«Плоды движения веков»

Худший способ делать выбор — уклоняться от него. Тогда выбор делают за нас неумолимые «объективные» обстоятельства. Отнюдь не лучшие варианты, добавим — это выбор безнадежно запоздалый и выбор, «гибко» улавливающий порывы конъюнктурного ветра («флюгер»).

Но если речь идет о выборе житейском, обыденном, не определяющем будущее человека, его близких, многих тысяч людей — промахи здесь еще простительны. Однако нет права на ошибку у политического руководства страны (и у народа в целом!) в момент выбора стратегического, предопределяющего развитие общества на многие десятилетия вперед. Тут одинаково важны и точность выбора, и последовательность при его реализации. Сказанное в полной мере относится и к задекларированному политической элитой Украины уже не один год назад «европейскому выбору». Кроме всего прочего, важно отдавать себе отчет в том, что «лучший» способ подорвать какое-либо доверие в Европе к нам, к искренности нашего выбора — это декларировать одно, делать другое и думать третье (что, собственно, нередко и происходит...). Это рождает подозрения (обоснованные или нет — тема отдельного разговора), что реально сделан иной выбор — не европейской, а евразийской цивилизации (то есть евразийской, а не европейской экономической и политико-правовой системы, евразийского духовного пространства).

Избранное руководство страны вправе делать и такой, и противоположный выбор — голосов протеста общественности пока не слышно. Но важно представлять себе, что эти два вектора — европейский и «евразийский» — по меньшей мере далеко не всегда совместимы, а нередко являются взаимоисключающими (хотя широко пропагандируется странный лозунг «В Европу — вместе с Росли она или Евразия? Во всяком случае, для Украины важно иное: для нас такого рода колебания, стремление заверить Москву, что мы — ее братья по евразийству и общему славянскому миру, а Брюссель — что мы нерушимы в своем европейском выборе — это непростительная роскошь, если не великая глупость...

И наконец — о человеческих качествах Чаадаева. Любопытное свидетельство оставил о нем современник и друг, поэт, публицист М.Дмитриев: «Чаадаев был не богат, не знатен; но не было известного лица, приезжавшего в Москву, не было путешественника, который бы не явился бы к нему просто как к человеку, известному своим умом, своим просвещением». Не очень светлы наши перспективы, если такого рода люди станут навсегда в ХХI веке архаизмом... сией!») А для этого необходим в первую очередь сравнительный анализ обеих цивилизаций, реальный, а не верноподданнически «подслащенный» — он и покажет, куда идти.

В ХIХ веке жил и работал выдающий российский философ, публицист и политолог (его можно, без сомнения, считать именно политологом, хотя сам термин не был тогда в ходу) Петр Яковлевич Чаадаев (1794—1856). Именно его труды могут дать немалую «информацию к размышлению» вдумчивому читателю, изучающему интересующую нас тему: как соотносятся Запад и «евразийская» цивилизация? Судьба Чаадаева драматична. Друг Пушкина (более того — во многом его учитель), выходец из дворян, боевой офицер- гвардеец, герой войны 1812 года, в своих «Философических письмах» (1836) он высказал столько правдивых, нелицеприятных мыслей о России, ее «особом пути», о доктрине «самодержавия, православия, народности» (в модифицированном виде возрождаемой в России сегодня!), что по личному указанию императора Николая I был объявлен сумасшедшим. Прочитав первое из «писем», царь изволил начертать резолюцию: «Содержание оной статьи есть смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного; сие могло быть написано лишь в постигшем сочинителя расстройстве ума, которое одно могло быть причиною создания подобных нелепостей».

Что же вызвало высочайший гнев? Чаадаев сделал попытку ответить на один простой вопрос: в чем заключается подлинное, а не мнимое величие исторического пути России и выдерживает ли оно сравнение с Западной Европой? Ответ был весьма неутешителен. «Мы, можно сказать, — народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок.»

Но эти слова (бесспорно, весьма эмоциональные) — только введение в анализ, отнюдь еще не сам анализ. Чаадаев-философ идет дальше: «Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас». И, более того, заключает мыслитель: «То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас — только теория и умозрение». (Написано будто сейчас, в пылу актуальной полемики!)

Философ уточняет: «Речь идет не о моральных принципах и не о философских истинах, а просто о благоустроенной жизни, о тех привычках и навыках сознания, которые сообщают непринужденность уму и вносят правильность в душевную жизнь человека». Современный читатель, ознакомившись с этими словами, может быть, горько вздохнет: разве не о «благоустроенной жизни» мечтаем и мы сейчас... Но вот что характерно: Чаадаев (в 1836 году он был западником!) видит вектор прогресса в европейскости; правда, потом, как будет показано, он изменил взгляды. Мыслитель указывает: «Все народы Европы имеют общую физиономию, некоторое семейное сходство... Есть общая связь, соединяющая их всех в одно целое и хорошо видимая всякому, кто поглубже вник в их общую историю. Это — идеи долга, справедливости, права, порядка. Они входят необходимым элементом в социальный уклад этих стран. Это — больше, нежели история, больше, чем психология: это — физиология европейского человека. Чем вы замените это у нас?»

И — вершина «западничества» Чаадаева: «Если мы хотим занять положение, подобное положению других цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами плоды движения веков». Характерно, что и в середине ХIХ века, и в наши дни таким взглядам (и в России, и у нас) противостояла другая концепция: а разве нет в истории страны славных страниц? И, более того, патриотичны ли такие, ориентированные на Европу и ее опыт, призывы? Где же тут национальная гордость?

На это один из первых российских «диссидентов» отвечал так: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами... Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспосабливается все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы». Опасен угодливый, казенный патриотизм, указывает философ, язвительно добавляя: «Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед (так тогда называли один из коренных народов Севера — ненцев — И.С. ), любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и, без сомнения, было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов» . Слова и сейчас вызовут раздражение у многих «государственных» патриотов; очевидно, тут есть доля полемического запала, но нет ли, спросим себя, и доли истины?

Справедливости ради надо заметить, что взгляды Чаадаева, философа крайне противоречивого, претерпевали эволюцию. Уже в 40-е годы ХIХ века он пришел к выводу, что Россия вовсе не часть Европы (призвав в союзники своего покойного друга Пушкина) и что, более того, «мы (т.е. россияне — И.С. ) слишком мало походим на остальной мир, чтобы с успехом подвигаться по одной с ним дороге» . Чем объяснить эту удивительную амплитуду колебаний взглядов? Возможно, имперским гипнозом, возможно, промежуточным, межцивилизационным положением России, которая (в лице своей элиты) никак не может определиться, Европа