Глубина

Выставка «Занурення» («Погружение»), что открылась в Киевском центре современного искусства, при внешне актуальной подаче значительно отличается от проектов, которые обычно осуществляются в стенах здания на улице Сковороды.

В первую очередь — своей рукодельностью, что ли. Общее впечатление — как будто очутился в самом разгаре реконструкции некой древней святыни, где смешались леса, запах красок, древние фрески и новые технологии. Центр преобразился даже внешне: над дверьми надстроена дощатая, крашеная охрой конструкция авторства Леона Тарасевича, похожая на вход в провинциальную церковь. Внутри «рукоделие» продолжилось. Ян Грика показал проект «Крохи»: художник готовил и подписывал миниатюрные хлебцы из твердого теста, после чего составлял из них композиции или просто раздаривал знакомым. Фиксация дальнейшей судьбы блуждающих крох дала материал для произведений, выставленных в Киеве. Фотографии, небольшие коллажи, видео процесса изготовления крошек, а главное — старинное бюро с доступными сокровищами. В каждом ящике — россыпи затвердевшего теста, помеченного художником. Крохи разбирают зрители, произведение Грики продолжает разрастаться и включать в себя все новые территории.

Если Грика создал что-то вроде отточий в «Зануреннi», то Анна Мица, продолжая работу Тарасевича, строила интерьерные рамки для экспозиции. Ее рукам принадлежат две аркообразные росписи в поперечном сечении выставочного зала, выполненные в оттенках потемневшего золота. Третий элемент работы с пространством — центральный зал в анфиладе выставки, трансформированный Миколаем Смочинским — только свежевыбеленные стены, огромный белый круг как фокус композиции, вкрапления черной пахучей краски: ощущение реставрируемого или вновь создаваемого храма только усиливается.

Далее, две крайние точки в пространстве выставки (кстати, довольно удачно вписанной в помещение Центра, бывшее когда-то частью православной церкви) — залы Мирослава Машлянко и Анны Плотницкой. Первый из принятых на выставке естественных материалов — сухой травы, соломы, воска — соорудил чрезвычайно симпатичную скульптуру: нечто вроде каркаса огромной птицы, подобного и опрокинутой маковке церкви. В то же время Плотницкая выглядела на общем фоне слишком технократически, даже устарело: не слишком внятное видео, где кто-то то и дело крупным планом окунает лицо в чашу с водой, смотрелось не более занятно, чем масса иных видеоартовских фильмов, не раз демонстрировавшихся в том же ЦСМ.

Однако, конечно, все названные работы служили по большому счету лишь оправой к главному событию «Занурення» — холстам польского патриарха Ежи Новосельского (ныне ему уже 81 год).

Его картины специально привезли из национальных музеев Кракова и Вроцлава, Музея Я. Мальчевского в Радоме. Ради более эффектной подачи этой, действительно великолепной живописи устроители пошли на довольно рискованный эксперимент: выкрасили стены в сверхинтенсивные цвета — синий и ярко-охристый, а освещение сделали местами нормальное, местами приглушенное, рассеянное, кое-где и вовсе выключили. Решение оправдало себя лишь отчасти. К примеру, один из женских портретов, выполненный в сдержанном темном колорите, при слабом освещении смотрелся интересно. А целый ряд более ярких холстов, лишенных света, банально потерялся. Впрочем, это скорее детали восприятия. Картины Новосельского увидела Украина — и это настоящее событие.

Новосельский, сын немки- католички и лемка — греко-католика, начинал обучение ремеслу, будучи послушником монастыря св. Иоанна Крестителя во Львове в 1942—1943. Позднее, став всемирно известным художником, он признавал, что именно православная иконопись и литургия повлияли на него кардинальным образом: «Все, что я на протяжении жизни реализовывал в живописи, было... определено моим первым столкновением с иконами во львовском музее. Настроило оно меня, похоже, на всю жизнь». А Почаевскую лавру он до сих пор называет одним из чудес света.

На сегодня Новосельский — выдающийся церковный художник, его росписи православных, католических и греко-католических храмов в Польше и Франции (в знаменитом Лурде) признаны во всем мире; жемчужина среди таких работ — греко-католическая церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Бялом Боре; Новосельский работал и над архитектуным проектом, и над декором, и над росписью. Живопись, представленная в Киеве, кажется на первый взгляд странным сплавом абстракции и экспрессионизма, стилей Модильяни и Мондриана, Малевича и Кандинского. Но скоро становится очевидным главный источник — византийская роспись, православная икона. Полотна Новосельского полны удивительной энергии, сродни той, что присуща и лучшим образчикам средневековых росписей. Это — мир чистых сущностей, глубоких и четких символов, в котором не действуют земные законы обусловленности временем или гравитацией. Именно благодаря этой живописи кажется особенно точным определение высокого авангарда — как воспоминания о потерянном рае.

Итог выставки: «Занурення» состоялось, причем парадоксальным образом — не зритель вошел в определенное пространство, а пространство само развернулось, раскрылось навстречу зрителю, погрузило его в себя. Для современных экспозиций такое воздействие — большая редкость...