Коляска и чумацкий воз

I. КОЛЯСКА

25 мая 1824 года к дому предводителя дворянства Елисаветградского уезда Льва Леонтьевича Добровольского подкатила коляска, из которой вышел утомленный дорогой молодой человек в чиновничьем сюртуке. Было воскресенье. В имении Добровольского Сасовка, что в 20 верстах от Елисаветграда, праздновали день рождения сестры хозяина. Приезжего чиновника пригласили на крыльцо флигеля, где он мог смыть с лица дорожную пыль. Каково же было удивление обитателей дворянского гнезда, когда в неожиданном госте они узнали… Александра Пушкина, автора «Руслана и Людмилы»!

Поэт оказался под Елисаветградом по распоряжению новороссийского генерал- губернатора, наместника Бессарабии графа Михаила Семеновича Воронцова. Эпизод этот известен: о том, что граф отправлял молодого Пушкина «на саранчу», не слышал разве что ленивый. А вот подробности поездки поэта в степи Херсонской губернии знают только дотошные пушкинисты, объясняющие причины столь странной командировки Пушкина конфликтными отношениями поэта и генерал-губернатора. Так и было: уже в марте 1824 г. Воронцов раздраженно писал о Пушкине как об «обузе» и о своей готовности «при первых дурных слухах о нем» отправить поэта из Одессы. Хотя еще несколько месяцев тому назад все выглядело почти идиллически. «Приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, — писал Пушкин брату в августе 1823 г., — объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе…»

После Кишинева Одесса с ее пестрым многолюдьем, театром, морем, хорошенькими женщинами и девушками, в которых Пушкин, как заметила Мария Николаевна Раевская, «считал своим долгом быть влюбленным», показалась поэту Европой. И что там пыль и отсутствие воды! Коллежского секретаря Александра Пушкина, числившегося по Министерству иностранных дел, определили служить в канцелярии генерал-губернатора. Но все это было не более чем формальностью: в Одессе поэт жил не чиновничьей, а светской жизнью. «Мне не в чем его упрекнуть, кроме праздности», — писал Воронцов своему петербургскому приятелю. Он и в официальном письме к министру иностранных дел графу Нессельроде был сдержан и великодушен: «Я не приношу жалоб на Пушкина… он кажется гораздо сдержаннее и умереннее, чем прежде… Основной недостаток Пушкина — его самолюбие… он замечательный писатель, между тем, как он только слабый подражатель малопочтенного образца (лорд Байрон)…»

Удаление из Одессы, где «слишком много народа», в какую-нибудь другую губернию, где поэт нашел бы для себя «среду менее опасную и больше досуга для занятий», Воронцов считал «истинной услугой» для Пушкина. Впрочем, за этими сдержанными официальными словами генерал- губернатора на самом деле скрывались ревность и пережитое им унижение.

Немного хроники. В начале сентября 1823 г. из Белой Церкви в Одессу возвращается Елизавета Ксаверьевна Воронцова (Браницкая) и поселяется на даче Рено, в двух верстах от города. Она беременна. Знакомство графини с Пушкиным состоялось между 6 и 10 сентября. На полях рукописей поэта один за другим появляются портреты Воронцовой. 23 октября Елизавета Ксаверьевна родила сына. В декабре-январе Пушкин пропадает в светском салоне графини, где часто устраиваются балы и маскарады. Именно в эту пору и завязывается их роман.

К Воронцовой неравнодушен и Александр Раевский, скептик, «демон» поэта, человек «несчастливый и изломанный» (Юрий Лотман). Наблюдательный и острый на слово Филипп Вигель, служивший в то время у Воронцова, как-то сказал Пушкину, что ему «хочется сравнить его с Отелло, а Раевского с неверным другом Яго». Существует принятая пушкинистами версия, что именно Раевский- «Яго» постарался, чтобы поэта отправили «на саранчу», сумев при этом еще и убедить его, что отказываться от поездки не следует!

Елизавета Ксаверьевна, по замечанию того же Вигеля, «со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала… нравиться... В ней не было того, что называют красотою; но быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст… казалось, так и призывает поцелуи…» Тайные свидания Пушкина с Воронцовой не остались незамеченными в свете. Узнал о них и граф. И что должен был он чувствовать, став кандидатом в «рогоносцы»?

Юрий Лотман в своей книге о поэте («Александр Сергеевич Пушкин», 1983 г.) написал, что столкновение Пушкина и Воронцова было неизбежным, так как почвой для него стала «борьба за достоинство личности». «Именно чувство собственного достоинства определяло поведение Пушкина и в кругу друзей, и перед лицом врагов», — не без патетики утверждал «влюбленный» в своего героя исследователь. Все так, но только стоит ли забывать, что свои представления о чести были и у блестящего генерала, героя Бородинской битвы Михаила Семеновича Воронцова? Вспомним еще раз его замечание о невероятном самолюбии поэта и желании подражать Байрону. А.Тургенев как-то написал о своем приятеле Пушкине фактически то же, что и Воронцов: «…в поведении не исправился: хочет непременно не одним талантом походить на Байрона».

Эпатаж, «проказы» Пушкина в Петербурге, Кишиневе, а потом и в Одессе во многом объясняются именно этим его стремлением быть «как Байрон». Гениальный дар дает право на исключительное положение всегда, везде и во всем, полагал поэт. На что уж терпелив был генерал Инзов, относившийся к Пушкину совершенно по-отечески, но и тот как-то не вытерпел и посадил своего «подопечного» под домашний арест. Удальство, насмешки, вызывающая дерзость, постоянные ссоры и дуэли — пушкинская хроника кишиневского (и только ли кишиневского?) периода полна подобной «эксцентрики»…

«Избавьте меня от Пушкина», — просит Воронцов графа Нессельроде. Он уже не скрывает своего раздражения: «Я буду очень рад не иметь его в Одессе…» И вот май, история с «саранчой». Пушкин, узнав о «командировке», оскорбился, но в дорогу все же собрался.

Поездке предшествовали два события, которые не могли не отозваться в сердце поэта. 19 апреля на 37-м году жизни умер Байрон (Пушкин тоже погибнет в 37 лет, «как Байрон»). Второе событие — «маленькое», частное: в начале мая из Одессы в Австрию уехала Амалия Ризнич, которой Пушкин был увлечен до знакомства с Воронцовой. Кульминация их романа пришлась на лето 1823 г. (Амалия в это время была на втором или третьем месяце беременности; 1 января 1824 г. у супругов Ризнич родился сын Александр, причем роды оказались для Амалии роковыми: за границей она вскоре умрет)…

Ну а Пушкин в дороге, в той самой злополучной «командировке», встретил свой 25- й день рождения. Произошло это в Сасовке. Подробности этого дня известны благодаря воспоминаниям, которые удалось обнаружить в журнале «По морю и суше» за 1895 год одесскому литературоведу Григорию Зленко. «Пушкина посадили рядом с хозяином (Л.Добровольским. — В.П. ), который, в доказательство того, как ценятся его стихи даже в деревенской глуши, вынес из кабинета истертую, истрепанную тетрадку поэмы «Кавказский пленник», — вспоминала сестра Л.Добровольского. — В ответ на это поэт благосклонно улыбнулся. Всех интересовало, что теперь пишет Пушкин. «Евгения Онегина», ответил он. Тогда все пристали к нему с просьбою продекламировать что-нибудь из нового произведения. Александр Сергеевич начал: «Мой дядя самых честных правил…» — и закончил словами: «Когда же черт возьмет тебя!» — произнеся последнюю фразу с выразительным жестом, причем одна из присутствующих дам пришла в ужас: «Как это можно говорить такие вещи, да еще при дамах!»

В это время к хозяйке дома подошла дочь, малютка лет трех; лаская девочку, мать поставила ребенка на стол, и девочка, лавируя между приборами, прошла к отцу, на другой конец стола. Отец сказал Александру Сергеевичу, что и эта малютка знает его стихи, и велел ей прочесть то место из «Кавказского пленника», где описывается красавица; действительно, дитя едва внятно пролепетало несколько строк. Пушкин сказал ей: «Да ты и сама обещаешь быть такой красавицей» — и сам прочел ей стихотворение «Адели». /…/ По просьбе хозяев Пушкин провел в Сасовке еще день, чем сильно была недовольна матушка хозяйки, женщина неграмотная, которая не могла взять в толк, как можно так ухаживать за человеком, занимающимся только писанием стихов, а главное — для такого человека истощать запасы в погребе.

Когда Пушкин уезжал, дамы проводили его с букетами и засыпали цветами, а мужчины поехали провожать его…»

В Сасовке поэт решил прервать «командировку» и возвратиться в Одессу. Хотя совсем немного уже оставалось до Елисаветграда, в котором ему приходилось бывать и раньше (в конце февраля — первые дни марта 1821 г., по дороге из Каменки в Одессу). Проехал бы еще каких-нибудь двадцать верст на север от Елисаветграда — оказался бы в Бовтышке, в гостях у Раевских. А там уже и до Каменки рукой подать… Степные эти края Пушкин знал неплохо: в одном только Новомиргороде был не меньше трех раз. Трудно представить, что в гостеприимной Каменке Раевские не рассказывали ему о своей Бовтышке, о соседнем селе Шпаковом, имении матери Николая Гнедича, куда заглядывал и сам Николай Иванович, переводчик «Илиады»…

Знал ли Пушкин, что Елисаветград был городом, в котором начиналась незадачливая семейная жизнь совсем юной (хотя уже и генеральши) Анны Керн, с которой он познакомился в 1819 г. в петербургском салоне Олениных? Вчерашней провинциальной барышне из Лубен Анне Полторацкой не было еще и 17-ти, когда ее выдали замуж за 52-летнего дивизионного генерала Ермолая Керна. Пройдет еще шесть лет, и Анна Петровна опять встретится с Пушкиным, но произойдет это уже в Тригорском. «Чудное мгновенье» будет увековечено…

А мог ли знать Пушкин, что в Елисаветграде придется жить и его дочери Наталье? Причем все будет удивительно напоминать историю с Анной Керн: дочь поэта вышла замуж за полковника Дубельта, а того направили служить в военное поселение Елисаветград…

Впрочем, пока Пушкин возвращается в Одессу. Заканчивается весна 1824 года. В Одессе, встретившись с Воронцовым, он весьма своеобразно отчитался о своей поездке.

Граф спросил поэта, много ли саранчи, на что тот ответил: «Много»,— и это был весь «отчет». Хотя нет, не весь: на пережитое унижение поэт ответил также несколькими язвительными эпиграммами на генерал-губернатора — они хорошо известны. Но главное — Пушкин решил подать в отставку. Надеялся он на независимую жизнь, без надсмотрщиков и покровителей. Одно время даже строил планы бегства за границу… А пока прошение об отставке кочевало по кабинетам в столице и в Одессе, Пушкин переживал самую бурную пору своего романа с Елизаветой Ксаверьевной. Пожалуй, точнее всех прокомментировали его женщины. Вера Федоровна Вяземская, посвященная едва ли не во все перипетии этой тайной любви, писала мужу из Одессы, что чувство Пушкина к графине «разрослось в нем за последние дни, как это бывает». «Это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны…» Исследовательница Т.Г.Цявловская уточнила: «Елисавета Ксаверьевна увлеклась вспыхнувшим в поэте страстным чувством...»

Прощаясь, Воронцова подарила поэту перстень-талисман и свой портрет в золотом медальоне. Пушкин был в отчаянии. Вряд ли он ожидал, что решение, принятое в главном кабинете России, будет столь суровым. За «дурное поведение» его отправляли в ссылку в Псковскую губернию, в село Михайловское, имение отца. Маршрут объявил одесский градоначальник: Николаев — Елисаветград — Кременчуг — Чернигов — Витебск…

В Михайловское иногда приходили письма от Елизаветы Ксаверьевны с печатью «талисмана». Пушкин читал их, запершись в комнате и никого к себе не впуская… Третьего апреля 1825 года графиня Воронцова родила дочь…

Окончание см. на следующей странице «История и «Я»