Язык власти и искусство памяти

В России отпраздновали 70-летие победы в Сталинградской битве. Волгоград ради этого переименовали в Сталинград (на один день, к счастью), реконструкцию взятия в плен фельдмаршала Паулюса исполняли несколько раз подряд. У нас тоже праздновали.

Пару лет назад в моем районе, около метро «Минская», на широком газоне, который прорезает улицу маршала Тимошенко, вдруг началось строительство. Расчистили площадку, насыпали небольшой холм, который украсили камнями, декоративными растениями, щебнем. Это не могло не радовать: неужели здесь, на засиженном ларьками и засыпанном мусором перекрестке сделают настоящий японский садик?

Прошла неделя, и в один не совсем прекрасный день я увидел результат.

На холме сидели два бронзовых человека в военной форме. Они смотрели на бронзовый котелок, подвешенный над тем, что, по замыслу очередного гения киевской монументальной скульптуры, должно было символизировать костер. Последнее автору явно не удалось, поэтому, чтобы было понятно, что к чему, вечером на холме включаются зелененькие фонарики, которые подсвечивают бронзовых вояк, а под котелком пылает красная лампочка аварийного освещения. Костер же. Правда, достаточно скоро лампочка перегорела, и теперь по вечерам зеленоватые солдаты меланхолично медитируют на черное пятно в центре композиции.

В советские времена единственным безусловным достижением, которое смогли присвоить себе коммунисты, была победа во Второй мировой войне. Как следствие, они не жалели средств на разнообразное увековечение этого факта. Весь СССР залили и завалили бронзой, гранитом, бетоном, гипсом — сотнями, тысячами памятников, с каждым годом все более бездарными. Сначала эти соцреалистические отложения казались скучными до головной боли, потом смешными. Теперь другого ощущения, кроме раздражения, они не вызывают. Социализм давно испустил дух, а соцреализм почему-то нет.

Дискутировать с нашими монументалистами, доказывать им, что буквальное подобие необязательно является лучшим образным решением (да и с подобием тоже большие проблемы) — напрасное дело, потому что в действительности спор будет идти не со скульптором, а с начальником, который утверждает эти бетонно-металлические шедевры. Как наши начальники реагируют на критику, можно было убедиться в прошлом году в Керчи, когда местный председатель в ответ на замечание, что новый памятник в честь 69-й годовщины Керченско-Эльтигенской десантной операции является уродливым (уточню: вопиюще уродливым) обозвал журналистов (цитирую на языке оригинала) «ублюдками», «дебилами» и «говнюками».

Иначе говоря, у нас вкус официального художника — это вкус чиновника. Поэтому большинство того, что у нас делают к торжественным датам — от скульптур до концертов, — является ментальными испражнениями малообразованных, бескультурных, но, к сожалению, наделенных властью людишек.

Одним из моих сильнейших впечатлений от недавней поездки в Лондон стал монумент, посвященный женщинам Второй мировой. Это прямоугольная металлическая глыба почти семь метров в высоту, по бокам которой висят отлитые из бронзы униформы и головные уборы британских женщин времен войны — шинели, плащи, комбинезоны, противогазные сумки, пилотки, каски, шлемы. Просто одежда и головные уборы. Высокое мемориальное искусство, память в чистом виде. Ничего лишнего — но пробирает до костей.

Память о войне — это в первую очередь память о ее жертвах и о тех людях, на чьи плечи она легла страшным грузом. Это сочувствие и сродство в беде, а не в пафосе. У нас память о человеческих страданиях полностью и без исключений вытеснена пропагандой в интересах начальства. Пока так будет — не видать нам победы в этой войне.