«Чудо на Висле»: история, предпосылки, последствия

14 августа 1920 года в одной из популярных варшавских газет, «Жечпосполитой», была напечатана статья известного своей непримиримостью, въедливостью и воинствующей оппозиционностью (к «начальнику государства» Юзефу Пилсудскому) правого политика Станислава Стронского. Польша в те незабываемые для нации дни стояла буквально на краю пропасти: красные отряды Тухачевского вплотную приблизились к Варшаве, угроза потери страной государственной независимости казалась вполне реальной...

И даже в этих условиях Стронский не смог удержаться от чересчур насмешливого (и потому — абсолютно неуместного) стиля. Свою статью он назвал «О, чудо Вислы» (чувствовалась в этом какая-то циничная ирония); главная мысль автора была предельно простой: при таком фатальном, неспособном и самовлюбленном (на взгляд Стронского) верховном главнокомандующем, как Юзеф Пилсудский, только «Божий промысел», «Чудо Господне» или же абсолютно невероятное, невозможное стечение обстоятельств могут спасти Отчизну от полнейшей катастрофы.

А уже через два дня, 16 августа 1920 года, началось знаменитое контрнаступление польских войск — контрнаступление, которое дало возможность не только отбросить русско-большевистские оккупационные войска от стен Варшавы, но и достичь коренного перелома в ходе польско-советской войны в целом, вследствие чего эта война была фактически выиграна Юзефом Пилсудским (что и подтверждали, в частности, условия Рижского мирного договора от 18 марта 1921 года между Польшей, РСФСР и Советской Украиной, согласно которым границы между Польшей и советской территорией устанавливались на чрезвычайно выгодных для Речи Посполитой условиях). Итак, «чудо на Висле» (причем без всякой иронии!) действительно произошло, государственность польской нации была спасена (что это было именно так, подтверждает «бурная» деятельность «правительства» Польской Советской Республики во главе с Феликсом Дзержинским и Феликсом Коном, который «работал» в Люблине, захваченном большевиками, в июле — августе 1920 года).

Тем не менее, откровенно говоря, профессиональные историки всегда скептически — и с полным на то основанием — относятся к такой категории, как «чудо» при толковании исторического процесса. Еще Вольтер, этот известный рационалист и противник фанатичной веры, писал в одном из писем к прусскому королю Фридриху ІІ (1747 год): «Чудо» для меня как для философа — это лишь этикетка, фиговый листок, которым трусы и невежды прикрывают свою неспособность понять истинное положение дел». Так вот, какими же были компоненты того «чуда», которое дало возможность Польше девять десятилетий назад отстоять свою свободу и победить?

Конечно, невозможно переоценить «фактор Пилсудского», мощное влияние его личности (этот удивительный человек сочетал в себе качества великого политического реалиста и беспощадного политического бойца — это и есть качества победителей). Но в чем конкретно это влияние проявилось? Исключительно важным было то, что польскому лидеру удалось достичь реального национального согласия всех классов и сословий родного народа. Он осознавал, что следует исходить не из узко классовых интересов буржуазии, рабочих, крестьян, торговцев и т.п., а все (абсолютно все!) подчинять высшим государственным соображениям. Пилсудский считал, что перед поляками стоит гигантская задача формирования внутренних структур собственного государства, а это станет возможным лишь вследствие объединенных, общих усилий целого народа — так как здесь не справятся ни левые, ни правые политические силы, если они будут полагаться лишь на свои возможности и ресурсы. Поэтому идеальным, по мнению «начальника государства», было бы правительство национального согласия, которое дало бы возможность использовать энергию общества ради высших интересов государства.

На этом непростом пути пришлось преодолевать множество препятствий, едва ли не самым главным из которых была эйфория от независимости — эйфория от воплощенной, наконец, мечты, которая требовала столько жертв, борьбы и усилий. Энджей Морачевский, премьер Польши в 1918— 1919 годах, писал об этих настроениях так: «Невозможно передать ту бурную радость, которая охватила на тот момент польское население. Через 120 лет исчезли границы, их нет! Свобода! Независимость! Объединение! Собственное государство! Навсегда! Хаос? Это не страшно. Все будет хорошо. Все будет, так как мы освободились от кровопийц, воров, грабителей, от фуражек с кокардой, будем сами хозяйничать и управлять...». Пилсудскому и его соратникам удалось (хотя и не на сто процентов) «укротить» подобные настроения, что и позволило защитить независимость; интересно было бы вспомнить в этом связи уже не польскую, а украинскую эйфорию независимости образца 1991 года...

Эйфорию ни в коем случае не мог терпеть Пилсудский, ведь на повестке дня (после вступления на польскую территорию большевистских войск) стал лозунг «пролетарской революции» в Польше, более того — революции в Европе. Западный фронт Тухачевского получил инструкции Политбюро ЦК РКП(б), согласно которым направление продвижения его частей должно было быть следующим: обойдя Варшаву несколько севернее, предстояло двигаться к Влоцлавеку, Торуни и дальше к границе с Германией. Командующий Юго-Западного фронта Егоров был обязан через Львов, Малопольшу выйти к Карпатскому хребту, а дальше — к Венгрии, также (несколько другое направление) — к Чехии и Австрии через Краков. Очень интересны слова Ленина: «Если бы Польша стала советской, если бы варшавские рабочие получили бы помощь от Советской России, которой они ждали и которую приветствовали, Версальский мир был бы разрушен, и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, завалилась бы... Вопрос стоял так: еще несколько дней победного наступления Красной Армии, и не только Варшава взята (это не так важно было бы), но разрушен Версальский мир».

Вот что тогда было поставлено на кон (удивительно, и не хотелось бы проводить грубых аналогий, но факт, что именно в то время, летом 1920 года, бешеную агитацию против Версальского мира развернула также и крохотная тогда, по сравнению с РКП(б), группка немецких «национальных социалистов», возглавляемая каким-то Адольфом Шикльгрубером...). Зная это, читатель, думается, самостоятельно оценит и стиль, и содержание слов Михаила Тухачевского, написанных через несколько лет после «красного похода в Европу»: «Рабочий класс Западной Европы лишь с самого наступления нашей Красной Армии испытал революционное движение. Никакие национальные лозунги, которые выдвигала польская буржуазия, не смогли затемнить сущность начавшейся классовой войны» (а вот тут Тухачевский ошибался: национальное единство поляков оказалось сильнее призывов к «мировой революции»; ХХ век вообще оказался, вопреки расчетам Маркса и Энгельса, эпохой мощных национальных движений и национального, а не классового, объединения). И дальше находим удивительно откровенное признание Тухачевского: «Нет никакого сомнения в том, что если бы мы только вырвали бы из рук польской буржуазии ее буржуазную шляхетскую армию, то революция рабочего класса в Польше стала бы свершившимся фактом. А этот пожар не остался бы ограничен сугубо польскими рамками. Он бурно распространился бы по всей Западной Европе». Вот такими были расчеты «красных». 12 августа 1920 года Тухачевский отдал приказ о штурме Варшавы.

А что делал в те судьбоносные дни главнокомандующий польской армии Юзеф Пилсудский? Читаем в его книге воспоминаний «1920 год»: «1 августа, вернувшись из Холма в Варшаву, я нашел ее в крайне тревожном состоянии, поскольку столица действительно находилась под угрозой. Постоянные неудачи в течение целого месяца, со всеми вытекающими отсюда моральными и материальными последствиями невероятно сильно угнетали всех военных. Победный поход армий Западного фронта Тухачевского к Варшаве оказал мощное влияние. У нас было впечатление калейдоскопа, который вызвал хаос в расчетах, приказах и донесениях. Этот калейдоскоп беспрерывно вертелся, и в нем сегодняшний день был совсем не похож на завтрашний. А фигуры этого калейдоскопа — отступавшие польские дивизии и полки, перемешанные с географическими названиями, представляли собой какую-то запутанную карусель».

«К тому времени — говорит дальше Пилсудский — по должности ближе всего ко мне стояли трое господ: начальник штаба генерал Розвадовский, военный министр генерал Соснковский и генерал Вейган, который недавно прибыл из Франции как технический советник англо-французской миссии, направленной к нам в это грозное время. Во всех их разговорах, которые проходили в доме нашего Генерального штаба на Саксонской площади в Варшаве, очень часто упоминалась битва при Марне в августе-сентябре 1914 года, победа французов в которой позволила отстоять Париж. В этих разговорах я лично принимал самое минимальное участие. Передо мною стояла тогда двойная задача: перебрать инициативу действий польскими войсками и реорганизовать весь аппарат управления, сочетая это с изменениями в личном составе армии. Мной разрабатывались эти вопросы не на совещаниях, а (вечером 5 августа и в ночь на 6 августа) в одинокой комнате в Бельведере (дворец в Варшаве — резиденция главы польского государства, — И.С.). Я долго не мог разобраться во всей путанице вопроса, а именно, дать ли решающий бой здесь, в регионе Варшавы, или держать пассивно массы своих сил? Учитывая, что контратака здесь везде имела вид фронтального (лобового) удара, приходилось в конце концов обрекать на пассивность десять дивизий, то есть почти половину польских сил». В конце концов, после дополнительных консультаций с генералами Розвадовским, Соснковским, Ридз-Смигли и с французским военным советником генералом Вейганом (кстати, в миссии последнего служил и активно участвовал в боевых действиях в Польше никому еще тогда не известный 30-летний офицер Шарль де Голль!) было принято окончательное решение: силами войск, тайно сосредоточенных в нижнем течении речки Вепрж (впадает в Вислу) решительным наступлением во фланг и тыл разбить части 16-й армии и Мозырской группы Западного фронта Тухачевского, а потом — обходную группу красных армий в момент их подхода к Варшаве. Что же касается частей, расположенных на верхнем Вепрже, то они должны были сначала прикрывать сосредоточение маневровой группы маршала Пилсудского с востока и юго-востока, а после завершения сосредоточения объединенными силами и в тесном оперативном взаимодействии с северным участком фронта молниеносным ударом в северо-восточном направлении реализовать идею контрманевра польского командования, которое решило иметь здесь не меньше двух армий (3-ю и 4-ю).

Следует добавить, что выработке окончательного плана действий предшествовало оживленное обсуждение в польском генеральном штабе совместно с французскими офицерами. И если в итоге всех обсуждений вопрос о сверхжесткой обороне района Варшавы был решен единогласно, то в вопросе об осуществлении контрнаступления мнения несколько разошлись. Французы, в лице генерала Вейгана, предлагали организовать главный удар к северу от Варшавы, в то время как Пилсудский решил собрать силы за Вепржем и нанести удар с юга на фланги и соединения красных армий. В итоге было принято второе решение, которое было личным решением начальника государства и верховного вождя.

Можно довольно долго говорить о сугубо военно-технических аспектах поражения большевистских армий под Варшавой (так, крайне плохим было взаимодействие между соединениями Западного и Юго-Западного фронтов; не осуществились надежды Тухачевского, что к началу решающей операции в его распоряжение полностью перейдут 1-я Конная и 12-я армии Юго-Западного фронта). Этот расчет на армии, которые еще не перешли в подчинение командующего Западным фронтом, послужил причиной поражения. Без привлечения этих сил для общих действий с армиями Западного фронта трудно было выиграть битву на Висле. Просчет в их подключении к боям был одной из главных причин поражения Западного фронта красных.

Тем не менее, очевидно, значительно весомее были причины политические. А именно: нация, в частности — и рабочий класс, и «трудовое крестьянство» Польши, избрала не «интернациональную» идею «советизации» Польши с последующим превращением ее, в лучшем случае, в вассально зависимое от Москвы государство (а то и с полным включением ее в Союз Советских Республик, который уже тогда готовился и формировался), а национальную идею сохранения и всяческого укрепления собственного суверенного государства. Не так было в Украине (почему именно — тема отдельного разговора). Вот где принесла все-таки свои результаты политика «национальной консолидации», которую так активно проводил Пилсудский; вот когда оказалось вполне реальным содержание лозунга «Сначала независимая Польша — а потом увидим какая!»