Как катилось «красное колесо»

25 марта в 2017 г. президент Петр Порошенко подписал указ №75/2017 «О мероприятиях в связи с 80-й годовщиной Большого террора — массовых политических репрессий 1937 — 1938 годов». В этом указе очерчено немало мероприятий, по увековечиванию памяти жертв «преступлений, совершенных коммунистическим тоталитарным режимом против Украинского народа», но ни одним словом не упомянуты жертвы крымскотатарского народа и террор против него. Между тем этот террор был чрезвычайно масштабным, а последствия его ощутимы до сих пор.

Эта волна направленного против крымчан большевистского террора была не первой, а третьей. Первая развернулась в январе-апреле 1918 года, когда большевики и их тогдашние союзники (которых через полгода большевистская власть уничтожит) захватили весь Крымский полуостров. Целенаправленное уничтожение «контрреволюционеров» (интеллигенции, офицеров, «буржуев», деятелей демократических партий) сопровождалось погромами татарских поселков. В Ялте, Феодосии, Евпатории «революционные» матросы и солдаты, из воспоминаний современников, «национализировали» немало татарских женщин и девушек и приторговывали ими. Скажем, в Ялте матросы миноносца «Хаджибей» развлекались тем, что закалывали жителей штыками просто на улицах, а татар и армейских офицеров расстреливали на месте; убито было свыше 200 лиц. В Феодосии революционные солдаты, фактически возобновив печальноизвестный Кафский невольничий рынок, торговали татарскими и армянскими девушками по 25 руб. «за штуку». Глава правительства Крымской Народной Республики Нуман Челебиджихан был во время переговоров в Симферополе, где он пытался договориться о прекращении боевых действий, был арестован, перевезен самолетом в тюрьму в Севастополе и там 23 февраля расстрелян. Тело его вывезли в море и там утопили. Эта волна террора была прекращена в апреле Запорожским корпусом армии УНР под командованием полковника Петра Болбочана, который уничтожил большевистскую власть в Крыму.

Вторая волна большевистского террора была направлена против местных национал-коммунистов. У тех народов, где независимые силы не могли довести дело до победы в войне за национальную свободу, перед местной интеллигенцией стоял выбор: либо с «белыми», то есть сторонниками единой, неделимой России, где продолжалась бы политика национального притеснения, либо с «красными», которые обещали национальное равноправие и государственность в виде автономных и независимых республик. Достаточно большая часть не такой уж и многочисленной после террора элиты крымчан, в том числе и активных деятелей крымскотатарской революции, в конце концов в крайне сложных и трагических исторических обстоятельствах сделала выбор в пользу второго варианта. Появился — в рамках политики «коренизации», внедренной Лениным и Троцким, — так называемый национал-коммунизм, который имел своей почвой всестороннюю национальную модернизацию на основе социальной и национальной справедливости. Однако в Крыму национал-коммунисты еще накануне получения Сталиным единоличной власти вошли в конфликт с имперскими тенденциями Кремля, а сразу после установления Сталиным контроля за ВКП(б) на полуострове начался масштабный террор. В феврале 1928 года 17 руководителей Крыма во главе с Вели Ибраимовым — председателем Центрального исполнительного комитета Крымской автономии, или, говоря сегодняшним языком, — крымским президентом — были арестованы в Симферополе по обвинению в шпионаже в интересах Турции и 9 мая расстреляны. На протяжении следующих трех лет по «процессу 63-х» и по делу партии «Милли Фирка» было расстреляно и арестовано три с половиной тысячи крымскотатарских интеллигентов, то есть фактически уничтожена та прослойка, без которой не может успешно развиваться современная нация. В этом плане в Крыму отрабатывались определенные политические технологии: скажем, позже марийская интеллигенция была поголовно уничтожена в связи с тем, что она якобы пыталась оторвать эту поволжскую автономную республику и присоединить ее к Финляндии. Ну, а то, что было сделано в советской Украине в 1930-х, когда пусть непоследовательная, но украинизация сменилась Голодомором и «Розстріляним Відродженням», очевидно, лишний раз описывать не нужно.

Национал-коммунисты из числа крымских татар многое сделали для создания административной и культурной инфраструктуры своего народа в Крыму, но после того, как «восточный вариант» мировой революции, который Коминтерн пытался осуществить в первой половине 1920-х, захлебнулся, они были обречены. Своеобразная «витрина достижений коммунизма», которую пытались сделать из Крымского полуострова, стала не нужна. В конце 1920-х система требовала не ярких личностей, а винтиков, которые безукоризненно выполняли бы указания из центра, в том числе в национальном вопросе. Большевистская игра «в свободу народов» прекратилась. Вместо национальной (хоть и «пролетарской») инициативы лозунгом дня, образно говоря, становится другое: «Национальная контролируемость и сервилизм».

Наконец, объектом третьей волны террора стали крымскотатарские, как тогда говорили, «кадры» — партноменклатура и интеллигенция, и без того уже в значительной степени уничтоженная во время репрессий 1928—1930-х годов. Замечу, что направленная против крымчан волна Большого террора имела в качестве главных последствий не только физическое уничтожение остатков гуманитарной и управленческой элиты, но и национальную деморализацию. Действительно: если «врагами народа» официально признаны — с соответствующими последствиями — те, кто был лояльным к советской власти и строил эту власть на полуострове, то чего же тогда хотят большевики от крымчан? Почему они под прикрытием лозунгов модернизации пытаются свести на нет последствия сотворения модерной крымскотатарской нации в ХХ веке? Почему в Автономной Республике Крым (а она после создания имела выразительную крымскотатарскую «окраску»), процент представителей коренной нации постоянно уменьшается — и это при традиционно высокой рождаемости в семьях крымчан (1926 год — 25,3% крымских татар, 1934 год — 23,8%, 1937 год — 20,7%, 1939 год — 19,4%)? Почему за эти же годы процент этнических россиян среди населения Крыма вырос — вовсе не за счет рождаемости — с 42,7% до 49,6%?

Новая волна поднялась, хотя уцелевшая часть крымскотатарской интеллигенции, партийной и беспартийной, напуганной предыдущими волнами террора, изо всех сил демонстрировала свою преданность «делу Ленина-Сталина». Скажем, в конце 1920-х один из ярких представителей этой интеллигенции, тюрколог профессор Бекир Чебан-заде спасся только потому, что работал в Средней Азии и Азербайджане. Но в 1937-м он был арестован по обвинению в деятельности «Милли Фирка» и пантюркстских движений, впоследствии казнен. Похожая судьба постигла и других представителей крымскотатарской интеллигенции.

Первым из заметных крымскотатарских деятелей, арестованных на выполнение решений февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и указаний Сталина относительно поиска скрытых «врагов народа», стал редактор республиканской газеты «Энни Дунья» Баяджиев. Это случилось 11 марта 1937 года. Дальше «красное колесо» покатилось безостановочно. 5 и 7 апреля арестованы известные интеллектуалы Айвазов и Акчекракли, которые тогда преподавали в Алупке, 28 апреля — ответственный работник радиокомитета Рефатов, 26 мая — бывший редактор газеты «Энни Дунья», педагог Недим, 15 июня — нарком земледелия Крымской АССР Мусаниф и директор пединститута Бекиров, 31 июля — бывший второй секретарь обкома партии, потом нарком просветительства Чагар... И, наконец, 17 сентября очутился за решеткой голова Совнаркому республики Абдуреим Самединов.

Арест при тех обстоятельствах означал одно: смерть. В начале Большого террора нарком внутренних дел Крыма (а вместе с тем — руководитель структур НКВД на ЧФ) Тите Лордкипанидзе гордо отчитывался, что за период с 1935-го по май 1937 года ликвидировано 25 шпионских, контрреволюционных и террористических групп, расстреляно свыше 500 «врагов». Но такие показатели были признаны в Кремле и на Лубянке недостаточными — и 22 июня арестовали самого Лордкипанидзе, а через два месяца — расстреляли.

«Обычных» интеллигентов и номенклатурных работников низшего и среднего звена отправляли на расстрел почти сразу после ареста. А самых выдающихся крымскотатарских политических и культурных деятелей определенное время — от года до полгода — продержали за решеткой (очевидно, Сталин решал, не организовать ли еще один громкий публичный процесс), а затем всех 17 апреля 1938 года поставили к стенке во дворе Симферопольской тюрьмы НКВД. Среди расстрелянных в тот день — художник, этнограф и историк Усеин Боданинский, филолог, писатель и археолог Осман Акчекракли, поэт, филолог и педагог Абдулла Лятиф-заде, общественный деятель, педагог и писатель, бывший председатель Курултая Асан Сабри Айвазов, общественный деятель и театральный критик, бывший нарком просветительства Мамут Недим, председатель Союза писателей Крыма Ильяс Тархан, наконец, упомянутый уже глава правительства автономии Абдуреим Самединов — и немало других известных представителей крымскотатарского народа.

Были ли в чем-то виноваты жертвы Большого террора, начатого февральско-мартовским пленумом ЦК ВКП(б)? Если и были, то только в том, что пошли в силу тех или иных причин на компромисс с тоталитарной большевистской властью (то есть Кремлем и Лубянкой) или верили ее лозунгам и служили ей, в то же время пытаясь сделать что-то полезное для своего народа.

Но самое страшное— в том числе и четвертая волна большевистского террора — ожидало крымчан впереди. Это были тяжелые испытания времен Второй мировой войны и депортация всего народа в 1944-м с «довеском» из числа тех, кто до победы над Гитлером воевал в Красной армии в 1945-м.

Следовательно, украинским лидерам, на мой взгляд, стоило бы либо дополнить списки мероприятий в честь памяти жертв Большого террора крымскотатарскими сюжетами, либо подготовить соответствующий специальный официальный документ.