«Горячий Кулиш»

Противоречивые, очень сложные и непостоянные взгляды на Украину и особенно на ее историю не являются только отображением его внутренней психологической борьбы. Они представляют собой поистине красноречивое свидетельство того, какие, на первый взгляд несовместимые, противоположности органично сосуществуют в душе украинского патриота-интеллигента (не только ХIХ века, когда жил Кулиш, но и сегодняшней эпохи!) Вот почему его взгляды, в частности концепцию Кулиша украинской истории, необходимо знать и тщательно изучать — это позволит представить себе будущие пути развития национального самосознания.

Певец романтики казацкой жизни, автор первого украинского исторического романа «Чорна рада» (1857 г.), где с любовью и восхищением описан именно героизм казаков — Кулиш впоследствии, начиная с 60-х годов ХIХ ст., толковал историю Козатчины как непрерывный разгул насилия, произвола, дикости и, что особенно для него трагично, антидержавности:

«Народе, без пуття, без честі і поваги,

Без правди у завітах предків диких,

Ти, що постав з безумної одваги,

Гірких п'яниць та розбишак великих!»

По-видимому, автору этих строк, настоящему украинскому патриоту, очень тяжело было писать такое о своем несчастном, порабощенном народе. Козатчина , по Кулишу, внутренне анархична, способна только разрушать. Вот почему в противовес ей, Кулиш выдвигает идеал мирного, продолжительного культурного строительства. Для этого нужно крепкое, стабильное государство — и он в разные периоды своей жизни был готов поддерживать интеграцию Украины в Российскую империю, польское государство, был даже туркофилом, поскольку не верил в способность украинцев создать свое государство. И все же он надеялся, что украинский народ в состоянии построить свою Отчизну:

«Хоч кинуто чужим на поталу,

Роздерто нас безбожно на шматки,

Ми вернемось к єдиності началу,

Не пратимем природі навпаки».

Пантелеймон Кулиш хотел единства духовного, политического, культурного и, наконец, территориального для всего украинского этноса, «роздертого безбожно на шматки» Российской и Австро-Венгерской империями. Но писатель и историк очень хорошо чувствовал этот разрыв между своими убеждениями и конъюнктурой того времени, когда он работал. Его заигрывание с царской властью ради публикации произведений происходило все же в русле надежды на полноправное развитие украинцев и их культуры, хоть и под надзором имперских структур тогдашней России.

Очень ценным для потомков является освещение Кулишем такой больной и непростой темы, как Берестейская церковная уния. Вообще-то он отрицательно относился к ней. Но... Несколько неожиданно Кулиш в 1878 году вступает в полемику с Николаем Костомаровым по поводу культурологической оценки православия и католицизма. Кулиш говорил, что для гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного «морской поход и разорение единоверной Московии ближе сердцу, нежели вся возня вокруг церковного и монастырского имущества, которая была главной пружиной церковной унии». Также Кулиш видит в князе Константине Острожском не только «светоч православия и столб веры, но и обыкновенного пана-богача». В противоречиях между православными, католиками и униатами он едва ли не первый увидел и обычную борьбу амбиций и самолюбия. Проницательный взгляд исследователя, много работавшего в архивах, увидел и культурное превосходство католического духовенства. Иногда мысли Кулиша были парадоксально разными, даже абсолютно противоположными. Сравните: «...ничто не могло заглушить в русском (т.е. украинском. — Авт. ) обществе воспоминаний о предках и древности» с его же: «..образованный, этически возвышенный и политически могущественный папизм уступал место невежеству, несдержанности и демократическому буйству православия...».

Кулиш видел в действиях творцов унии попытку ввести Украину в Европу, а в те годы украинцы могли считать себя настоящими европейцами только условно. Но такие «крамольные» мысли в то время по меньшей мере стоили карьеры. Как чиновник, работавший в 1864—1866 годах на Холмщине и Подляшье, готовя постепенную замену для украинского населения греко-католичества на православие, Кулиш не мог не увидеть свойственного любым чиновникам администраторского зуда в деле «введения» православия. И все же он искренне желал возвращения всех украинцев в лоно восточной церкви, а его религиозным идеалом была именно национальная украинская церковь. Причем он довольно смело критиковал и римско-униатскую церковь и русскую, слишком связанную с государством, православную церковь. Кулиш писал о русификации и о России, в которой «...нема віри ні руської, ні грецької, а є віра царська...» (можно ли и сейчас не провести интересные параллели?).

Кулиш не был противником христианизации Древней Руси, но, по его мнению, христианство насаждалось чужеземным духовенством (часто неправедным в жизни и жадным к наживе), на древнеболгарском неродном языке, а при этом старые обычаи искоренялись силой оружия. Мы и сейчас видим, что полностью уничтожить тоску по старым богам в Украине не удалось — элементы язычества изобилуют в сознании и в обычаях наших.

Если возвратиться к пророссийским иллюзиям П. Кулиша, то мы видим, что и сейчас их разделяет значительная прослойка украинских интеллигентов, и не только их. Парадокс в том, что эти иллюзии не помешали объявить П. Кулиша в советскую эпоху «украинским буржуазным националистом», потому что сталинское правительство не смогло простить ему искренней, горячей любви к Украине. Иногда настолько горячей, что на склоне своей жизни он прямо-таки бросается в атаку на Тараса Шевченко, творчество которого он толковал как «меч обоюдный». Кулиш не разделял восхищение Шевченко эпохой Козатчины, восхваление казаков, гайдамаков и восставших крестьян. Кулиш в первую очередь ценил художественную сторону творчества Шевченко. Он также считал, что гетманщина пала из-за анархического влияния польской шляхты на украинскую и из-за разрушительных действий казацкой голытьбы.

Движущей силой истории украинского народа Кулиш считал сердце, душу народу. А украинская душа, по его мнению, состоит из двух факторов: внутреннего (сердце, чувства), этой стороной души украинец связан со своей страной; и внешнего (мышление, ум), этот фактор побуждает к восприятию лучших сторон жизни других народов.

Хотя Кулиш искренне считал себя имперским писателем, он в то же время с горечью писал о «культурном отступничестве» образованной элиты украинского общества (о полной культурной, а, значит, и политической зависимости от России, Польши и так далее). А разве сейчас это не актуально?

В истории, верил Кулиш, ничто бесследно не исчезает: ни злое («каждый день мы расплачиваемся за все, что сделаем нехорошего с древних времен, и должны расплачиваться»), ни хорошее («Все мы тут в общине и везде, где святится у нас имя Божьей правды, делаем дело бессмертное»). Нужно отметить, что Кулиш вместе с Иваном Пулюем впервые перевел Библию на украинский язык. Кулиш еще был родоначальником украинского переводческого дела.

Исторический идеал Украины для Кулиша — это «естественная» жизнь (буквально: на лоне чистой природы, и отсюда его отрицательное отношение к городской цивилизации — «это все неукраинское»). Отсюда резкие выпады Кулиша против тогдашней Западной Европы: «У них в Европе человек прежде всего — мещанин; история прошлой их жизни очень интересна, современность ничтожна до отвращения. Город там — это логово, в котором богатый в безопасности от братских претензий бедных на его имение» (вот откуда, в частности, идет антизападная тенденция современных коммунистов и крайних правых!).

Иван Франко писал: «У Куліша друга половина думки б'є першій у пику» . За противоречивость и страстность Кулиша прозвали «горячим Кулишом». И все же не будем забывать: многие более поздние прозрения и ошибки наши взяли начало от этого подвижника, который искренне и горячо любил Украину.