К 83-й годовщине...

Один из самых выдающихся исследователей Голодомора, американский историк Дж. Мейс, называл украинское общество постгеноцидным. С 1985 по 1988 года он работал исполнительным директором Комиссии Конгресса США по Голоду в Украине, под эгидой которой было впервые издано несколько томов свидетельств очевидцев трагедии.

В 1993 году переезжает жить в Украину. За год до смерти, в 2003 году в статье «Ваші мертві вибрали мене... Спадщина Голодомору: Україна як постгеноцидне суспільство» он напишет: «Сталинская политика социологически выжженной земли в определенной степени действительно уничтожила Украину как таковую, в смысле, что она сделала кардинальный разрыв в процессе нормального развития украинского народа. ...Другими словами: народ и страна были такие задерганные, такие запуганные, что когда Украина обрела независимость, у народа не было четко определенного общего мнения относительно собственного будущего. Были только предсуществующие структуры Украинской ССР». Кажется, Дж. Мейс как никто другой имел знания и право для такого вывода: во-первых, очень хорошо знал историю голода, общался с десятками свидетелей, во-вторых, на то время прожил в Украине около 10 лет, в-третьих, как иностранец и человек, воспитанный в другой культуре, мог сравнивать и сопоставлять.

ЧТОБЫ УВИДЕТЬ... СЛЕДЫ ГЕНОЦИДА В НАШЕМ СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Впрочем, этот вывод является не таким уж и простым, как может показаться на первый взгляд. Для того чтобы говорить о постгеноцидности, необходимо увидеть следы геноцида в нашем современном обществе и повседневной жизни. Для того чтобы осознать постгеноцидность, следует рассказать самой широкой аудитории очень разные истории жертв, свидетелей, преступников, и даже их детей в самых разнообразных контекстах.

В Украинском институте национальной памяти понимают, что такого осознания на общественном уровне еще нет. Украинское общество еще не понимает, насколько нынешние комплексы и социальные болезни связаны с прошлым, с долгим периодом коммунистического господства, как на первый взгляд, мертвые советские социальные практики продолжают воспроизводить себя уже в условиях независимой страны. Полностью в духе психоаналитической традиции, считаем, что без такого осознания собственных проблем и их корней в прошлом не сможем до конца вылечиться и очиститься от трагического и тоталитарного наследства, расправить плечи и двигаться вперед. Демонтаж с наших улиц коммунистических идолов, переименование наших городов и сел, которые носили имена организаторов Голодомора — это лишь часть того, что нужно сделать.

Именно поэтому по случаю Дня памяти жертв голодоморов мы пытаемся инициировать и реализовывать проекты, которые открывают новые страницы этого самого темного события новейшей украинской истории и рассказывают личные истории разных людей. С помощью таких историй мы хотим, во-первых, популярно рассказать о Голодоморе, во-вторых, искать позитив, примеры сопротивления злу, примеры взаимопомощи и самопожертвования, в-третьих, способствовать общественному осознанию этой трагедии и болезней, вызванных ею.

В 2014 году Институт рассказывал о сопротивлении голодоморной политике Кремля, в 2015 году мы говорили о Людях правды, которые открывали миру правду о Голодоморе. В этом году мы предлагаем совместно подумать о людях, которые пережили Голодомор, не сломались, прожили хорошую жизнь и добились успеха в профессиональной и общественной деятельности.

Мы не хотим сказать, что Голодомор сделал героев нашего проекта сильнее, скорее, наоборот, они добились успеха вопреки тому, что случилось. Просто жизнь всегда берет свое, даже в сплошной темноте появляются проблески света. Поэтому, с одной стороны нет ничего более естественного в том, что выжившие, захотели идти дальше и покорять новые творческие и профессиональные высоты.

ПИСАТЕЛИ, ДИССИДЕНТЫ И МЕЦЕНАТЫ, КОТОРЫЕ ПЕРЕЖИЛИ ГОЛОД И НЕ СЛОМАЛИСЬ

«Несокрушимые» — это писатели Олесь Гончар, Василий Барка, Анатолий Димаров, Нонна Ауска, художники Афанасий Заливаха и Охрим Кравченко, диссиденты Николай Руденко и Иван Свитличный, модель Евгения Сакевич-Даллас, меценат Филипп Тараненко, музейщик Михаил Сикорский, журналист Борис Хандрос.

Олесь ГОНЧАР (1918—1995), писатель, литературный критик, лауреат многочисленных советских премий, депутат Верховной Рады СССР, автор культового романа «Собор». Родился в селе Ломовка недалеко от Катеринослава (в настоящее время — в пределах Днепра). Описывал Голодомор в своих дневниках, письмах, повести «Стокозове поле», вступлении к сборнику воспоминаний «Безкровна війна».

Василий БАРКА (1908—2003), украинский писатель и переводчик. Родом из Полтавщины. Голодомор описал в своей «Автобиографии», романе «Желтый князь». По версии парижского журнала «Лэ Монд» (в 1967 г.) «Желтый князь» назван «лучшим произведением в послевоенной Европе на одну из самых тяжелых тем».

Анатолий ДИМАРОВ (Анатолий Гарасюта) (1922—2014), украинский прозаик. Родился на хуторе Гараски (ныне в составе г. Миргород) на Полтавщине. Отца раскулачили, он впоследствии умер. Мать выбрала детям новую фамилию. В своих произведениях 1960—1970 гг. не боялся писать о коллективизации, раскулачивании, Голодоморе. За роман «Біль і гнів» удостоен Шевченковской премии.

Нонна АУСКА (1923—2013), писательница, врач по специальности. Родилась в семье известного ученого, профессора Харьковского университета Александра Федоровского. Пережила Голодомор. После войны оказалась сначала в Германии, а впоследствии в Чехословакии. Особое место в ее литературном наследии занимает рассказ «Голодоморня».

Афанасий ЗАЛИВАХА (1925—2007), украинский живописец, диссидент. Родился в с. Гусинка, ныне Купянский р-н, на Харьковщине. Был первым в украинском изобразительном искусстве, кто поднял тему Голодомора. В его картинах «33-й год», «День и ночь», «В мандри», «Судьба», «Лан» представлены драматические, предельно напряженные портретные образы, на которых оживает человеческая трагедия.

Охрим КРАВЧЕНКО (1903—1985), художник, представитель школы Бойчука. Родился в с. Кищенцы, в настоящее время Фастовского р-на Киевской обл. Был арестован в августе 1930 г. «за систематическую антисоветскую деятельность», осужден на три года лет. Заключение отбывал в Архангельской области. В 1972 г. написал картину «Голод в Украине. Скорбь».

Николай РУДЕНКО (1920—2004), поэт, философ, правозащитник, диссидент, один из основателей Украинской Хельсинской Группы. Родился в селе Юрьевка Луганской обл. Голодомор описал в поэме «Крест» и поэзиях.

Иван СВИТЛИЧНЫЙ (1929—1992), критик, литературовед, поэт, диссидент. Родился в с. Половинкино, Старобельского р-на, Луганской обл., был одним из самых известных критиков советского режима. В лагерях стал одним из лидеров движения сопротивления узников.

Михаил СИКОРСКИЙ (1923—2011), историк, краевед, творец Национального историко-этнографического заповедника «Переяслав». Один из промоутеров создания скансенов — музеев под открытым небом. Родился в г. Чигирине Черкасской обл. В семье Сикорских было четверо детей. В 1930 г. в результате аварии на заводе погиб отец. В 1932 году от голода умерла мать, и дети остались круглыми сиротами. После этого сирот — десятилетнего Михаила, братьев Ивана, Александра и сестру Марийку — поместили в Чигиринский детский дом.

Евгения САКЕВИЧ-ДАЛЛАС (1925—2014), известная модель, общественный деятель. Родилась на хуторе Каменная Балка в Николаевской обл. Ее отец, зажиточный крестьянин, репрессирован в 1931 г. Воспитывалась в детском приюте. Во время Второй мировой войны была вывезена на работы на военный завод в Австрии. Историю своей жизни описала в книжке «Одна женщина — пять жизней, пять стран», в Украине эта книга воспоминаний вышла под названием «...Не вмирає душа наша: доля сироти з українського Голодомору».

Филипп ТАРАНЕНКО (1912—2014), просветитель, жертвователь. Во время коллективизации их семью «раскулачили» и выслали на север России. В Запорожье они вернулись в канун Голодомора. От голода умер отец. Впоследствии эмигрировал, жил в Англии. На его средства построен памятник жертвам Голодомора в Запорожье.

Борис Хандрос (1923 — 2006), кинодраматург, журналист, писатель. Пережитое воспроизвел в нескольких документальных фильмах, составил сборник «Смертні листи» с сотнями писем украинских крестьян к партийному руководству. Его сценарии, книги, интервью пробивали дорогу памяти о Голодоморе.

Николай КАЩЕНКО (07.05.1855, — 29.03.1935), биолог, эмбриолог, селекционер, один из первых украинских академиков, доктор медицины и зоологии, основатель аклиматизационных садов в Томске и Киеве. Родился на хуторе Веселый Александровского уезда. Катеринославской губернии, теперь пгт Веселое Запорожской обл. Умер и захоронен в Киеве.

Что пережили наши герои в 1932—1933 годах? Их опыт не отличается особо от других свидетельств очевидцев. Приведем лишь несколько цитат из их воспоминаний.

ИХ ИСТОРИИ

• Олесь Гончар выжил лишь благодаря фельдшерице, которая арендовала квартиру у бабушки будущего писателя. Она делилась с ними своей частью, а они эти граммы пересушивали на сухари. Для пятнадцатилетнего парня, который уже начал опухать, «все дни проходили, как в желтом сне», «в каком-то желтом тумане, и что только хотелось — спать, спать...». Борис Хандрос Голодомор пережил благодаря «деликатесам» матери — «блинам» из макухи, затирухи, заправленной крапивой. В еду добавляли акацию, крапиву, а с марта 1933-го спасали школьные пайки родителей.

• Анатолий Димаров не без юмора рассказывал, что «как-то в их дом зашел мужчина, весь опухший от голода, налитый мертвой водой... Он уже не мог говорить, что-то бормотал. «А мы ведь слышали, что люди людей едят, и у нас были такие факты. Тогда так с младшим братом Сергеем испугались, что выбили окно вместе с рамой!»

• Василий Барка вспоминал, что «было на теле 12 ран. Раны шли по линиям кровеносных сосудов. Из них сочилась коричневатая жидкость. Ноги уже трескались, и такая слизистая поверхность тоже сочилась. Ноги пухли. И я уже ходил, держась за забор и стены, там, где лежали мертвые. Я не надеялся, что выживу. Но мука голода вплоть до предсмертной линии ужасна... это что-то такое, что сжигало все существо».

• Михаил Сикорский сохранил ясные воспоминания о смерти родных даже 80 лет спустя: «Помню, как мать вернулась из бесплодных поисков хлеба, упала посреди комнаты и больше не встала. Два дня она лежала мертвая, а мы, дети, возились рядом, потому что не знали что делать. Потом собиратели трупов отвезли ее и бросили в большую яму, полную мертвецов. Еще до сих пор всплывают в памяти опухшие люди с потрескавшейся кожей. Многие из них запомнились с комочками земли в руках. Они в последний раз тянулись к земле-кормилице, а она уже ничем не могла им помочь».

• Нонну Ауску поразили ужасающие женские причитания и оплакивания своих мертвых, «которые лились в тихой темноте».

• Что общего у наших героев и их семей во время голода? Как им удалось выжить? Они не сидели сложа руки, дожидаясь медленной смерти, а пытались активно двигаться и переезжать с места на место. Родители Остапа Заливахи в 1933 году, спасаясь от голода, убежали с Харьковщины на Дальний Восток к родственникам. Матери Ивана Свитличного удалось добраться на Донбасс и там работать, чтобы спасти семью от голода. Филипп Тараненко вообще дважды убегал от ГПУ, а его семье удалось вернуться из ссылки еще в 1932 г. Они выжили только благодаря карточкам на хлеб, которые выдавали рабочим промышленного Запорожья. Родители Анатолия Димарова (Гарасюты) были вынуждены расстаться и скрыть социальное происхождение двух своих детей, чтобы уберечь их от репрессий. Они получили фамилию покойного сельского учителя — Димаров.

Некоторые помогали другим выжить. Николай Кащенко бесплатно лечил больных голодных крестьян травами. Нонна Ауске делилась хлебом с крестьянами, которые приходили в город в поисках хлеба. Как-то около парка она отдала пирожок опухшей девочке — и опознала в ней свою подружку из села, с которой там часто играла. Афанасий Заливаха однажды отдал слепому лирнику с маленьким мальчиком-поводырем чуть ли не последнюю картофелину. «Они пошли дальше, а под заборами лежали мертвые люди...»

В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ ГОЛОД БЫЛ ТАБУ. СДЕЛАТЬ КАРЬЕРУ И ДОБИТЬСЯ УСПЕХА ОЗНАЧАЛО МОЛЧАТЬ

В Советском Союзе голод был табу. Сделать карьеру и добиться успеха означало молчать. Олесь Гончар написал повесть «Стокозове поле» о голоде еще в 1936 году. Впрочем, после того как цензоры поправили/обезобразили ее до неузнаваемости, и разговоров с авторитетными коллегами по литературному цеху, вынужден был замолчать. Больше ни одного произведения, посвященного этой теме, Гончар не написал. Доверял он лишь дневникам, на страницах которых выливал свои переживания трагедии Голодомора. Михаил Сикорский, открывая Музей хлеба в 1984 г. не мог сказать ни одного слова о голоде.

Вспоминать означало подвергать себя опасности ареста, преследований, гибели в лагерях. С теми, кто не хотел молчать проводились профилактические беседы, их увольняли с работы, бросали в психушки, цензировали.

• После написания романа «І будуть люди» (1964), в котором поднял тему тему Голодомора, Анатолий Димаров не мог ни одной копейки заработать, устроился работать только вместе с геологами. Репрессивные органы не стали преследовать популярного прозаика — ветерана и инвалида войны. Но цензура постоянно препарировала его произведения, выбрасывая сотни страниц, обрывая целые сюжетные линии.

Он позже в интервью отмечал, что приходилось бороться не только с внешним, но и с внутренним цензором, поскольку «о голоде нельзя было вспоминать (хоть я вспомнил), о раскулачивании — также, о репрессиях — в любом случае. Повсюду так называемые красные флажки предостережения». Себя он называл волком между этими красными флажками.

• Охрим Кравченко нарисовал картину «Голод в Україні. Скорбота» в 1972 году, но о ней знал ограниченный круг людей. Сын художника вспоминает, что «картина всегда у нас была в доме в углу, прикрытая от постороннего глаза. Отец показывал роботу только друзьям и единомышленникам».

• Каждому пришлось делать свой выбор. Далеко не каждому было под силу пойти на разрыв с системой, обречь себя на скитания и преследования, как это сделал Николай Руденко. Он написал поэму «Крест» (в 1976 г.) о голодном и полумертвом украинском селе, уже находясь под прессом советской так называемой исправительной психиатрии.

• Гражданская позиция Ивана Свитличного, из-за которой он получил приговор семь лет лагерей сурового режима и пять лет ссылки, касалась, в частности и того, что он в самиздате обращался к теме Голодомора.

• Афанасий Заливаха также отбыл в лагерях пять лет за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Не имел возможности и выставлять свои картины. Точно неизвестно, сколько работ он создал; часть из них была изъята и уничтожена органами. Его выставки закрывали по причине «иначести» — украинский символизм в работах.

Нашим героям приходилось жить в мире амбивалетности. В советской реальности Голодомору не было места. Вся символическая картина советского мира отрицала и вытесняла живую память о пережитом. Вместо живых воспоминаний в публичном пространстве появились искусственные герои, такие как Павлик Морозов. Николай Руденко вспоминал, что этот персонаж советской популярной культуры был для него настоящим героем, и ему даже в голову не приходило ставить эту историю под сомнение. О нем вспоминает и Нонна Ауска: «В книжках мы читали о детях-героях, как их называли. О Павлике Морозове и о других прекрасных девочках и мальчиках. Выделились они тем, что доносили на своих родителей. Мы изучали стихотворства и пели песенки о «ненасытном враге». Он мимо, ночью полем, тянул за собой мешок и собирал колоски, которые остались после жатвы. Происходило формирование будущего гордого советского человека. Что те колоски означают, я понимала. Не раз я слышала отрывки разговоров нашей домашней помощницы Шуры с ее товарищами о том, что и этого, и того из сельских соседей забрали за колоски».

НА СТРАЖЕ ПАМЯТИ СТОЯЛИ И ДРУГОГО РОДА ЦЕНЗОРЫ — БОЛЬ

С другой стороны, на страже памяти стояли и другого рода цензоры, которые репрессировали тяжелую память, загоняя ее в глубины подсознания. Даже те, кому удалось выехать из Советского Союза часто долгое время не хотели вспоминать. Евгения Сакевич-Даллас писала, что «я хотела после всего пережитого забыть все и наслаждаться жизнью. Прошло время, однако эту душевную боль невозможно было искоренить из моего сердца. И я рассказывала мою историю друзьям... Люди, не знакомые с историей Украины, до глубины сердца были тронуты моими рассказами о родителях, засланных в Сибирь, о голоде, скитаниях маленькой девочки. Часто меня бросало в плач, ведь уничтожили мою семью, уничтожили мою жизнь, жизнь моих братьев Гавриила, Гриши и сестры Наталии, но я пыталась пересилить себя и продолжала работать...». Что уж говорить, скажем, об Олесе Гончаре, который в 1993 году написал в дневнике, что «есть вещи, о которых писать художественные произведения я не смог бы. Скажем о голоде 1933-го. Это уже не горе, а сверхгоре, сверхотчаяние, это антижизнь. Что-то будто загробное. Где уже ни крошки надежды, ни одного лучика света». И не является ли это абсолютно естественной реакцией на пережитое.

Впрочем, живые воспоминания оставались, отчасти они преследовали наших героев. Николая Руденко всю жизнь мучила совесть за то, что он выменял на хлеб медальон, который украл у матери. «На тоненькой цепочке медальон висел под образами, там его и увидел ученик нашего класса Алексей Лисняк.

— Отдай мне эту штукенцию.

— Ты что, обалдел? — рассердился я.

— Я тебе полхлеба принесу.

Голод меня мучил ужасно. Корова перестала доиться, что же те два пряника и ломтик хлеба на день, двенадцатилетнему подростку, который тянется вверх? Из чего-то же мой организм должен был выстраивать новые клетки. И я согласился. Теперь я понимаю, что женщина, которая была изображена под крышечкой медальона, это была моя бабушка в молодости, мама моей мамы».

Не мог он себе простить и того, как украл пряники, которые мама, зная, что дети не удержатся от искушения, предусмотрительно замуровала в припечек. «Оставила небольшую торбочку и выдавала нам оттуда по два пряника в день — утром и вечером. Но когда мать пошла в колхоз, я послал Таисию [младшую сестренку] во двор, разобрал припечек и достал с десяток пряников. Потом замуровал так же, как было, и хорошо заштукатурил глиной с пометом. [...] Так это и осталось моей тайной. Но как она меня мучила, эта недобрая тайна! Особенно угнетало то, что я не могу поделиться краденым с сестренкой, потому что она расскажет матери. По сути, я крал от нее, потому что мама пряников не ела, берегла для нас».

«Несокрушимые» — не означает неуязвимые. Наоборот, в основном они — уязвимые. Евгения Даллас вспоминает, что «я была всегда голодная, ужасно недоедала. Я росла голодной и с детства всегда чувствовала, что всем мешаю. Никто меня не хотел. Вот что я чувствовала в своей жизни».

Несокрушимые — это те, которых ломали, но которые не сломались невзирая на все пережитое горе, стали известными, успешными, уважаемыми людьми, имели красивые семьи и красивую жизнь.

ПАРАДОКСАЛЬНО, КАК СЛАБОСТЬ НАШИХ ГЕРОЕВ В ТО ЖЕ ВРЕМЯ СТАНОВИЛАСЬ ИХ СИЛОЙ

Парадоксально, как слабость наших героев в то же время становилась их силой, когда они еще отчасти неосмысленному и неосознанному желанию выговориться придавали формы написанного слова. Вот как писатель вспоминает историю написания романа «Желтый князь». В 1950 году он выехал в США и поселился в Нью-Йорке. Писателю пришлось работать кочегаром, мойщиком окон. В США он опять недоедал, пережил муки голода. «И вот опять беда приносит пользу. Может, без этой пережитой голодовки я бы не смог возобновить те фибры, те оттенки ощущения, те бездонные, наихудшие в человеческом существе, где уже на грани квинсесте. Наплывом морским все выбросило наверх. Так что я писал непрерывно 600 страниц. А затем увидел, что будет многовато. Я сокращал, чертил, менял высказывания, и так четыре раза эти 600 страниц постоянно изменяемых я переписывал от руки».

Парадокс памяти о Голодоморе, и это особенно хорошо прослеживается на примере героев данной статьи, заключается в том, что Голодомор одновременно создал советскую систему и советского человека, но и начал ее разрушать.

Голодомор уничтожил украинское тогдашнее общество, переформатировал культурные коды. Впрочем, позже память о Голодоморе начала уничтожать Советский Союз и продолжает это делать, выжимая из украинцев по капле советских людей.

Нужно только преодолеть страх. Как говорил Афанасий Заливаха: «У украинцев страх постоянный. Его нагоняли всегда. Голодом, репрессиями, потерей работы, семьи... Список длинный. Каждый человек имеет чувство страха. Но на то он и человек, чтобы осознавать его и контролировать».