Планетарная катастрофа в фокусе внимания спецслужбы

Это — первая книга такого рода, подготовленная и изданная в Украине. Она посвящена  одной из самых больших  техногенных катастроф в истории человечества — Чернобыльской. Есть вещи, о которых просто нельзя, недопустимо писать  отстраненно, с  холодным сердцем. Чернобыль и война на Востоке Украины — здесь самые первые. Однако хотя издание, о котором мы сжато расскажем, по  жанру формально является  огромным, фундаментальным сборником документов (1200  страниц!) по чернобыльской проблематике за 1986—1991 гг. — но нет никаких оснований  утверждать о «безразличии» составителей этой книги. Напротив, документы собраны в сборнике с таким  расчетом,  чтобы показать читателю, более того — всему украинскому обществу, как действовали люди, власть, сотрудники станции в исключительных, экстремальных условиях жизни и смерти, спасения миллионов людей (ценой собственной жизни) от    глобальной катастрофы.

Но показано все это интересно и действительно специфично: сквозь призму до недавнего времени   абсолютно закрытых материалов (сводок, рапортов, донесений «наверх», справок) чиновников КГБ разного уровня — от наивысшего (руководители службы Степан Муха, Николай Голушко  отчитывались перед  Владимиром Щербицким — большой массив таких документов  приведен в книге) до районного и городского.

Итак, однотомник (содержит 210 документов, все публикуются впервые) назван «Чорнобильське досьє КГБ. Суспільні настрої. ЧАЕС у поставарійний період» (увидим, что именно общественным настроениям в Украине 1986—1991 гг., тому, как КГБ  изучал, фиксировал  их, пытался повлиять на эти настроения, посвящена значительная часть документов).

Издание  совместно подготовлено  Институтом истории Украины НАН Украины (ответственный редактор — академик Валерий Смолий, составители — Олег Бажан, Владимир Бирчак, Геннадий Боряк), Отраслевым государственным архивом Службы Безопасности    Украины и Украинским институтом национальной памяти.

В предисловии Олега Бажана отмечается, что «новелизация законодательства, а именно  принятие в апреле 2015 г. Закона Украины «О доступе к архивам репрессивных органов коммунистического тоталитарного режима 1917—1991 годов «открыло возможности для введения в научное обращение новых, ранее неизвестных архивных документов советских спецслужб. Надеемся, что эта архивная революция  позволит вывести на новый уровень изучение Чернобыльской аварии и ее последствий». Думаю, что новая книга, о которой  идет речь, действительно поможет  выполнить    эту задачу. Ведущая тема однотомника — постчернобыльская жизнь в фокусе КГБ, общественные настроения, повседневность, меры по ликвидации последствий катастрофы (спецслужба в своих  документах освещала их развернуто  и обстоятельно). Приведено информирование органами госбезопасности «высших» инстанций о состоянии ЧАЭС, принятых мерах по повышению безопасной эксплуатации объекта «Укрытие», о ситуации в зоне  отчуждения. Отдельное внимание составителей сосредоточено на воссоздании модели ситуативного поведения разных групп людей после предания огласке информации о ядерной беде и на реакции мирового сообщества на Чернобыльскую трагедию.

Это — общего  плана тезисы. Но, очевидно, читателю интересно будет ознакомиться с конкретными, ранее «совершенно секретными» документами, приведенными в издании. Поэтому перейдем к рассмотрению таких документов.

1. Из содержания проанализированных материалов неопровержимо следует, что «информация о техногенной катастрофе, вызванной взрывом и последующим разрушением четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС в ночь на 26 апреля 1986 года, партийно-государственным  руководством СССР и советскими спецслужбами была  сразу отнесена к категории секретной. Как свидетельствуют архивные документы, Комитет госбезопасности УССР немедленно взялся разрабатывать и внедрять целый комплекс специальных мероприятий по засекречиванию сведений об аварии. В одном из первых сообщений Управления КГБ по г. Киеву и Киевской области, посланных в КГБ СССР уже 26 апреля 1986 года, отмечалось: «С целью недопущения утечки информации, распространения неправдивых и панических слухов, организован контроль исходной корреспонденции, ограничен выход абонентов на международные линии связи». В первые дни после аварии руководство КГБ УССР, пренебрегая необходимостью информировать население о ядерной беде, больше беспокоилось о проверке версии  о возможной «диверсионной цели», привлекая к  соответствующим  оперативным мероприятиям 67 агентов и 56 «доверенных лиц».

Надеясь приуменьшить масштабы трагедии, сотрудники органов госбезопасности считали необходимым не разглашать в печати и частных разговорах: причины аварии на 4-м энергоблоке ЧАЭС; исчерпывающие данные о характере и объемах разрушений; информацию о характере и составе смеси, которая изверглась из разрушенного реактора во время взрыва; сведения об уровне радиоактивного загрязнения в помещениях атомной  электростанции и в 30-километровой зоне; диапазон дезактивационных работ в ходе ликвидации последствий аварии; статистику заболеваний лучевой болезнью среди персонала станции. Как следует из документов книги, существовал засекреченный приказ Министерства здравоохранения СССР, продублированный украинским республиканским министерством, согласно которому  смертельная лучевая болезнь должна была обязательно регистрироваться врачами как  «вегетососудистая дистония», «сердечная недостаточность», «хронический бронхит» и т.п. КГБ строго  следил за  соблюдением этого требования!

2. Все это свидетельствовало только об одном: для власти, как и десятилетиями раньше, цена человеческой жизни оставалась ужасно низкой, в сущности нулевой. Люди прекрасно знали, чувствовали это — и КГБ знал, что народ это понимает. Отсюда: пристальное, «недремлющее око» «органов», которые считали своей обязанностью фиксировать (а затем информировать соответствующие партийные структуры), о чем говорят «трудящиеся», что они чувствуют после катастрофы, как понимают действия Партии  и правительства. О  настроениях людей — сотни страниц книги. Конечно, для этого приходилось содержать целую армию «тайных агентов», «негласных помощников», «внештатных сотрудников», которые информировали органы буквально обо всем. Люди, которые позволяли себе нелояльные высказывания, «брались в изучение» (дословный термин из материалов спецслужбы), с ними проводились «профилактические» беседы и т.п. Общественные настроения сотрудники госбезопасности  знали  действительно хорошо.

Переживания людей прошли путь от шоковой растерянности, паники, хронической тревоги до проявления реакции отчужденности, настороженности и недоверия. В настроениях киевлян  и переселенцев из 30-километровой зоны отчуждения все большее стали наблюдаться на фоне обиды выпады в адрес власти. Так,  решение компартийного руководства УССР провести на Крещатике первомайскую демонстрацию в 1986 году спровоцировало общественное возмущение. Например, объект ДОР (по-русски: «дело оперативной разработки») заявил агенту КГБ буквально следующее: «У нас сотни, тысячи погибают, и хоть бы что, человеческая жизнь не имеет цены. Они  специально организовали  демонстрацию, чтобы показать, что все в порядке, а радиация —  это медленная смерть».

3. Кстати, находим в сборнике еще один характерный документ, который имеет отношение к этой первомайской демонстрации — неопровержимому свидетельству  аморальности Системы. Председатель КГБ УССР С.Муха  29 апреля 1986 г. докладывает Первому секретарю ЦК Компартии Украины В.        Щербицкому: «Поступающая в КГБ УССР информация свидетельствует о том,  что подготовка к празднованию 1 Мая проходит в исключительно здоровой политической обстановке в республике, в атмосфере высокой  общественно-политической и трудовой активности трудящихся по выполнению  исторических решений ХХVІІ съезда КПСС» (стиль, от которого мы уже отвыкли за последние 30 лет...). И дальше: «Комитетом госбезопасности республики и его органами на местах разработаны и осуществляются конкретные мероприятия, направленные на своевременное получение информации о замыслах противника, выявление и срыв разведывательно-подрывных акций спецслужб и антисоветских центров империалистических   государств». О жизни, здоровье,  судьбе людей, которых будут выводить  на Крещатик, — ни слова.

4. А что же утверждали эти упомянутые  «антисоветские центры» и «враждебные националистические организации бандеровской эмиграции за рубежом» в те трагические  постчернобыльские времена? Утверждали, что катастрофа на ЧАЭС — это начало неизлечимого,  вероятнее всего, последнего кризиса Системы, которая продемонстрировала свою колониальную сущность, антиукраинскость, духовную, технологическую и социальную несостоятельность. Именно так  и произошло. Теперь мы знаем, что Чернобыльская беда была предвестником близкого распада СССР. Потому что люди поняли, почему это произошло и какие  глобальные, никоим образом не местные или  ведомственные и личностные (халатность персонала, технические ошибки и т.п.) причины к этой беде привели.

Немало документов повествует о настроениях переселенцев из города Чернобыль, которые испытали в те дни  страшный удар. Так, пенсионерка Н.Смолина, переселенка из Чернобыля в город Бородянка на Киевщине, рассказала в беседе  с «источником» КГБ: «В Чернобыль мы никогда не вернемся, так нам заявили. Все осталось там,  пусть то немногое, но все необходимое для жизни было, а теперь мы голые, нищие, никому не нужные, одни слова и бесконечная ложь» (из сообщения  начальника УКДБ УССР по г. Киеву  и Киевской области Л.  Быхова первому секретарю Киевского  обкома КПУ Г. Ревенко, 1 июля 1986 г.; таких высказываний  только в настоящем  конкретном документе — десятки).

* * *

Главное содержание книги — не в том, как во время Чернобыльской беды работал КГБ. А в том, что сквозь специфическую призму документов «органов» показано, как именно менялось  в 1986—1991 годах сознание общества, мировоззрение людей. Безусловно, цена этого понимания высока. Но  только такие изменения и только они  — самый надежный залог конца  нечеловеческой  Системы. Об этом —  весь сборник.