Уроки «застоя»

20 лет тому назад, утром 10 ноября 1982 года ушел из жизни старый и очень больной человек. Пациент был, мягко говоря, не совсем обычным — речь шла о Генеральном секретаре ЦК КПСС, Председателе Президиума Верховного Совета СССР Леониде Ильиче Брежневе, то уже задолго до названной даты состояние его здоровья вызывало самое пристальное внимание мировой общественности. Строились самые противоречивые прогнозы того, каковы же будут политические последствия будущего события — смерти лидера СССР.

Генсек умер на даче, во сне, и, как вспоминает лечивший его академик Евгений Чазов, смерть была мгновенной. Но одна мгновенная смерть знаменовала собой конец целой эпохи (через 4 года ее назовут «эпохой застоя» — определение не совсем удачное; общество, строго говоря, не пребывало в застое, скорее, может быть, стоило бы говорить о времени фарисейства и лицемерия). И более того — не стало Брежнева, и вместе с ним медленно уходило в историю государство под названием СССР (для кого-то империя, для кого- то славная, великая держава). Правда, этот процесс затянулся на 9 лет, а в сознании многих и многих граждан бывшего Союза он и по сию пору не завершен...

Стоит искренне и с чувством уважения к взглядам тех людей, чье сердце и поныне с болью вспоминает «Союз нерушимый республик свободных» и социалистический строй, спросить: а разве с ходом истории, с ходом времени не становится все яснее, что именно Леонид Брежнев сделал для крушения социализма и СССР несравненно больше, чем Рейган, Папа Римский, Горбачев, Ельцин, Кравчук и Шухевич вместе взятые? Сделал «объективно», независимо от воли и сознания, как говорят марксисты? В самом деле, если в начале 60-х, при «последнем романтике» Хрущеве, определенная часть населения еще сохраняла (пусть наивную) веру в «социализм с человеческим лицом», в «ленинский социализм», то к 1982 году всякие разговоры на эту тему вызывали у большинства мыслящих людей презрительную усмешку, сарказм и живейший внутренний протест. 18 лет государственной лжи оказались для бывшей державы и престижа ее строя гораздо более опасными, чем все беспрерывные политические «происки» и «диверсии» Запада.

Но почему же, думая о Брежневе, меня лично, например, не оставляет острое чувство тревоги? Казалось бы, человека уже 20 лет как нет в живых, его политическое наследие — давно уже достояние прошлого, его патологическая страсть к самонаграждению и к подхалимской лести давно, еще с перестроечных лет, стало дежурной темой анекдотов, а сам Генсек, человек лично незлой, но ставший в последние годы явным заложником окружения достоин, скорее, просто жалости? Но зададим себе, однако, некоторые «неудобные», но насущно необходимые вопросы. Разве характернейшая черта брежневского стиля правления — видеть действительность не такой, какова она есть, а какой ее спокойнее, приятнее видеть с высокого должностного кресла — разве эта черта преодолена в независимой Украине? Разве масштабы коррупции, чьими «классиками» при Брежневе были Щелоков, Медунов и Ко, стали меньшими в нашем обществе? Чаще ли мы стали слышать с почтенных трибун правду, чем при Брежневе?

И если Леонид Ильич и его окружение без зазрения совести говорили о «небывалых успехах» ленинского курса, не чувствуя того, что уже полностью политически скомпрометированы, то не стоим ли мы сейчас перед вполне реальной угрозой: пустыми фразами и нежеланием брать уроки истории, скомпрометировать идею независимой Украины? Поистине, мертвый хватает живых...