Неприкаянный бурсак из Крутых

«Мы — из Крутых!» — любят шутить в этом селе. К «новым украинцам» местное население никакого отношения, понятное дело, не имеет — просто село называется так: КРУТЫЕ. Отец Иван, который имеет здесь парафию, хитро улыбаясь, рассказывает, что в этих краях действительно какая-то сила, бывает, крутит людьми, особенно заезжими. Что он имел в виду — не знаю. Как по мне, то все дело в крутых пригорках, на которых — и между которыми — расположилось село. Спускаясь по шоссе в долину, невольно вспоминаешь знаменитые (благодаря «Кайдашевій сім’ї») Семигоры с их крутыми склонами. Но Черкасщина отсюда далеко: Крутые — это северо-запад Одесщины, Кодымский район. Совсем рядом — граница с Молдовой. На краю села, недалеко от церкви, в которой служит отец Иван, можно увидеть бетонные фундаменты какого-то большого по периметру сооружения: строительство начали и бросили. Похоже, навсегда. А должны были быть казармы для пограничников…

Село Крутые увековечено в истории украинской литературы пером Анатоля Свидницкого, автора романа «Люборацькі». Написано это произведение еще в начале 60-годов ХIХ века, на волне общественной «оттепели», которая началась после смерти Николая I, ознаменовавшись известными реформами Александра II, а в Украине — непродолжительным национально-культурным пробуждением. Свидницкий принадлежал к поколению «шестидесятников» ХIХ века. Николай Зеров считал, что это был «найталановитіший, найініціативніший з українських письменників 60—70-х років». Тем временем, даже на фоне многих безрадостных биографий наших писателей ХIХ века жизнеописание Анатоля Свидницкого выглядит очень трагично. Совсем короткой была его жизнь: автор «Люборацьких» прожил всего 36 лет (1834—1870). Сын священника из подольского села Манькивка (теперь Винниччина), он заканчивал жизнь в Киеве как сотрудник центрального архива древних актов, в затруднении и брошенным.

Какая-то тень неприкаянности сопровождала этого человека, наделенного литературным дарованием и острым гражданским чутьем. В 1843—1851 гг. он учился в духовном училище — и было это как раз в селе Крутые Балтского уезда! Потом — пять лет обучения в Каменец-Подольской духовной семинарии. И вдруг буквально за несколько месяцев до окончания А. Свидницкий все бросает и поступает в Киевский университет (1856 год). Из этого можно сделать вывод, что совсем не священнические мечтания владели душой юноши. Он становится студентом медицинского, а впоследствии историко-филологического факультета. «По ідеях це був гайдамака», — вспоминал М. Драгоманов. Песни, которые писал и пел Свидницкий, действительно были «кармалюківськими». Они имели выразительное политическое звучание — как социальное, так и национальное.

Материальные затруднения не дали возможности Анатолю получить высшее образование. 1860 года он поселился в Миргороде и работал учителем в уездной школе. Труды и дни Свидницкого освещались духовным, гражданским смыслом: поддерживая связи с полтавской «Громадою», тон в которой задавали кирило-мефодиевец Дмитрий Пильчиков и писатель Александр Коныский, он и сам пытался реализовать типичную для этого круга программу. Организовал в Миргороде библиотеку, преподавал в украинской воскресной школе, популяризировал поэзию Тараса Шевченко, писал этнографические очерки для журнала «Основа». Очевидно, миргородский период был наиболее светлым и наполненным в жизни А. Свидницкого. Именно здесь была написана первая часть «Люборацьких», — произведения, которое автор надеялся увидеть напечатанным также на страницах «Основы».

В 1862 году видим Свидницкого уже в Козельце, где он занимает должность старшего помощника акцизного надзирателя. Однако чиновническая стезя, очевидно, не была его призванием. В Козельце Анатоль Свидницкий женился, однако покоя и душевной гармонии это ему не добавило. Начиналось безвременье. «Оттепель» закончилась. Власть взялась за «украинофилов», в деятельности которых видела угрозу единству империи. Самых главных деятелей раскидали по всей России. Воскресные школы и «Основу» — закрыли, язык «перегатили» Валуевским циркуляром. И что оставалось делать таким, как Свидницкий? Безнадежность, тоска и горькое чувство тщетности усилий. Добавьте к этому свободолюбивый, «гайдамацкий» нрав, неудачи в семейной жизни — и финал этой «пропащої сили» угадать нетрудно. Свидницкий запил; в 1869 году его отправили в отставку, и тогда он снова отправился в Киев, где, как мы уже знаем, устроился работать в центральном архиве древних актов. Пробовал даже вернуться в духовный сан! Однако жизнь уже подходила к концу…

Он так и не дождался публикации своих «Люборацьких». О романе вспомнят только через четверть века после его написания (в 1886 году Иван Франко напечатал «Люборацьких» во львовском журнале «Зоря», к тому же — с цензурными сокращениями, а полный текст появился в печати только в 1901 году!). Франко напишет, что произведение Свидницкого — это «перша широка спроба української повісті на тлі сучасних суспільних обставин», причем — «одна з кращих проб на тім полі». Автор назвал свой роман «семейной хроникой», поскольку повествует он об история семьи сельского священника с Подолья (время действия — 1840—1850 гг.). Стиль изложения — такой, как того требует хроника: четкая последовательность в отображении событий; временные смещения исключаются, разве что воспоминания героев романа иногда привносят эпизоды «ретро». В «Люборацьких» — все признаки реалистической прозы: внимание к внешнему миру, социуму, скрупулезность привязок к конкретному историческому времени, достоверность бытовых реалий, сельской повседневности, географических примет. Типичное для автора важнее чем исключительное, подлинное — чем художественная условность. В литературоведении закрепилась характеристика «Люборацьких» как первого украинского социально- бытового романа, — думать так действительно есть достаточно оснований.

Роман этот, несмотря на большое количество веселых сцен, пронизан какой-то тоской. Николай Зеров писал, что «тема «Люборацьких» — руйнування старовинного побуту українського духовенства». Можно дополнить Зерова: не только «побуту». Под давлением чужого, привнесенного разрушаются основы украинского мира — вера, язык, психология, мораль. Именно в этой плоскости развивается главный конфликт романа: старое (свое) вытесняется новым (чужим). Все идет к худшему: уютный, основанный на традициях мир Люборацких- родителей исчезает.

Отца Гервасия и матушку А. Свидницкий изобразил с добродушной иронией. Временами эта «старосветская» пара выглядит даже чуточку смешно, однако автор отнюдь не отказывает ей в своих симпатиях. Показывая жизнь старых Люборацких, он прощается с миром подольского села середины ХIХ века, и в этом прощании есть боль и тоска. В романе выразительно слышится мотив деморализующего влияния «винародовлення», потери украинцами своего национального «Я». Здесь уместно было бы вспомнить решительный вывод языковеда А. Потебни, который утверждал, что «денаціоналізація зводиться до ... моральної хвороби, ... до ослаблення енергії думки, до мерзості запустіння витиснутих, але нічим не заступлених форм свідомості, до ослаблення зв’язку недорослих поколінь з дорослими, заступленого тільки кволим зв’язком з чужим; до дезорганізації громади, аморальності, спідлення». Много эпизодов из романа А. Свидницкого могут подтвердить правомерность вывода А. Потебни. Вот хотя бы красноречивая метаморфоза, которая произошла с Масей, дочкой отца Гервасия: попав в руки пани Печержинской, она быстро набралась тщеславия и пренебрежения ко всему тому, что было для нее родным: языку, обычаям, даже собственным родителям. Мася решила, что наскоро приобретенная польскость дает ей преимущество над украинцами, автоматически вводит в какой-то другой, высший свет. На самом же деле, «криза ідентичності» заканчивается «моральною хворобою», запустением души. Этот мотив в украинской литературе II пол. ХIХ века приобрел незаурядное распространение (специально для социальных психологов предлагаю весьма актуальный термин: «синдром Маси Люборацкой»).

Ничуть не лучше и последствия «обмосковлення»: после смерти отца Гервасия на его место приходит грубый и наглый Тимоха, и это его появление в украинском селе выглядит весьма зловеще.

Голос автора время от времени звучит как прямая речь, прорываясь к читателю в виде лирически-публицистических монологов . Чаще всего это бывает тогда, когда речь заходит о наболевшем: «Ми себе забули і своєї мови цураємось, а ляхи, — хоч які-то вони на Поділлю: ні нашим, ні вашин, — не цураються своїх звичаїв, не соромляться, що вони ляхи, а не хто другий. Та ще мало того: вони думають, що наша правобіцька сторона — то Польща» В автобиографическом романе такие отступления не органичны. В конечном счете, эти слова могли принадлежать и главному герою романа Антосю Люборацкому, в истории которого есть много такого, что сближает его с историей самого А. Свидницкого. И дело не только в деталях биографий писателя и литературного героя. Не менее существенной является также созвучность их характеров. Антось у Свидницкого — это драма неприкаянности и «пропащої сили», это «гайдамацкая» эксцентрика, которая стихийно бунтует против обстоятельств, но терпит поражение (между прочим, ранней смертью Антося Люборацкого Свидницкий будто предвестил и свой преждевременный уход)...

А теперь вернемся в село Крутые, в котором когда-то «бурсакували» Анатоль Свидницкий и Антось Люборацкий. Собственно, на страницах «Люборацьких» рассказывается о полуеврейском городке, центром которого является ярмарочная площадь, по периметру которой располагались ряды «самих луччих домів — все жидівських». Здесь сосредоточивалась деловая и торговая жизнь Крутых. А вокруг центра жил «посполитий» люд, «хрещені люди», как пишет А. Свидницкий. Церквей и парафий также было две, и это закрепляло незримое разделение городка на соединенные между собой части. Одна из церквей, построенная князем Абамеликовым, стояла «на тій магалі», то есть, как объясняет мне Александра Матвеевна Слывинская, учительница Крутянской школы, на том конце села, через который шла дорога на Балту. Была это церковь-красавица, «храм божий на диво дивнеє на ввесь край». Издалека казалось, что «вона на воздусі стоїть». Храм был оформлен ценными украшеними, в том числе и золотом («золота — аж капає», — изумляется Антось Люборацкий).

«Абамеліковська» церковь не сохранилась. Зато в 1874—1881 гг. в Крутых построили другую, и такую же величественную. Отец Иван, показывая на строительные леса, признает, что такая церковь больше годилась бы для какого-то города, потому что вот, видите, ремонту не видно конца, денег не хватает... Отец Иван родом из Немирова, то есть с Винниччины, как и Анатоль Свидницкий. Двор его утопает в цветах. Большую часть огорода занимает рассадник роз. Это домашний промысел: семья большая, семеро детей, нужно как-то всех прокормить...

А Александра Матвеевна ведет к своей школе: в кабинете литературы она оформила уголок в честь Анатоля Свидницкого. Однако самое главное — само помещение школы! А по сути, это то самое «духовное училище», в котором еще в николаевские времена учился автор «Люборацьких», только перестроенное. Стоит школа на косогоре; за счет рельефа имеет она два этажа, но если смотреть сверху — видно только один. Внутри можно еще почувствовать дух древности, особенно в нижнем этаже с его сводчатыми потолками. «Вот здесь был карцер, в котором били Анатоля», — показывает Александра Матвеевна.

Жил Свидницкий в хате вдовы дьяка, неподалеку от «абамеліковської» церкви. Низкий, вросший в землю «бурдій». Шесть кроватей для бурсаков-квартирантов. Огромный казан, в котором школьникам варили кулеш. Ковер с прикрепленной к нему «колодкой», которую одевали на грудь тому, кто «мужичив» (то есть — разговаривал по-украински)... Ничего утешительного: Свидницкий описал довольно мрачную картину бурсацкой повседневности — как в «классах», так и вне. Жестокие, похожие на «дедовщину», дебоши, нужда, розги, «дух инквизиции» и «обмосковлення», — вот что такое «духовное училище». Обстоятельства давят на Антося, и он падает, поднимается, снова падает, не всегда находя в себе силы, чтобы пойти против течения. Как по мне, этот герой А. Свидницкого позже «отзовется» в Чипке Варенику из романа Панаса Мирного «Хіба ревуть воли, як ясла повні?» Те же — взлеты и падения, еще одна «пропаща сила»...

Кроме перестроенной бурсы в современных Крутых можно нечто узнать с того, что осталось от времен А. Свидницкого. Одно из старейших сооружений здесь — дом управителя Берноса. Есть еще остатки ракушниковых ограждений возле бурсы. И въездные ворота школы новые только наполовину...

Как и много других украинских сел, Крутые переживают не лучшие времена. Сейчас здесь живет всего около семисот человек, — а что будет через пять, десять, двадцать лет? На страницах «Люборацьких» есть характерные авторские раздумья о тленном и вечном: «А Круті стоять, як стояли, і стоятимуть, як стоять, — все на однім місці». Все течет, хотя и не все меняется, — это правда. Однако время, кажется, решило усомниться в словах Анатоля Свидницкого. Во всяком случае, блуждая улицами пустеющего села возле Кодымы, я невольно подумал об этом...