«Корифей» шовинизма

В 30-50-х годах XIX века общественно-политическое движение в Российской империи развивалось в условиях кризиса бюрократическо-крепостнической системы, формирования новых общественных слоев, которые искали пути радикальной перестройки общества. В политическую борьбу все больше втягивалась разночинная интеллигенция. В ее среде зарождалась идеология, которая предусматривала революционное свержение самодержавия и уничтожение крепостничества путем крестьянской революции. Активно выступая против крепостнического рабства, разночинные революционеры прошли путь от просветительства до радикального демократизма и социализма. Подавляющее большинство из них стояли на позициях революционной перестройки России на основе крестьянской общины.

Весомые изменения в социально-политическом дискурсе России не привели, однако, к осознанию российской интеллигенцией необходимости трансформации межнациональных отношений в империи, ослаблению ксенофобии и уменьшению административно-полицейского давления в этой сфере. В указанном контексте российское общественное мнение оказалось всего лишь идеологическим дополнением к шовинистически-ассимилятивным шагам правительства.

Олицетворение агрессивной великодержавной осанки российской интеллигенции было в общественно-политической позиции В. Белинского. Несмотря на эволюцию своего мировоззренческого видения в направлении к гегельянству и социализму, он демонстрировал злобную ненависть к украинскому возрождению и грубую необъективность в оценке его представителей и предпринимаемых ими шагов. Социалистические последователи Гегеля взяли на вооружение сформулированную им формулу об исторических и неисторических народах и использовали ее для подведения историософской основы оправдания всех территориальных захватов России и ее ассимилятивной политики. Именно поэтому К. Маркс и Ф. Энгельс из всех народов Центрально-Восточной Европы видели историко-государственную перспективу только за россиянами и поляками. Соответственно, В.Белинский видел в захватнической политике России ее историческое предназначение. По его мнению, агрессивное расширение империи является мировой целесообразностью, все территориальные приобретения Москвы являются законными и стремлением к наиболее полному выявлению русского «национального духа». Поэтому говорить о ее насилии в отношении захваченных земель, мол, совершенно неуместно. В связи с этим ассимиляцию покоренных народов деятель считал положительным фактором и необходимым для их полноценного развития.

Белинский одним из первых почувствовал опасность для империи тех явлений, которые он наблюдал в украинской общественно-культурной среде эпохи романтизма. Кажется, что возрождение украинской духовности 20-х-40-х годов не нарушало лояльности к России и идеи «общерусскости», именно в этом русле и развивалось творчество «пионеров» украинского пробуждения этого периода.

Стихийное восхищение украинским историческим прошлым оставалось не замеченным и не было осознано даже его сторонниками. Белинский продемонстрировал свое «превосходство» над современниками и усмотрел опасность там, где они не сумели ее увидеть. Глорификация украинскими поэтами-романтиками козацкого прошлого Украины, их антисамодержавная риторика в отношении России, попытка поднять уровень украинского языка, переводы Петрарки, Байрона, Гете и проч., наконец, протестное звучание шевченковской музы против деспотизма Москвы вынудили Белинского занять активную антиукраинскую позицию.

Для него поглощение Москвой нерусских народов и прежде всего украинцев было залогом исполнения Россией своего всемирно-исторического назначения. Поэтому любые проявления национального самосознания покоренных народов, стоявших на пути развития Абсолютного духа, который якобы была призвана осуществлять Россия. По мнению российского критика, без ликвидации украинцев как отдельного национального организма было невозможно дальнейшее развитие России, выполнение ею своего исторического призвания. Вот почему В.Белинский с яростью набросился на все проявления украинского пробуждения, демонстрируя к нему беспримерную грубость и ненависть.

В 40-х годах XIX века В.Белинский откликнулся на появление работы Н. Маркевича «История Малороссии» следующим образом: «Малороссия никогда не была государством, следовательно, и истории, в строгом значении этого слова не имела. История Малороссии есть не более как эпизод в царствовании царя Алексея Михайловича. История Малороссии — это побочная река, впадающая в большую реку русской истории. Малороссияне всегда были племенем и никогда не были народом, а тем более — государством... Так называемая Гетманщина и Запорожье нисколько не были ни республикой, ни государством, а были какою-то странною общиною на азиатский манер... Этот народ отлился и закалился в такую неподвижно-чугунную форму, что никаким образом не подпустил бы к себе цивилизацию ближе, чем на пушечный выстрел... Слившись навеки с единокровной ей Россиею, Малороссия отворила к себе дверь цивилизации, просвещению, искусству, науке, от которых дотоле непреодолимою оградою разлучал ее полудикий быт ее». Особенно шокирует последнее утверждение. Ведь Россия и близко не имела чего-то подобного Острожской школе, Киево-Могилянскому коллегиуму, а все земли Украины были покрыты густой сетью учебных заведений. Именно украинской системе образования Россия обязана своим цивилизационным продвижением в тогдашнем европейском мире. В приведенных строках Белинский продемонстрировал вопиющее незнание украинской истории в сочетании с нескрываемой злобой и ненавистью к Украине и ее народу.

РИСУНОК ВИКТОРА БОГОРАДА

Такой взгляд представителя российской «революционной демократии» на украинский исторический процесс стал идеологическим основанием и для шовинизма подавляющего большинства тогдашних российских политиков и общественных деятелей, которые не воспринимали Украину в любых проявлениях. Шовинистическая сущность общественной позиции русской интеллигенции была продемонстрирована в деятельности славянофилов. Один из лидеров этого течения В. Хомяков в письме к Ю. Самарину охарактеризовал программу Кирилло-Мефодиевского общества как «нелепость и отсталость». Для него проявление самостоятельной политической позиции украинских деятелей означало, что «малороссиян обуяла политическая дурь... Не знаю до какой степени было преступно заблуждение бедных малороссиян, а знаю, что бестолковость их очень ясна. Время политики миновало».

Этот страх и чувство опасности утверждения самостоятельной политической позиции украинского движения, присущие Белинскому, стали присущи российской интеллигенции в целом и неоднократно демонстрировались обществу. К большому сожалению, и украинское общественное мнение длительное время пребывало в плену ложных представлений об истории и традициях собственной государственности, фактически пропагандируя отказ от борьбы за государственно-политическую самостоятельность. В частности, В.Б. Антонович утверждал, что украинский народ «полностью лишен государственного инстинкта: он не только не составлял отдельного государства, но добровольно отклонил создание его в тот момент, когда исторические обстоятельства давали для того возможность (в половине XVII в.). Малороссия вошла в состав Российского государства добровольно, без завоевания и борьбы и вследствие этого привнесла в новое государство только чувство любви и единения, без всякой тени раздражения или злобы». Такое видение исторического пути украинцев фактически перекликалось с выше отмеченной шовинистической позицией В. Белинского и легло в основу народнической автономистско-федералистичной концепции, которая доминировала в среде большинства участников украинского движения XIX века и продержалась до конца 1917 года.

Особенно поражает цинизм и ненависть, продемонстрированные В.Белинским в отношении к поэзии Т. Шевченко, которая обличала царя, царицу, самодержавный режим в России и вообще к самой личности поэта. «Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал, — писал он в письме к П.Анненкову, — но уверен, что пасквиль на императрицу должен быть возмутительно гадким... Шевченко послали на Кавказ солдатом. Мне не жаль его, будь я его судьей, я сделал бы не меньше. Я имею личную неприязнь к такого рода либералам... Своими дерзкими мелочами они раздражают правительство...» Поражает, что российский «демократ» В. Белинский хотел большего наказания для Т. Шевченко, чем то, которое совершил российский царизм для украинского поэта.

Не менее отвратительные упреки прозвучали со стороны российского критика в адрес П.Кулиша: «Одна скотина из хохлацких либералов, некто Кулиш (какая же свинская фамилия!)... напечатал историю Малороссии, где сказал, что Малороссия или должна отторгнуться от России, или погибнуть...» И дальше Белинский пишет: «Ох эти мне хохлы! Ведь бараны — а либеральничают во имя галушек и вареников со свиным салом! И вот теперь писать ничего нельзя — все вычеркивают. А с другой стороны, как и жаловаться на правительство? Какое же правительство позволит печатно проповедовать отторжение от него области?» В попытках задавить любые проявления украинства российская интеллигенция фактически поддерживала правительственный курс и демонстрировала отсутствие морали, этических норм, которые уступали задачам реализации подавления украинского духа в самом зародыше. И все же, несмотря на все проявления украинофобии как правительства, так и российского гражданства идеологи украинского движения придерживались автономистско-федералистских принципов в вопросе взаимоотношений с Россией, надеясь на ее демократическую трансформацию в будущем. И Николай Костомаров, и несколько позже Михаил Драгоманов решительно выступали против расторжения государственных связей с Россией — «сепаратизма», который все же распространялся в украинском обществе, хотя и не нашел отчетливого политического проявления в течение всего XIX века.

Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»