Олег Скрипка — о «барокковом гене украинцев»

Недавно Олег СКРИПКА был гостем «Дня». Мы встречаемся довольно часто — лидер ВВ реализует немало интересных проектов. На этот раз поводом стали — его диджейское выступление с этнодискотекой на Венецианской биеннале; фестиваль «Країна Мрій», который состоится 25—26 июня, и 25-летие легендарной роковой четверки.

Олега Скрипку как харизматичного музыканта, интересного экспериментатора, модного инициатора все уже знают. «День» «открыл» исполнителя еще как... теоретика. По крайней мере, в данном интервью он высказал три оригинальные, почти научные теории: о происхождении мировой музыки, барокковом гене украинцев и... Впрочем, это стоит прочитать самому.

— Нас приглашают на концерты по всей России, Европе... Вся карта мира — кроме Африки, Австралии и... Восточной Украины. Для ВВ этот регион «закрыт» еще с 2004года.

— С чем вы это связываете?

— С существованием определенной антиукраинской программы, происхождение и природа которой мне неизвестны. У нас есть намерения относительно концертов в Восточной Украине в рамках тура к 25-летию ВВ — если мы найдем российских партнеров, которые нам эти концерты организуют.

— То есть украинская группа ВВ в украинские же города вынуждена пробиваться при посредничестве российских партнеров?

— Иначе не удается. Тур начался спонтанно, по инициативе российских партнеров. Часть тура мы уже отработали. Сейчас ведем переговоры относительно его продолжения осенью.

В целом, большинство концертов, которые мы сейчас играем, — частные, и большинство из них — в России. Наш основной рынок — именно там. Ведь украинцев в России, согласно моим подсчетам, живет столько же, сколько в Украине, по крайней мере, 40 миллионов — точно. Плюс россияне, которые тоже нас слушают.

Кроме России, мы были в Германии. Среди украинских городов — только в Одессе. Кстати, Одесса — это город, который слушает ВВ. Одесситы вообще активно ходят на концерты. Намного активнее, чем, например, киевляне или львовяне. И фактор того, украинская это группа или нет, для Одессы не имеет принципиального значения.

— Как думаете, восприятие украинской музыки в России зависит от актуального политического контекста?

— Зависит. Причем механизм этой зависимости совпадает с самыми простыми законами шоу-бизнеса: главное — информация, и не важно, позитивная она или негативная. Большинство концертов в России у нас было во времена Ющенко, когда слово «Украина» не сходило со страниц российских газет и постоянно звучало в эфире. Как только газовая война — у нас сразу «пачка» концертов в России.

— Современную российскую музыку считают довольно слабой. А за счет чего, на ваш взгляд, им интересна наша музыка?

— Думаю, здесь есть две составляющие. Во-первых, подсознательно россияне подозревают, что культурно (или, по крайней мере, музыкально) они происходят именно от нас. Ведь мелодика эстрады и рока, которую они называют «исконно русской», на самом деле берет свое начало с казацких песен. Чайф, Газманов, Буланова — это все степная казацкая мелодика, характерная для Восточной Украины. Во-вторых, для культурных россиян Украина до сих пор остается надеждой на спасение и демократические перемены. Конечно, в разных слоях населения отношение к украинцам колеблется от нелюбви до любви, но, так или иначе, заинтересованность Украиной у россиян значительно выше, нежели у нас — Россией. Им присуща какая-то, часто неосознанная, внутренняя зависимость от нас. Поэтому они идут на концерты украинских исполнителей — там они получают определенный эмоциональный материал.

— 25 лет истории ВВ — это вся история независимой Украины плюс период перестройки. Это время для вас обозначено довольно плодотворно: создание группы, Франция, взлеты, опять взлеты, эксперименты, «Країна Мрій», «Рок-Січ», ди-джейство, джаз-кабаре... И это на фоне того, что украинская музыка исчезает из эфиров, и происходит вымывание всего украинского из информационного и культурного пространства. 25 лет ВВ и 25 лет в истории Украины — как лично вы чувствовали переплетение этих двух историй? Как ВВ пережили эту четверть столетия грандиозных трансформаций?

— ВВ родились тогда, когда разваливался Советский Союз, сразу после Чернобыля. Вообще я считаю, что первая искра этого развала — в символическом смысле — это взрыв на ЧАЭС.

— Кстати, Александр Миндадзе, который снял фильм об аварии на ЧАЭС — «В субботу», — считает так же...

— Вообще появление рока в Советском Союзе можно сравнить с появлением млекопитающих после мастодонтов и динозавров. Рок — это совершенно другая «порода», другая культура. И до развала СССР — то есть около пяти лет — рок-н-ролл был на пике популярности. Организовывать концерты было очень просто: афишка формата А2 с надписью от руки гуашью: «ВВ. Рок-концерт. 20.00» — и собирается тысяча людей. Мы сразу стали популярными, просто мгновенно!

К тому же существовала какая-то программа горкома комсомола и предполагала организацию многих фестивалей на государственные средства. Не знаю, какой была конечная цель той программы — «отмыть» деньги или способствовать развалу Советского Союза, но, так или иначе, эти фестивали были весьма сильные. Но потом Страна Советов развалилась, с ней под пепел ушел и рок, а вместо него появились монстры — клоны «Ласкового мая». А мы, как гуси, улетели в теплые края, во Францию.

— Странно, что после свержения тоталитарного режима свободная музыка исчезла. Почему так произошло?

— Думаю, потому что просто не было денег. Кроме того, как ни крути, а рок олицетворял потребность в переменах. Именно за этим люди шли на концерты. Но в итоге, как и после каждой революции, воцарилось разочарование, и народ начал потреблять жвачку, ГМО, пластик, оказавшиеся, к радости определенных людей, очень выгодными экономически. Выглядит дорого — а стоит мало.

Вообще можно выстроить целую теорию вокруг того, как меняются культурные запросы общества в революционные времена. Когда люди надеются на хорошие перемены, они начинают потреблять более качественный культурный продукт — то ли рок-н-ролл в 60—70-ые годы, то ли джаз в начале ХХ века или классическая музыка в начале ХIХ. В конце концов, перемены происходят, но после них, как после бурной ночи, появляется внутренняя пустота и похмелье, которое пытаются заглушить «бодягой», потреблением пластика.

— В Украине до сих пор похмелье...

— Да. Вспомните, как во время оранжевой революции (которая, как мне кажется, была эхом развала Советского Союза) возросла заинтересованность роковой музыкой, культурой. А потом — как по спирали — опять разочарование и жвачка.

Но мы — не просто маленький бумажный кораблик, который бросает волнами то в одну, то в другую сторону. Мы плывем в определенном направлении, и именно нынешний период лично мне кажется самым комфортным. Я знаю, какой у нас курс, какая у нас скорость, у нас есть авторитет, вес, куча друзей, в том числе газета «День»; есть общество, уже достигшее определенной зрелости. Вспомните, как в 2004 —2005 годах постоянно говорили о потребности построить культурное общество. Устраивали дискуссии, круглые столы, а потом плюнули — мол, это невозможно. На самом же деле нам это удалось, мы сами сегодня не осознаем, что культурное общество в Украине уже состоялось.

— Что, на ваш взгляд, об этом свидетельствует?

— Прежде всего, чувствую это благодаря людям, окружающим меня. Организовывая мероприятия, концерты, всегда знаю, что они будут пользоваться спросом. Хоть я редко даю интервью, но знаю, что если на разговор меня приглашает газета «День», то это будет интересный, актуальный и сильный материал. Это тоже часть культурного общества. Мне не нужно тратить безумные деньги на рекламу «Країни Мрій» — просто надо сообщить о том, когда она состоится, и люди придут на фестиваль. У меня есть надежда, что это культурное ядро украинского общества вскоре сцементируется и превратится в серьезную, распространенную на все общество систему.

— Ваши рассуждения довольно оптимистичны. Тем временем многие сейчас говорят о Back to USSR...

— Недавно я играл концерт в Чернигове, общался с местными журналистами. Один из них, очевидно, ожидая от меня подтверждения его слов, сказал: мол, вы же ностальгируете по Советскому Союзу... Некоторые люди искренне считают, что Советский Союз — это было круто. Ирония в том, что среди этих людей немало таких, которые вообще не жили в СССР, что не мешает им находиться под влиянием определенных мифов. Кстати, думаю, что автор этих мифов — та же структура, которую мы должны «благодарить» за блокирование наших концертов в Восточной Украине.

У французов есть такие понятия: «бронше» и па-«бронше». Нашими словами это можно перевести как «прогрессивный человек» и «жлоб». Так вот, все, что связано с модой на Советский Союз, — это жлоб-дела. Это вовсе не значит, что в те времена не было ничего хорошего (была и рок-музыка продвинутая, были интересные разговоры и мнения, уникальные интеллектуальные явления), но дело в самой системе, качество которой всем нам известно, но на которую пытаются понавешивать рюши. Поэтому вся нынешняя мода на Советский Союз — это моветон. Кстати, упомянутому черниговскому журналисту я ответил, что я — полный антисоветчик и останусь им до гроба. Для меня Советский Союз — это очереди за горошком и майонезом, в которых я стоял; Гимн Советского Союза, который я пел на линейках... Говорят, что сейчас наша школа — в моральной руине. А я помню, как в «нашей советской школе» восьмиклассники курили гашиш, а потом побили директора школы. По сути, это было уголовное дело, но все решили замять — ведь разве можно было себе представить учеников —уголовных преступников в советской школе?

— Олег, вы умеете создавать прецедент. Многие говорят о том, что мода на этно и в музыке, и в одежде — это в большой степени заслуга ваша и ваших инициатив, в частности, — «Країни Мрій». Вы и сами знаете, каково ваше влияние на украинское общество; знаете, что на вас смотрят, за вами идут. Как думаете, как можно расширять эту среду?

— Есть инноваторы, а есть эксплуататоры идей. Я — инноватор. Могу что-то выдумать, но мощно эксплуатировать идеи в дальнейшем не умею. Для этого нужен другой характер, другие качества. Есть какая-то интересная идея — я ее реализую, а потом краски начинают блекнуть, и начинается рутина. Как человек творческий, я связан, прежде всего, с миром идей, а в мире материальном не очень ориентируюсь. С другой стороны, сейчас у нас период такой — прагматики и разочарований. Но новые идеи возникают постоянно и ждут своего времени — когда украинское общество для них созреет.

Я без ревности отношусь к тому, что мои идеи берут на вооружение другие. Беда только в том, что иногда они занижают планку.

— Кстати, какие идеи у вас относительно нынешней «Країни Мрій», уже восьмой по счету? При случае снимаем шляпу, ведь немного мероприятий выдерживают испытания временем и стабильностью...

— Положить начало событию действительно намного проще, нежели достойно продолжать его в дальнейшем. Стабильность — это уже совсем другие энергии, это зрелость.

Кроме традиционных сцен, аллеи мастеров, книжных палаток, в этом году я впервые приглашаю в ряды «Країни Мрій» дизайнеров, работающих с этномодой. На самом деле фешн-движение в Украине довольно мощное, в большой степени это связано с тем природным, врожденным вкусом, который присущ украинцам. Еще рано говорить о том, каким будет формат этой фешн-составляющей, но могу сказать, что те дизайнеры, которым я уже успел предложить сотрудничество, радостно на него согласились.

— Пожалуйста, несколько слов о музыкальной составляющей фестиваля... И о том, что на событии представит Олег Скрипка?

— Планирую выступить с джаз-бендом «Забава». Это будет этноджаз. В этом году на большой сцене украинских исполнителей будет немного. Нам удалось пригласить музыкантов из Канады и Америки — благодаря российским партнерам. У них есть бюджеты, а у нас — нет. Мы можем себе позволить только привезти этих исполнителей из Москвы. Еще серьезно намерены презентовать турецкий этнорок. Приглашаем также финнов. Продолжаются переговоры с Французским культурным центром относительно приезда французских исполнителей. То есть география будет интересная!

— Подобно солидным европейским фестивалям, в прошлом году вы сделали платный вход на «Країну Мрій». Публики пришло столько же, как и в предыдущие годы? Украинцы готовы платить за свое?

— Публики было где-то на двадцать процентов меньше. Около шести тысяч ежедневно. А столичное Певческое поле может вместить восемь — девять. Однако вот что интересно. Уже сейчас вокруг Певческого металлическое ограждение, а в прошлом году мы просто протянули ленты (такие, которыми обозначают ДТП). И хотя возле касс были огромные очереди, немногие позволяли себе зайти за ленту...

Очевидно, всегда найдутся недовольные. Те, кто не хочет платить ни гривню, ни двадцать, ни пятьдесят за вход на фестиваль. Я как «хипарь» по происхождению, мечтаю, чтобы все было бесплатно, но мы живем в капиталистическом мире. Поэтому нужно приучать платить. Тем более — за СВОЕ. Кроме того, бесплатные выступления привели к тому, что почти умерла схема билетных концертов. Люди ведь как рассуждают: зачем сейчас покупать билеты на сольник ВВ, если через полгода-год они приедут на День города или на политическую акцию... Однако эта «халява» даже с «Воплями Видоплясова» может быть некачественная. Скорее всего, организаторы соберут солянку, арендуют более дешевый зал, выставят некачественные звук и свет...

— Олег, скажите, может ли вообще идти речь о независимости музыкантов в нашей общественно-политической ситуации?

— Я вообще радикал — не признаю независимости Украины. Ее не существует. Как раз по причине того, что нет независимости украинского культурного пространства. Зато господствует суррогат. Процессы, о которых мы уже говорили, очевидны: ограничение использования украинского языка, все меньше нашей музыки в теле- и радиоэфирах.

Однако жизнь — вещь парадоксальная. Одновременно вырисовываются и другие тенденции. Есть музыка популярная и элитарная. Мы живем, как говорят кришнаиты, в период Кали-юги, то есть бездуховный. Понятное дело, бездуховная, иначе говоря, поп-музыка преобладает. Но пространство для музыки духовной также существует: есть бюджеты, соответствующие лейблы, радио, слушатели... Таким образом, в мире образовался баланс.

Что же на постсоветском пространстве? По моему мнению, в 70-е годы произошла мутация эстрады. Это как в супермаркете: были полезные продукты, а затем во многие добавили ГМО. Так была уничтожена эстрада. Она превратилась в полное ГМО. А в начале 2000 года в России ГМО попали и в рок. С тех пор он мало чем отличается от попсы. С нашей рок-музыкой, что интересно, этого не произошло. Пока что. Потому, что мы не имеем своего культурного пространства, украиноязычная эстрада не может развиться. Она до сих пор остается в андеграунде.

Зато имеем рынок чужого ГМО — российского и американского. Поэтому наши исполнители сразу мимикрируют под русскоязычных. Русскоязычный рок в Украине идет очень трудно. В почете — украиноязычный. Такой странный феномен. Россияне нам завидуют: нет эфиров, сцен и клубов — а украинский рок есть!

— Прокомментируйте, пожалуйста, такое ГМО-явление: на Первом Национальном 9 мая я увидела картину: Харьков, город Хвылевого и «Березоля», на установленной в центре города сцене, где вывешен макет советского ордена Славы с георгиевской лентой, Потап и полуголая Настя Каменских поют «Червону руту». Это — какая-то химера. По вашему мнению, почему она заполонила наше информационное пространство? И как с этим справиться?

— Единственный выход — элитарность, вокруг которой нужно объединяться. То есть создавать противовес безвкусице.

Меня называют пионером, флагманом, ледоколом, намекая, чтобы ринулся спасать мир... Я не могу нести ответственность за всех. Это — непосильная ноша. Я могу сориентировать, объединить людей, которые хотят общаться между собой. Собственно, что и делаю. Между прочим, немало украинцев потребляют СВОЕ. Вот пример: знакомым даю приглашение на мое джаз-кабаре, а они отказываются, говорят, что будут покупать билеты, потому что хотят инвестировать в украинскую музыку. Даже если кто-то слушает треки «Мандрив» и «Тартака», вытянутые из сети, все равно он делает инвестиции в наших исполнителей. На высшем астральном уровне.

Все больше украинцев должны осознать, что все зависит от них самих. Когда сформируется критическая масса таких — тогда перемены неизбежны.

— Олег, вам не кажется, что подрастающее поколение, не заставшее советскую власть, уже другое? Кстати, оно, в частности, вырастало на ВВ.

— Как-то в Питере произошел трогательный случай. Он мне напомнил встречу пионеров с ветеранами. После выступления подошли русские рокеры. «Олег, — обратились на русском языке. — Росли на вашей музыке. Везде такая попса. Только единственный ориентир — творчество ВВ. Мы даже группу создали. У нас будет украиноязычный репертуар. И вообще, едем в Украину жить...»

— Вот она — культурная экспансия... Олег, ваш альбом «Жоржина» создан на основе творчества львовского композитора Богдана Веселовского. Как возникла эта идея?

— Я подумывал заняться джазом. Создать себе образ такого «шармера». Запеть в стиле Джо Дассена. Как-то ко мне обратился хороший старый знакомый Александр Лысокобылка. Сказал, что имеет интересный проект. Это были песни Богдана Веселовского. Материал был частично записан. Я сразу оценил, насколько он сильный. До того никогда не слышал о композиторе, как и о существовании украинского джаза. Через три месяца попал во Львов на какой-то концерт. Ко мне подошел незнакомец, представился художником и дал диск. На нем оказалась наша музыка 1930—1940-х годов, в частности и несколько песен композитора. На тот момент я уже работал над проектом. Из литературы узнал, что в первой половине XX века на Галичине и Буковине существовала безумная мода на фокстрот, танго в исполнении оркестров. Причем, какая безумная конкуренция была между ними. Соревновались австрийские, польские, еврейские и украинские исполнители. Наши были самыми виртуозными! Даже ездили играть в Берлин и Вену. На то время Богдан Веселовский был очень популярен, что означает — конъюнктурный и дорогой. Интересно, что тогдашний шоу-бизнес строился следующим образом: в нотных магазинах вывешивали объявление, что такого-то числа премьера песни Веселовского. Продавались ноты. За ними стояли очереди. Все хотели одними из первых их приобрести, чтобы спеть новую песню о любви своей даме сердца. Люди знали нотную грамоту. А когда ноты уже были проданы, их вывешивали в витрине — чтоб малоимущие жители Тернополя, Черновцов или Львова могли переписать.

— Куда делась эта культура?

— Это городская культура. А город не выжил в советское время. С другой стороны, эту культуру убило радио и телевидение.

— Двадцать лет независимости — а до сих пор приходится открывать неизвестные имена, явления, целые культурные пласты. Украли в одесском музее Караваджо, и все спохватились: ах, оказывается, у нас он был. Эта сфера непознанного еще велика?

— Нужно еще из харьковских музеев украсть Репина, чтобы все узнали, что он украинец... У меня вообще есть своя теория: современная музыка — эстрадная, танцевальная, электронная базируется на ритме диско, а это от 120 до 150 бит в минуту (простым языком — это умца-умца). Так вот, теория заключается в том, что эта музыка происходит в том числе от украинской польки. Почему сочетание нашего этно с роком или диско обычно очень удачно и очень круто воспринимается в мире? Где бы ни выступал с украинской дискотекой, везде люди отрываются...

— На пресс-конференции в рамках Каннского кинофестиваля известный датский режиссер Ларс фон Триер заявил, что «понимает Гитлера» и назвал себя нацистом. Известна история и с модельером Гальяно, который потерял работу за антисемитские высказывания. Насколько важно для людей первой величины осознавать всю важность сказанного? И каким образом заставить украинскую элиту отвечать за свои слова?

— Для меня слова «я — нацист» и «я — сталинист» — синонимы. Однако если ты скажешь, что являешься нацистом, у тебя будут большие проблемы. А когда назовешь себя сталинистом, — «какой оригинал!», — подумают. Это значит, что еще много мифов не развенчано в нашем обществе.

А относительно Ларса фон Триера или Гальяно, то, возможно, их слова вырвали из контекста. А они говорили о том, что в глобализированном мире хотят сохранить датское кино и итальянскую моду. Очень просто все сразу перевести в клоунаду. Например, когда люди борются за украинскую независимость — культурную или территориальную — их просто называют бандеровцами. Бандеровцев приравняли к фашистам. Так и создается миф.

— Мы говорили о духовной и бездуховной музыке. Какая музыка для Олега Скрипки является духовной?

— Это — внутренний ориентир. Ты просто слушаешь музыку, и она тебе интересна. С неинтересной все очень просто — выбрасываешь диск. Недавно перебирал диски. Несколько было с духовным пением, однако я их отдал. А бывает, передадут записи молодой певицы. Не учитывая эстрадное исполнение, ее пение может показаться оригинальным, поэтому это CD оставляю себе. Иногда слушаю джаз. По-видимому, более продвинутые джазмены воспринимали Армстронга как попсовика. В действительности же у него сильная музыка, не даром она до сих пор живет! Хотя это — абсолютно субъективная вещь. Кто-то считает, что Элла Фитцджеральд значительно интереснее Армстронга. Среди рок-музыкантов тоже говорят: «Это — рокер, а это — нет!». Со временем фигуры обрастают мифами, а затем образы музыкантов отливают из бронзы.

— Кажется, что ВВ в Украине тоже уже отлиты из бронзы. В положительном смысле. Вас слушают и любят. Вы чувствуете, что на самом деле уже стали культовыми?

— Как-то мы играли в молодежном клубе в Краснодаре. Между молодыми людьми стоял мужчина в годах. Не танцевал. Не хлопал в ладоши. А заглядывал мне в рот. Кажется, все мои коронки разглядел. (Смеется). Я просто оцепенел. После концерта он подходит с большой стопкой дисков: все официальные и пиратские релизы ВВ, вероятные и невероятные сборники («Золотая серия русского рока», «Золотая серия русского шансона»...). И говорит: «Я вас ждал 15 лет!»...

А как-то мы выступали в Симферополе. Там живет парень, который рисует афиши для кино. Для ВВ он нарисовал здоровенную афишу метров на... десять! У меня есть фото на ее фоне. Такой себе «Индия-фильм» (Смеется).

— Олег, судя по вашим проектам, вам легко дается ощущение разных эпох. А какая эпоха, кроме современной, является для вас самой естественной или, возможно, наиболее интересной?

— Наиболее интересно как для меня, так и для Украины — барокко. Потому что основа европейской культуры находится в этой эпохе. Думаю, наш менталитет, в конечном итоге, культурное пространство сформировались именно тогда. Если мы говорим, что ментально отличаемся от россиян, то как раз потому, что у них не было периода барокко. Для украинцев барокко — эпицентр. Оттуда наша идентичность — внутренняя и внешняя: вышиванки, кобзарские канты, романтичность, присущая нашим песням. Пока не поймем этот базис, не поймем самих себя. А русская культура — это порождение XIX века, когда в искусстве, быту начала распространятся имитация высокого, а, в сущности, — занижение планки. Для меня как для музыканта-композитора, барокко — крайне важно, ведь большинство украинских песен родилось именно в этот период.