Старомодная актуальность

Польское современное искусство, несмотря на географическую близость, доселе остается для нас в некотором роде неизведанным явлением, этакой вещью в себе. Конечно, проходили и проходят разного рода экспозиции, акции, презентации, семинары; но остается ощущение какой-то бессистемности, что ли. Если, к примеру, о российском «арте» можно сказать, каков он — технократический, едко-издевательский и при этом достаточно тоталитарный, то какого-то четкого набора признаков, присущих польскому искусству, так сразу и не назовешь.

Похоже, что выставка «Варшава в Киеве» (о том, как она готовилась, «День» рассказал в номере за 6 ноября), что открылась в столичном Доме художника, может быть попыткой ответа: ведь тут собраны более 150 работ 64 художников совершенно разных поколений (начиная от полуандерграундных 1970—1980-х и заканчивая нашими днями), рангов и способов мышления.

Первое, что бросается в глаза — определенный консерватизм, точнее, традицинность в подборе произведений и художников. Преобладают живопись и скульптура. Инсталляций (модный, генеральный жанр последних 30 лет), собственно, две — «Катаракта» Ежи Калины и «Стена обуви» Йозефа Стайны. Первая — это прислоненные к стене несколько военно-медицинских носилок, изголовья которых завернуты в непроницаемо черный (катаракта-слепота) полиэтилен. Драматическая, точнее даже, травматическая конструкция. А у Стайны получилось одновременно и смешнее, и страшнее: на массивную плоскую конструкцию, напоминающую очертаниями человеческий силуэт, наклеена поношенная и разнородная обувь — кеды и туфли, кроссовки и босоножки, ботинки и тапки. Некая обобщенная жизнь, по которой прошлась не одна пара ног, или призрак концлагеря, или странное чистилище, куда попадает обувь после выхода из эксплуатации — прочтений может быть сколько угодно.

Собственно, на этом новые веяния исчерпывались. Никакого видео, которое, похоже, стало обязательным для любой современной экспозиции, никаких компьютеров и спецэффектов. Технологии были изгнаны принципиально (об этом заявили и устроители). Что до живописи, то здесь любопытно было посмотреть, как наши соседи в глухие коммунистические времена откликались на происходившее за железным занавесом. Оказывается, вся нужная информация до них доходила, причем не только с Запада, но и с Востока. Вот, например, «Без названия (личные вещи Владимира Ленина)» Павела Сусида (1980 г.); вписанные в квадрат холста молот, серп, звезда и название картины являют собой эталонный образчик московско-ленинградского соц-арта, процветавшего в то время буйным цветом. Капиталистические реалии тоже, судя по всему, дают немало причин для насмешек — такова «Полония- Болонья-Дислексия» Марека Собчика: Полония толкает тачку, Болонья ест спагетти, а дислексия неожиданно ярка и цветаста — и никаких разговоров о конфликте цивилизаций. Мрачноватый юмор свойствен гротескам Пиотра Вачовски — его «Вербное воскресенье» — это кошмарный сон, в котором тело набожной бабки с курицей и праздничной веткой в руках неожиданно прирастает головой Гитлера. Не менее эффектное упражнение на тему вождизма — саркастическая работа группы ОБА (Ричард Гржиб, Мартин Осиовский) — «Все славные поляки на Б. Чингиз- Хан». Запоминаются работы Эдварда Двурника — политический ритуал, печально нам известный под названием «выборы», он превращает в подобие цирка, где благообразные матроны держат на руках перед скоплением народа довольно массивных мужчин, очевидно, претендентов. Название соответственные — «Второй срок обеспечен», «Это хороший человек». Нарисовано все в подчеркнуто инфантильной, ярко-цветастой манере. Вообще, неопримитивный, наивный стиль, судя по всему, у наших западных соседей в фаворе. Выделяются среди прочих картины Мальгоржаты Дмитрук. «Прохожие» — литография, сделанная словно детские каляки-маляки, с множеством спешащих в разные стороны улыбчивых смешных человечков. «Пасха» — по- детски трогательный Иисус и маленькие богомльцы. Все как будто действительно увидено глазами ребенка — и эмоциональный эффект от этого только возрастает.

Вообще, конечно, если не каждый, то очень многие участники выставки заслуживают отдельного упоминания. Экспрессивные портреты Марии Бендек, не лишенные определенной лиричности. Другой портретист, Миколай Малеша, очевидно вдохновлялся не только творчеством Марка Шагала, но и вообще золотым веком современной живописи — 20-ми годами. Работы Франсишека Маслужчака («Карнавал») — странная смесь сюрреализма и иконографической традиции. Отдельный момент — абстракции. Пуантиличтисенская, мозаичная стилистика Зофии Матушчик-Циганской оттеняется взрывной энергией полотен Эугениуша Минцеля и контрастирует с уравновешенным рационализмом Эльжбеты Ошевской-Банецкой. Балансируют на грани пейзажа текучие полотна Майки Оржеской. Тут же оптические иллюзии-композиии Аполониуша Венгловски. Классик Станислав Фиалковски — великолепная колористическая целостность. В фигуративной части врезается в память гнетущая метафизика городских пейзажей Альфреда Высоцки («Исход») — безлюдных, тщательно детализированных. Но неподалеку и противовес — радостно- футурическая «Город Варшава. 2030» Кшиштофа Паяка…

Одним словом, как и обещано — десятки имен, десятки направлений — и все это вряд ли сводимо к единому знаменателю. Впрочем, нечто общее все же есть. Конечно, в Польше существуют и художники, которые считают себя таковыми только потому, что научились фотографировать, и те, кто вообще не касается кисти, передоверив процесс творения клавиатуре или монтажному столу. Но, судя по обилию самого талантливого рукоделия на «Варшаве в Киеве», поляки старомодны. И это, как ни удивительно, сейчас наиболее приветствуемо на мировом арт-рынке. Все крупные международные биеннале последних лет (в том числе наиболее весомая — Венецианская) проходят под негласным лозунгом возвращения к живописи. А польским художникам и не пришлось никуда возвращаться. Они просто подождали, пока время догонит их.

Такая вот старомодная актуальность. Между тем в польской столице ожидается ответная экспозиция — «Киев в Варшаве». Интересно, смогут ли наши быть там столь же — вызывающе — консервативны.