Александр БОНДАРЬ: «Я — человек Президента»

Единственным исключением был сам Фонд, реально подававший признаки жизни в приватизационных дискуссиях с Кабмином и Минэнерго. Но не прошло и полутора месяцев, как состоялось — А.Бондарь с благословения парламента, заверенного Президентом, стал легитимным шефом ФГИ. Теперь эксперты от приватизации, а также немногочисленные инвесторы, парламент, правительство, заинтересованные министерства и даже сам руководитель многовекторных рыночных реформ ожидают оживления всего процесса украинского разгосударствления. Но разговор с новым председателем Фонда госимущества начался все же с парламентского голосования.

«СВОЮ ДОЛЖНОСТЬ Я ВЫСТРАДАЛ»

— Александр Николаевич, версий вокруг вашего первичного неизбрания было множество («День» писал о них). Тогда вы, кстати, ничего конкретного не говорили. Может, сейчас скажете, что же на самом деле помешало вам «взять» парламент в сентябре?

— Возможно, я недоработал с некоторыми фракциями (имеются в виду коммунисты и «Громада». — Авт.). К тому же из-за нехватки времени встречался я с ними в основном официально. А вот уже в промежутке между первым и вторым голосованием моей кандидатуры я встречался не только с лидерами фракций, а и с группами депутатов по 3—5 человек и работал с ними не всегда официально.

— Расскажите, а что стоит за фразой «работал с фракциями»? Вы их уговаривали, что-то конкретное обещали?

— Интересно? Да я с ними просто разговаривал. Депутаты приходили в мой кабинет в Фонде, и мы знакомились, общались, выясняли позиции. Так было с «зелеными», НДП, «Громадой». Многие меня потому и поддержали, что знакомы мы давно. Вот Кармазов (фракция «Громада».— Авт.) меня поддержал, потому что давно знает меня как человека, который в принципе действует по закону и не идет на какие-то там сделки. То есть многие просто доверяют моей порядочности.

— Почему же Президент лично не внес вашу кандидатуру повторно?

— А потому что это запрещено законом об исполняющих обязанности.

— Выносить кандидатуру Ланового, кажется, шесть раз ничего не мешало...

— А тогда закон-то не был подписан Президентом. Кстати, когда кандидатуру Ланового выносили на голосование последний раз, закон уже действовал.

— А по расхожей в парламентских кулуарах версии, главы в Фонде полтора года не было потому, что это попросту было выгодно. Причем (так депутаты говорят) в первую очередь заинтересован был человек, портрет которого висит за вашей спиной...

— Начинаем называть вещи своими именами. Я думаю, что если бы такое предположение соответствовало действительности, то Леонид Данилович не подавал бы мою кандидатуру на голосование в парламент. Ведь есть другие кандидатуры — управляемые, но в парламенте непроходные. Президент таким путем не пошел. Он хотел ясности, а потому предложил кандидатуру профессионала, способного выдержать голосование (т.е. А.Бондаря. — Авт.). Я знаю Президента не так давно, но сейчас, как и раньше, не отказываюсь от слов «я — человек Президента», хотя бы потому, что я им назначен. Ведь не могу я после того, как Президент ждал, пока я выздоровею (весной А.Бондарь перенес обширный инфаркт. Кстати, ради объективности стоит заметить, что когда А.Б. лежал с инфарктом, он был Президентом уволен, а потом... — Авт.), потом подал мою кандидатуру, ждал результатов, утвердил мое назначение указом — заявлять, что я как-то, знаете ли, к Президенту никакого отношения не имею и вообще сам по себе. Я так никогда не скажу, потому что я — человек Президента. А знаете, что меня отличает от других людей Президента (и я, кстати, говорил об этом Леониду Даниловичу)?

— ...?

— Я стараюсь находить общий язык не только с этой линией власти. То есть, я не конфликтую с Кабмином, не лезу на рожон с парламентом. И считаю, что этим помогаю Президенту. У него и без меня достаточно поводов для конфликтов. Так что я не буду, как Лановой, ходить и жаловаться: «Ой, меня парламент обидел, он меня не понимает, не могу я с ним работать...». Кстати, о заинтересованных в безвластье в Фонде. Мне кажется, что их искать надо среди других сил.

— На коммунистов намекаете?

— И на них тоже. Понятно ведь, что отсутствие председателя вФонде дает им больше поводов опротестовывать в будущем приватизационные документы. Хотя, когда глава Фонда легитимен и ставит свою подпись, такие основания тоже будут, но будет их гораздо меньше. А ведь период безвластья все-таки юридически уязвим, и этим непременно воспользуются. Кстати, с этой точки зрения именно у тех фракций, которые голосовали против меня (и в свое время против Ланового), была цель процесс этот затянуть.

— Общий язык с Президентом, как уже ясно, вы нашли. А как обстановка внутри Фонда? Не планируются ли какие-нибудь кадровые перестановки?

— Их не будет. Разве что несколько изменится структура на уровне департаментов и перераспределения функций между замами.

— Это связано с появлением Национального агентства по управлению корпоративными правами?

— И с этим тоже. Изменяются функции, значит, перераспределяются обязанности. Но, повторюсь, кадровых перестановок не будет. Кто не захотел работать со мной — ушли вслед за Лановым, а не так давно уволены открыто выступавшие против меня (указом Президента в конце сентября уволены два зама — Виталий Крюков и Сергей Бабич. — Авт.).

— Да-да. Они вас критиковали публично...

— Знаете, я против критики ничего не имею. Но когда люди преднамеренно клевещут... Это уж, извините...

— А зачем они это делают?

— Наверное, выполняют чей-то заказ.

— Интересно, чей?

— Знаете, я не выяснял. Да и какая теперь разница. Ведь все равно сделали они это очень глупо. Ну как это понимать: начальник лежит после инфаркта, а его заместитель (В.Крюков с нашумевшей историей о «порочной связи» А.Бондаря с «Инвестиционной газетой», в которой А.Бондарь якобы заработал миллион гривен. — Авт.) в это время поливает его грязью в прессе. Причем нет ни доказательств, ни аргументов. Такие вещи бесследно не проходят во всем цивилизованном мире. Кроме того, к этим людям имелись большие претензии по работе.

— Да, уж как-то не по-человечески получилось...

— Не спорю. Мне вообще многое пришлось пережить тогда, да и прохождение парламента радостным мероприятием не назовешь. Но ведь выстоял. Значит, все поймут, что есть у меня и характер, и сила воли.

— К тому же и должность есть неплохая.

— Да. И я ее заслужил, а может быть, даже выстрадал. Ведь не шутка — с 92-го года оставаться в приватизации, а в 94-м выстоять как заместителю, пережить три потока смещений, а потом почти полгода ждать легитимности. Словом, нельзя сказать, что эта должность — подарок судьбы, свалившаяся на голову манна небесная.

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО — НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

— В последнее время уж очень участились разговоры о национализации. Значит ли это, что уже «засветились» конкретные люди, заинтересованные в национализации конкретных объектов? Существует ли список предприятий, для которых уготована национализация?

— Я в данной теме вижу две позиции: идеологическую и финансовую. Вот, например, левые выступают за национализацию. Но ведь делают они это из чисто политических, идеологических соображений. Их приватизация не устраивает вообще, и они хотят все отыграть назад. То есть они желают не перепродажи объектов новым собственникам (т.е. не реприватизации. — Авт.), а именно безоплатного возврата в госсобственность. Кстати, сущность такого идеологического момента, по-моему, левыми не особо понимается. Больше 50% собственности выкуплено трудовыми коллективами. У кого левые собираются отбирать? На какую социальную базу они собираются рассчитывать потом? Вобщем, в этом плане я абсолютно спокоен — реализовать национализацию безоплатным путем вряд ли кто-то решится. Путь другой — финансовый, меркантильный. С одной стороны, провести национализацию в нормальном виде, то есть оплатить «хозяину» возвращаемого в госсобственность объекта все его расходы, затраченные на этот объект, денег нет. С другой стороны, естественно, есть недовольные приватизацией — какой-то объект кому-то не достался. И всегда возникает желание отобрать у соперника якобы в пользу государства, но с явным намерением потом перепродать. Такие факты, между прочим, есть.

— Например?

— Из последних — «Одессаоблэнерго». На конкурсе победила одна фирма, а Арбитражный суд результат конкурса опротестовывает и обязывает фонд заключить контракт с другой фирмой. Мы действуем согласно решению Арбитражного суда. Но теперь уже «проигравшая» фирма, к тому же защищаемая Минэнерго, пишет во всяческие инстанции жалобы на незаконные действия Фонда.

— И все-таки списки предприятий, возвращаемых в госсобственность, имеются?

— Да. Это перечень предприятий-должников, который составлен по поручению Кабмина и в соответствии с законодательством о приватизации. Но к национализации они не имеют никакого отношения. На этих предприятиях не выполняются инвестобязательства, поэтому Фонд обязан поднимать вопрос об их реприватизации.

КОНФЛИКТ С МИНЭНЕРГО

— Известно, что Фонд поддержал инициативу Минэнерго перевести приватизацию энергокомпаний на некоммерческие конкурсы, где, говорят, просто поле непаханое для приватизационных махинаций. А эксперты и без этого называют приватизацию минэнерговских «владений» «прозрачной по-украински».

— Нет слов у меня, чтобы рассказать, как Минэнерго вообще хочет что-то приватизировать... Да, они предложили Фонду свою программу приватизации облэнерго, и я действительно ее подписал. И что же? Обвинения Минэнерго в адрес Фонда не только не прекратились, но и усилились. И я понял: дело не в программе. Иными словами, я их проверил — Фонд пошел на уступки, ожидая, что наконец-то наступит взаимопонимание. Но происходит абсолютно противоположное. Вот вам пример: 20-го числа я подписываю программу вместе с Шеберстовым (министром энергетики. — Авт.), а 25–го он направляет жалобы Президенту и в СБУ о том, что Фонд неправильно приватизирует энергетику. То есть цель у Минэнерго совершенно иная. И дело не в программе, а в том, что фирмы, которые, так сказать, согласовывали с Минэнерго свое участие в приватизации, не выиграли конкурсы. Естественно, проигрыш не дает покоя ни Минэнерго, ни проигравшим... Что же я могу поделать, если Арбитражный суд признал, что конкурс по «Одессаоблэнерго» выиграла не «минэнерговская» фирма, а посторонняя компания.

— И что дальше ожидает эту отрасль? Помнится, премьер обещал за ее приватизацию сказочные суммы...

— Премьер приватизацию энергетики не возобновил, и последние его высказывания свидетельствуют о том, что произойдет это не сегодня и не завтра. Кстати, может быть, именно этого добивалось Минэнерго. А тот мизер, который мы успели приватизировать (проведены конкурсы по девяти энергокомпаниям, где выставлялись двадцтипятипроцентные пакеты акций. — Авт.), не может ни ухудшить, ни улучшить ситуацию. Основное осталось в госсобственности. Все атомные, все тепловые электростанции у государства. А на станциях зарплат-пенсий, между прочим, не платят. Да что говорить, сейчас и инвесторов-то днем с огнем не найдешь. Наши метания — сегодня продаем, а завтра не продаем, сегодня конкурс коммерческий, а завтра... — распугали инвесторов окончательно. Скажу больше, сегодня, кроме Фонда, инвесторами никто не занимается, никто даже не поинтересуется, а есть ли вообще покупатели в Украине и могут ли они купить хоть что-то.

ПРЕМЬЕР ПОПРОСИЛ...

— Значит, и приватизация «Укртелекома» уже не такая многообещающая? Кстати, недавно вы говорили, что и миллиарда за тридцатипроцентный «укртелекомовский» пакет уже не получить, а в правительстве обещали доставить аж три миллиарда.

— Между прочим, суммы возможной стоимости «Укртелекома» поначалу звучали из уст премьера, потом он перестал говорить об этом и дал указание другим этого не делать. Цифру в три миллиарда спрогнозировал вице-премьер Тигипко. А я бы предпочел вообще не комментировать ситуацию с «Укртелекомом».

— Ну да, премьер попросил...

— Да нет. Просто стоимость пакета акций «Укртелекома» напрямую зависит от того, какая финансовая и политическая ситуация будет в Украине тогда, когда он будет выставлен на продажу. Ведь одно дело цена «Укртелекома» в 98-м году и совсем другое — в 99-м. Кроме того, не менее важно, в каком состоянии будет сам объект перед началом продажи. Между прочим, «Укртелеком» и сейчас находится в таком состоянии, что инвестору до подсчета своей прибыли надо будет вложить в этот объект солидные суммы...

— Какие?

— ...Миллиарды гривен. И эти деньги надо вложить в предприятие, а не заплатить за пакет акций.

— Кстати, в парламентской Комиссии по вопросам приватизации говорили, что законопроект по приватизации «Укртелекома» слабенький получился.

— Знаете, я бы не давал каких-то оценок этому. Сегодня очевидно одно — законопроект нужен только для того, чтобы приватизационный процесс начался. Мне вообще кажется, что проект закона должен состоять из двух-трех принципиальных позиций, а все остальное будет решаться, так сказать, по ходу дела. Я чувствую, что приватизация «Укртелекома» станет очень сложным периодом и для меня как председателя, и для всего Фонда...

— Это почему?

— Видите ли, еще ничего не началось, а политические и финансовые интересы уже сконцентрированы на этом объекте. А это, естественно, не будет способствовать облегчению приватизации. Продать то, чем интересуются абсолютно все, очень непросто.

ФОНД И НАЦАГЕНТСТВО — НЕПРИМИРИМЫЕ ДРУЗЬЯ

— Говорят, что Фонд, мягко говоря, не без участия Кабмина в общем-то нашел общий язык с недавно созданным Нацагентством по управлению корпоративными правами. Так ли это?

— Есть постановление правительства о передаче Нацагентству прав управления пакетами акций, которые сегодня находятся в собственности государства. Я, честно говоря, не хочу его комментировать, потому что парламент своего слова еще не сказал. Знаю, что депутаты не будут так единодушны во мнении, как правительство, и внесут массу поправок. Между прочим, когда Кабмин принимал решение, я высказал свою точку зрения, но остался в меньшинстве.

— И что же вы сказали?

— А я сказал, что в принципе не исключаю передачу функций Фонда Кабмину, в смысле — отраслевым министерствам. Они на этом очень настаивали, говорили, что у них опыт управления есть, а у Фонда, мол, его нет. А передавать эти функции только что созданному агентству, у которого опыта управления еще меньше, чем у Фонда, это, по-моему, эксперимент с однозначным окончанием...

— То есть...

— Да уже через пару месяцев за все плохое будет отвечать Нацагентство во главе с Тарановым. Между тем Кабмин все-таки пытался разработать концепцию управления, а остановился на перераспределении функций. А концепции управления так и нет. Я вот, например, общался с Тарановым, слушал его выступления, доклады его коллег и понял, что у них этой концепции тоже нет.

— Здорово получается! Примерно как у Жванецкого — невозможно все менять, ничего не меняя, но мы будем...

— Похоже... Да отдадим мы Нацагентству функцию управления корпоративными правами в полном объеме. Пусть управляют. Главное, что остальные функции остались без изменений, то есть заниматься приватизацией будем мы.

Р.S. О последнем можно спорить. Приватизационная функция у Фонда осталась, да только к чему ее применять? Минэнерго никак не хочет расставаться со своей вотчиной, приватизация «Укртелекома» уже начинает напоминать долгоиграющую пластинку, а в парламенте все чаще слышны разговоры о моратории на все украинское разгосударствление. Оптимизм руководителя Фонда — вещь, конечно, хорошая. Да только левые, например, тоже полны оптимизма в надежде на противоположное... Как заметили в Комиссии ВР по вопросам приватизации, в украинских реформах просматривается не рыночный, а биологический отбор, гласящий, что выживает сильнейший...