Драма Горбачева

Спор о роли личности в истории (как и дискуссия о том, «что было бы, если бы» тот или иной выдающийся деятель прошлого не смог бы по тем или иным причинам выполнить свою миссию, не оказался бы у руля правления) — это дискуссия, с одной стороны, чрезвычайно интересная, ибо позволяет осмыслить возможные альтернативы тому, что реально произошло в конкретном историческом времени, понять, могло ли все произойти по-другому. А с другой — дискуссия столь же схоластическая, ибо еще знаменитый английский историк и писатель ХIX века Томас Карлейль, говоря о значении героев и героического в драмах минувших веков, указывал: «Весь героизм великих людей заключается «всего лишь» в том, что они, ценой немыслимых усилий, раздвигают пределы и рамки возможного в истории. До них всеми признавалось, что выйти из этих рамок есть безумие, абсурд, ненормальность — они делами своими доказали реальность абсурда. Потому потомки и признали их героями». И в словах Карлейля трудно что-либо поправить, они стали «общим местом» для историков, что и делает споры с этой концепцией схоластическими.

Это — в общем виде. А теперь перейдем к конкретике. Ровно 25 лет назад, 11 марта 1985 года, генеральным секретарем ЦК КПСС на Пленуме ЦК вместо умершего накануне 73-летнего Константина Черненко, престарелого, больного, хитрого и бесцветного брежневского «динозавра», был избрал Михаил Горбачев, фактический второй на тот момент секретарь ЦК, самый молодой из членов Политбюро (54 года), тем не менее — очень опытный функционер, прошедший за 30 лет работы в комсомольском и партийном аппарате все ступени номенклатурной иерархии (от комсомольского райкомовского секретаря до «партийного наместника» Ставрополья и секретаря ЦК по сельскому хозяйству). Мировая пресса после явления нового «царя» (избранного, подчеркнем, не народом, а десятком «старцев» из Политбюро — некая трагикомическая пародия на коллегию кардиналов, избирающую Папу Римского!), обращая, конечно, внимание на его молодость и гораздо большую образованность (закончил юридический факультет МГУ) по сравнению с отнюдь не «обремененными» излишней культурой Хрущевым, Брежневым и Черненко, утверждала, однако, что пришедший советский лидер окажется способным лишь на поверхностные, косметические изменения, не затрагивающие основы Системы.

Двадцать пять лет — в параметрах истории это срок для смены целого поколения. И уже ясно: эпоха 1985—2010 годов для людей, живших и живущих на советском и постсоветском пространстве — это эпоха не просто глубоких реформ, но и цивилизационной революции (революции всеохватывающей — и в системе власти, и в отношениях собственности, и в социальной структуре общества, и в духовной жизни). Это реальная революция, а не мнимо революционная пиар-акция, по самой сути своей она (ее можно именовать «системой непопулярных реформ», можно компрометировать в общественном сознании, «забалтывать», можно превращать в уродливую мафиозно-олигархическую пародию) есть не что иное, как смена не только общественного строя, но и типа цивилизации (от тоталитарного закрытого государства до постиндустриального общества, основанного на «экономике знаний» ХХI века). Михаил Сергеевич Горбачев, при всех ошибках его как политика, шатаниях, непоследовательности и лукавстве, дал этой цивилизационной революции первый, жизненно необходимый, решающий и необратимый толчок. В этом его великая заслуга перед мировой историей — вопреки всем хамски пренебрежительным его «разоблачениям», которые одно время стали чуть ли не признаком хорошего тона у определенного рода политиков, журналистов и писателей (обвинения в «разрушении великой страны» и «предательстве социализма», раздающиеся в его адрес из импер-коммунистического лагеря «бешеных», по всей справедливости могут быть поставлены в заслугу Горбачеву, хоть товарищ Сталин на том свете, без сомнения, давно включил его в «черный список»!).

Чтобы яснее представить себе, какое же именно государство «принял» седьмой и последний лидер СССР 11 марта 1985 года, какую Систему он начал демонтировать — вначале «методом проб и ошибок», затем все более систематически и планово (именно демонтировать систему, подавившую к тому времени протесты диссидентов; немыслимо было, например, взорвать ее — можно было только демонтировать, причем «запустить» этот процесс мог только хозяин Кремля — под прикрытием лозунгов про «совершенствование» и «гуманизацию» строя; Горбачев стал действовать именно так!) — перенесемся на 25 лет назад. Экономика: в тисках плановокомандной системы; за малейшей мелочью необходимо было обращаться в имперский центр — в Москву. Уровень развития экономики: в пищевой промышленности, к примеру, ручной труд — 60%, производительность труда — в 2,5—3 раза ниже, чем в странах Запада. Рынок «выжжен» и задушен. Потери сельскохозяйственного сырья — минимум 30%. Около 200 млн. кв. метров жилья только в РСФСР — крупнейшей республике бывшего Союза — нуждалось в неотложном ремонте или подлежало сносу. Почти половина улиц и проездов в целом по Союзу не имели вообще твердого покрытия; более 730(!) городов СССР не имели водопровода и канализации. Экономика была сверхуродливо милитаризирована; военный бюджет СССР съедал более половины национального дохода (в иные годы — до 70%, учитывая скрытые расходы!). При этом до 15% и более статей бюджета Союза, маскируемых по статье «иные расходы», были «тайной за семью печатями» не только для депутатов Верховного Совета СССР, штамповавших бюджет, но и для многих членов Политбюро; о некоторых «нюансах» бюджета сам Горбачев, по его признанию (книга «Жизнь и реформы»), узнал лишь накануне своей отставки с поста президента СССР... Государство с ветхой, изношенной экономикой, способное, однако, делать ракеты, держащие в страхе весь мир...

Внешняя политика. Человечество на грани ядерной катастрофы («светопреставления», как назвал это знаменитый писатель Чингиз Айтматов) и экологической катастрофы. СССР и США, две сверхдержавы, способные десятки раз уничтожить весь мир, держат друг друга под прицелом ракет. В июне 1984 года маршал Сергей Ахромеев (далеко еще не самый консервативный среди советских военачальников) читает закрытую лекцию для сотрудников аппарата ЦК КПСС и возмущается, что «не все еще в республиках, в обкомах, во всех гражданских подразделениях делают все необходимое по превращению страны в военный лагерь». Лекция называлась «О характере современной войны»; маршал начал ее словами: «Я хотел бы четко изложить международную обстановку и нашу военную доктрину, а также то, как готовятся к войне американцы»... Шла преступная война в Афганистане, стоившая жизни сотням тысяч, миллионам афганцев и (по официальным данным) 13 тысячам солдат Империи, из них значительной части украинцев. Вся внешняя политика была пропитана («отравлена») идеологическим подходом. В целом речь шла тогда о возможности самого существования людей на планете Земля — и роль Горбачева, пошедшего на весьма решительные шаги в деле ядерного разоружения, огромна. Его концепция «нового мышления», ныне основательно призабытая, была очень важным шагом вперед для своего времени.

Власть и внутренняя политика. Абсолютное всевластие партийного аппарата — по всему периметру Империи. Решительное подавление инакомыслия, цензура, угодничество, карьеризм. Любые публичные проявления любви к своей стране (не к СССР, а к Украине, Литве, Грузии, Казахстану и т. д.) немедленно квалифицируются как «национализм» со всеми вытекающими последствиями, вплоть до лагеря. А между тем маразм «наверху» превосходил все мыслимые пределы. Перед избранием Горбачева был в ходу диссидентский анекдот (о нем, впрочем, знали и в коридорах ЦК!): «Съезд партии просят встать: сейчас внесут генерального секретаря»... Византийские интриги, абсолютная «замурованность» и закрытость верхушки от народа. Респектабельная французская газета «Экспресс» всерьез обсуждает вопрос: а может быть, дряхлый Черненко уже давно мертв (от этих Советов можно всего ожидать!), а шахматный матч за первенство мира Карпов — Каспаров остановили, чтобы «освободить место для прощания с телом». Обильно цитируя речи идеологов ЦК (и Горбачева в том числе) с восхвалением «заслуг» престарелого Генсека Черненко (которого, если кто еще помнит, вытащили полуживого на «избирательный участок» прямо в больничной палате, где он, шатаясь, «проголосовал» и даже «сказал речь» — важно было показать, что Вождь «жив» и «руководит». Через 10 дней его не стало...), та же «Экспресс» язвительно писала о том, что «эти заслуги будут забыты раньше, чем выгорят свечи у гроба Черненко»...

Горбачев пришел к власти, будучи твердо убежденным в том, что «так дальше жить нельзя» (слова, которые он сказал в ночь после избрания супруге Раисе Максимовне. Кстати, масштаб ее участия в будущих революционных реформах мужа — это очень интересный вопрос, еще ожидающий исследования). Пришел, будучи убежденным коммунистом (любопытно проанализировать, как за 6 лет правления его взгляды и, что важнее, его политическая практика медленно, но верно «дрейфовали» в сторону социал-демократии). Но и человеком, прекрасно помнящим, как его деда по матери, Пантелея Ефимовича Гопкало (украинца), пытали в 1937 году следователи НКВД: слепили яркой лампой, ломали руки, зажимая их дверью, сажали на горячую плиту... Но Михаил Сергеевич помнил и о том, что дед был организатором и первым председателем колхоза «Хлебороб» в его родном селе Привольном на Ставрополье (когда деда забрали, дом Горбачевых стали обходить стороной все соседи. Будущий генсек хорошо запомнил и это...). Так формировался его характер. Очевидно, Горбачев возглавил всевластную КПСС отнюдь не с намерением «развалить» ее (но, заметим, инициированные им процессы «объективно» привели именно к этому: он лишил партию всевластия, нашел «конец иглы», на которой, по русской сказке, смерть Кащея Бессмертного, заставив партаппаратчиков, никем и никогда не избираемых, идти на относительно демократические выборы в Советы, которым постепенно передавалась реальная власть, и разорвав тем самым связку «партийные комитеты — Советы, на которой и держался 70 лет тоталитаризм в СССР). Он пришел к власти с намерением лишь «усовершенствовать» социализм. Но, методом проб и ошибок, вначале осторожно, затем все более решительно, отбрасывая многие из тоталитарных догм (но полностью не освободившись от них), Михаил Сергеевич шел по пути обновления. Намеченные им реформы вывели тогдашнее советское общество на путь политического плюрализма (в 1989—1990 годах еще зачаточного, политически неоформленного) и рыночных реформ (очень ограниченных, половинчатых, в «разрешенных рамках»). Интересно, что именно Горбачев, заявлявший еще в 1987 году, что «мы, СССР, никогда не пойдем в финансовую кабалу у Запада» — в конце 1991, уже как президент распадавшегося СССР, подписал Протокол о присоединении Союза к Международному валютному фонду... Об этом сейчас мало кто помнит.

Не подлежит сомнению лютая ненависть Горбачева к Сталину и сталинизму (осторожничая, по необходимости, в публичных выступлениях, он вскоре же после прихода к власти говорил, разумеется, в узком кругу: «Сталин — это не просто 1937 год. Это — система, во всем — от экономики до сознания. Восторгались все, что у него короткие фразы. И не заметили, что короткие мысли, которые и отлились нам всем... До сих пор! Все — оттуда. Все, что теперь надо преодолевать, все оттуда. Так-то вот!»). Не благодаря ли этому, если угодно, чисто нравственному чувству «отторжения» от сталинизма Горбачев пошел несравненно дальше всех предыдущих реформаторов, Хрущева в первую очередь?

Нет нужды идеализировать первого и последнего президента СССР. Его огромные ошибки (кадровые — так и не избавился от «намертво» взявших его в кольцо партаппаратчиков, будущих «путчистов»), тактические (испугался и не пошел на всенародные прямые выборы президента СССР весной 1990, предпочтя голосование на съезде народных депутатов СССР), фундаментально-стратегические (так и понял, что тоталитарная система «реального» социализма принципиально не может быть реформирована; но, однако, нанес ей тяжелый, быть может, смертельный удар) очевидны. Горбачев и до сих пор считает, что бывший Союз можно и нужно было сохранить «на новых основах», путем заключения нового Союзного договора (и он, действительно, субъективно вовсе не желал разрушать «великую державу». С удовольствием, находясь в поездке по Украине в феврале 1989 года, выслушал такую тираду донецкого шахтера: «Все говорят сейчас: надо возрождать украинский язык. Да если бы от того, что мы сейчас по-украински заговорили бы, колбаса бы в магазинах появилась, — мы сейчас же все на «мову» перешли!)».

Да, критиковать Горбачева легко (кстати, он и сам жестко критикует нынешнее российское руководство, обвиняя Путина и Медведева в «отходе от принципов демократии» — интервью газете Telegraph, Лондон). Но надо помнить при этом (и нам, гражданам Украины, в том числе): политический лидер оценивается не по тому, чего он не сделал в истории, а по тому, что новое он сумел создать — по сравнению с тем, что было до него. Последний президент СССР сумел сделать главное: начать революционные реформы, освободившие общество от тоталитарной «вечной мерзлоты» (и, кстати, давшие в конечном счете и Украине возможность стать независимой — связь тут четкая, хотя и опосредованная). Спасая Систему, он демонтировал ее. И этим навсегда вошел в Историю.