. Дословно звучало так: «Сенменим кардаш имса!»

— Сагол! — киваю. — Сенди сагол!

Главное же не об этом. А о том, что в ответ на пафос камуфляжной любви Надежды к полякам, чехам, венграм, немцам, которую она со свойственной ей алогичностью отрицает следующим абзацем, только ради сентенции: зачем вам украинское? Богу все равно, на каком языке молитесь! — отложив более неотложные дела, хочу быть услышанным, озвученным в печати, как озвучила газета зловраждебный в отношении украинства авторский рефрен любви, — я, надднепрянец из полиэтнического плетения генетической длинной лозы, давно уже не люблю и никогда не полюблю, и не примирюсь с последствиями оккупации, гротескным проявлением которой, прошу прощения, предстала киевская журналистка.

P. S. А как вам тезиз: «Русифицировала Украину индустриализация»? Все равно, что это не москаль выстрелил, а винтовка его выстрелила. Ссылка на Мирона Петровского произвольна и спекулятивна. Потому что в его разумной беседе на страницах «Дня», наполненной побратимством, неконфронтационностью, самососредоточенностью, личным примером и призывом навести порядок внутри и вокруг себя до достигнутой в успешных усилиях границы, — рациональность Петровского, смею заверить, возведена в степень, — и из этого всего, из этой упомянутой всуе проповеди-беседы льется теплая волна несуетной любви к отчему дому.