Гетманат и «фактор Берлина»

Взаимоотношения Украины и Германии (а также их союзников в Первой мировой войне, в первую очередь — Австро-Венгрии) — тема, которая не оставляет безразличными ни сторонников истории, ни сторонников современной политики. На межгосударственном уровне их начинали сто лет назад — с известных переговоров в Брест-Литовске. Тогда представители Германии поставили перед своими украинскими визави вопрос ребром: они стремятся заключить мирное соглашение с Украинской Народной Республикой (далее — УНР), но нельзя его подписать с автономной частью непонятно какой будущей федерации. Таким образом решительно подтолкнули руководителей Украинской Центральной Рады (далее — УЦР) к тяжелому для них слову — независимость.

Действительно, после того как советская Россия в декабре  1917 г. объявила войну УНР и развернула боевые действия, настаивание на федеральном союзе со стороной, которая пытается тебя уничтожить, выглядело абсурдом. Когда появляется вопрос — быть или не быть, начинается поиск союзников, которые могли бы помочь на определенных условиях. При этом очень часто разрушаются устоявшиеся представления — мы сами были тому свидетелями в 2014 г. Тогда путинская Россия, пытаясь ликвидировать государство Украина, оттолкнула его от себя и способствовала осуществлению того, что называют геополитическим выбором.

Что-то подобное наблюдалось и сто лет назад: сторонники Антанты во внешней политике и национально-территориальной автономии Украины во внутренней переориентировались на Центральные государства и независимость соответственно. При развале фронта, стихийной демобилизации старой армии на фоне усталости от войны какого-то другого выбора у них не оставалось — несмотря на понимание конечного проигрыша Четверного союза. Разве что сдаться на милость победителей, но об этом речь не шла.

Брестский мир, заключенный 9 февраля 1918 г., стал договором по расчету. Обе стороны не питали никаких иллюзий относительно намерений друг друга и мотивов, которые подтолкнули к переговорам. Но совпадение интересов оказалось настолько очевидным, что немцы и украинцы решили спрятать куда подальше свои предыдущие представления друг о друге, частично даже их пересмотреть. Показательна реакция организатора переговоров в Бресте, генерала Макса Гофмана (он хорошо владел русским языком, что очень способствовало его ключевой роли в переговорах). В своих воспоминаниях военный откровенно пишет, что появление украинской делегации оказалось очень выгодным, так как позволяло давить на советскую сторону. Поэтому Гофман, который до этого имел приблизительное представление об Украине, неожиданно для самого себя сознательно сыграл в ее пользу.

КАЙЗЕР ГЕРМАНИИ ВИЛЬГЕЛЬМ II И ГЕТМАН ПАВЕЛ СКОРОПАДСКИЙ ВО ВРЕМЯ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫХ ПЕРЕГОВОРОВ. 6 СЕНТЯБРЯ 1918 ГОДА

В международной политике (да и не только) достигнутые договоренности должны подтверждаться возможностью сторон их выполнять. А цену военных возможностей своих партнеров немцы знали хорошо. Поэтому мечты украинцев о том, что страны Четверного союза ограничатся отсылом на территорию УНР исключительно украинских военных частей, сформированных в составе их армий (в первую очередь — в Австро-Венгерской), и военнопленных, выглядели наивными. Ждать никто не собирался, поэтому в Украину отправились регулярные немецкие и австро-венгерские военные части. За два месяца они овладели ее территорией, очистив ее от красных, преимущественно российских отрядов. Центральная Рада как могла объясняла местному населению, почему вчерашние враги превратились в союзников и спасителей и чего они хотят.

Последние же столкнулись с серьезными проблемами. Немцы в 1918 г. не были обременены идеологемами. Учитывая свои внутренние политические расклады, они нормально воспринимали левые течения, хотя правящие круги к ним не принадлежали и, как правило, не симпатизировали им. По крайней мере предрассудков относительно договоренностей с социалистической Украинской Центральной Радой у них не было — чтобы та более-менее эффективно руководила страной и выполняла свои обязательства. Как раз этого она и не делала. Поэтому немцы начали перетягивать на себя контроль над составами снаряжений, вооружений, продовольствия и охрану железной дороги, потому что без этого их передвижение и обустройство на территории Украины было невозможно. Понятно, что правительству УНР это не нравилось, но при тогдашнем состоянии администрации на местах (ее коллапсе) сделать оно ничего не могло. В ответ очень быстро прозвучало отчаянное высказывание начальника штаба группы армий «Киев» генерала Карла Эдуарда Вильгельма Гренера: «А где государство?» 

Генерал Вильгельм Гренер — одна из ключевых фигур украинско-немецких отношений в 1918 г. 24 апреля именно Гренер провел совещание при участии немецкого посла Альфонса фон Мумма, австро-венгерского Йогана Форгача, военных атташе, на котором судьба УЦР была решена. Тогда же он встретился с Павлом Скоропадским и согласовал условия будущего сотрудничества. Основывались они на признании предыдущих обязательств Центральной Рады, а также содержали несколько новых обязательств: на время пребывания союзных армий не создавать собственной; позволить правомочность немецких и австро-венгерских военно-полевых судов — в случае совершения преступлений против соответствующих армий; из государственных органов устранить неблагонадежные элементы; отменить все распоряжения, которые тормозят торговлю продовольствием; восстановить частную собственность на землю, сохранить крупные земельные хозяйства; финансовые вопросы регулировать на основе взаимного понимания; рабочие вопросы решать на основе рабочего законодательства.

Накануне, 23 апреля, представители Совета Народных Министров УНР подписали торговый договор, где обстоятельно расписывались общие экономические обязательства. С точки зрения рациональных немцев их странные партнеры больше ничего сделать уже не могли — и не потому, что не хотели, а потому, что оказались несостоятельными. Информация о встречах стала известна и сторонникам тогда все еще действующей украинской власти. Они попытались убедить генерала пересмотреть свое решение. Каждый раз ответ был коротким: «Поздно» («Zu spat!»).

При этом немецкое руководство отвергло предложения о ликвидации украинской государственности как таковой и разделение территории на зоны влияния. Не из альтруистических соображений, конечно, а потому, что не могло себе позволить такого шага — организационные и имиджевые последствия грозили катастрофой, по меньшей мере — явно не способствовали достижению поставленной цели. Поэтому был выбран другой вариант — поддержка государства-сателлита Германии с несколько ограниченным суверенитетом и элементами внешнего управления.

Достаточно долго немецкое военное командование не позволяло создание ключевой структуры — армии Украинского государства. Причина — недоверие к  украинским вооруженным формированиям. Господство левых настроений среди граждан Украины было очевидным. Что они будут делать, когда будут объединены в военные части, оснащенные, вооруженные, наученные? Не станут ли новой проблемой для немцев? Желания рисковать не прослеживалось, поэтому немецкий штаб предпочитал оперировать собственными частями (450 тыс., хотя это число, скорее всего, завышено, оно не основано на расчетах). Гетман неоднократно спрашивал об образовании армии, даже сам пытался действовать, но ответ сводился к такому тезису: «Зачем это вам? Есть немецкие части, которые вполне способны все обеспечить. А у вас много забот в наведении внутреннего порядка». Другими словами   — хватит с вас государственного аппарата и полицейской государственной стражи.

Фактически, в Украинском государстве существовали две параллельные властные структуры — в Киеве гетман должен был согласовывать свои принципиальные действия с послом фон Муммом и генералом Гренером, немецкой и австрийской военными администрациями в целом. На местах существовала официальная гетманская администрация, которая действовала через губернских и уездных старост, их управленческий аппарат, государственную стражу, и в то же время работало немецкое командование. Несмотря на формальное обязательство не вмешиваться во внутренние дела реальность выглядела иначе. Правда, немцы не рвались выполнять полицейские функции, но так случалось достаточно часто — до подавления восстаний включительно. Закрытие газет, цензура, запрет митингов, роспуск профсоюзов, органов местного самоуправления (демократически избранных земств и городских дум) — это все обычная практика в 1918 г.

В известной мере ситуацию смягчали понимание и хорошие личные взаимоотношения, сложившиеся между Скоропадским и Гренером. В эмиграции гетман писал: «Особисто в нас склалися добрі відносини. Я ніколи не бачив у ньому бажання чого-небудь вирвати, що, на жаль, широко практикувалося його підлеглими, які кожен крок, кожен документ інтерпретували на користь Німеччини, а коли цього всього не виходило, то вони не соромилися сказати те, що сила може дати і право. Цього в Грьонері зовсім не було. Тому, коли я йому вказував во всіх надзвичайних випадках на те, що так не можна, він приймав у себе заходи з припинення цих неподобств. В питаннях політичних та національних він розділяв мою думку, що створити державу з тими силами українців, які були в нас, зовсім неможливо. Він прекрасно розбирався во всіх каверзах австрійців и відбивав негайно їх удари. Взагалі, коли б не було Грьонера, особливо в перший час, мені було б значно складніше. Я бачив, що маю справу хоч і з начальником штаба армії, яка, звісно, не прийшла сюди заради наших прекрасних очей, однак в будь-якому випадку з людиною досить порядною, доброзичливою, широких політичних поглядів, безумовно чесною настільки, що він не соромився при мені неодноразово критикувати німецьку політику за їх загравання з більшовиками, і коли я йому говорив, що це принизливо для такої країни, як Німеччина, що це не доведе Німеччину до добра, він прямо і відверто відповідав у тому ж дусі, вказуючи, що він неодноразово писав про це в Берлін. При цьому він казав: «Що з ними поробиш? Вони там не бачать».

Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и «Я»