ПОСЛЕДНЯЯ ДЕПОРТАЦИЯ

Последнее из принудительных переселений украинцев (оно же было последним из этих акций на территории СССР) произошло в 1951 году. Предпосылкой этой масштабной «спецоперации» стал договор между СССР и Польшей об обмене участками государственных территорий, в результате которого тысячи семей бойкив из «запада» были переселены на «юг», без права возвращения в родные дома (среди тех, кто навсегда покинул Родину, был и автор этих строк).
Возвращаясь на два десятилетия назад, когда правда о депортациях еще едва лишь начала распространяться в обществе, я хорошо помню, как жадно воспринималась бывшими переселенцами и их потомками хоть какая-то информация о своей покинутой Родине! Когда на Одесщине стало известно о «Бойківських ватрах», которые проходят в Нижних Устриках, на глазах появлялись слезы — каждому хотелось поехать в Польшу и принять участие в этих мероприятиях. Ведь для западных бойкив именно там находится родная земля, где остались святыни, построенные руками наших отцов. В этой земле — прах наших предков.
Больно вспоминать, как еще и после 1991 года мне (а я тогда занимал высокую должность в районе) первые руководители области не советовали принимать участие в этих мероприятиях — «...ну, ты же знаешь, как в Одессе смотрят на гуцулов». Но напрасно было доказывать, что мы не «гуцулы» — мы бойки! Нас все равно называли людьми из «бандеровщины», а уже сам этот факт для многих считался клеймом.
К сожалению, еще и сегодня есть «специалисты», которые связывают это переселение с пресловутой акцией «Висла» (во время которой в 1946—1947 годах была проведена «внутренняя» польская депортация этнических украинцев на запад Польши), или же с превентивными мерами советских карательных органов для предотвращения поддержки населением воинов ОУН-УПА (мол, чтобы от нее избавиться на «западе», Сталин решил расселить бойкив на «юге» среди других этнических групп, тем самым, разорвать семейные связи и стереть их историческую память). Но, по моему мнению, исторические источники свидетельствуют об ошибочности таких выводов.
Во-первых, Нижне-Устрицкий район (в отличие от соседних) не оказывал значительной поддержки воинам ОУН; с другой стороны, и у самих поляков не было большого желания заселять Карпатские горы — привычную среду для бойкив, но не для них (традиционно, поляки жили на равнинах, около лесов и рек). По моему мнению, советское руководство и лично И.Сталин и Н.Хрущев провели переселение в 1951 году по экономическим соображениям и, желая показать свою лояльность и поддержку новому польскому прокоммунистическому правительству.
Во время этой широкомасштабной акции, за 116 дней (от отправления первого эшелона 13 июня и до последнего эшелона 16 октября 1951 года). Жителей 45 сел (4 — Хыривского района, 2 — Стрелковского района и 38 сел Нижне-Устрицкого района) переселили в 25 сел Донецкой области, 20 сел Одесской области, 10 сел Николаевской области и 5 сел Херсонской области. Если эти цифры пересчитать на число людей, то было переселено: в Одесскую область — 10283 человека; Сталинскую (Донецкую) область — 10037; Херсонскую — 5059; в Николаевскую — 6000 человек. В Одесскую область были переселены 1933 семьи в 18 колхозов. Из 252-х семей села Устяновой 159 семей переселили в Мариново Березовского района. Другие оказались в с. ЕвгеневкаСнегуровского района Николаевской области, с. Краснознаменка Ивановского района, с. Новоукраинка и с. Еремиевка Роздильнянского района Одесской области, в Волновахском районе Донецкой области и так далее. Все эти люди на исконных прадедовских землях оставили 6503 жилых домов, а на новых местах только у единиц появилось жилье. Село наше было большим и богатым. Поблизости находилось местечко Устрики Нижние, где находилась железнодорожная станция.
Я родился после войны. В то время землю моего деда и отца, инвентарь и коней уже забрали в колхоз. А когда мне исполнилось два года, всех нас выселили из села и вывезли почти за тысячу километров. Навсегда. Тогда я был маленьким и не знал, что в 1951 году между Советским Союзом и Польшей было подписано соглашение об обмене участками государственных территорий. И по иронии судьбы, Устянова, где мы жили, была расположена именно на том участке, которым «обменивались» два правительства соседних государств.
Мое детство, молодость и зрелые годы прошли на Одесщине, в селе Мариново, которое стало мне родным, в котором всех знаю в лицо, да и меня большинство людей все еще помнят как соседа и одноклассника, товарища или родственника. За плечами — успешная карьера, высокие должности. Однако мне никогда не давала покоя мысль: почему нас, 32 тысячи украинцев-бойкив, так нагло «выбросили» с родной земли и власть даже не извинилась...
В Мариново сегодня осталось очень мало переселенцев, и с каждым годом становится все меньше тех, которые могут донести до следующих поколений правду о пережитом. К сожалению, многие молодые люди, и не только в моем родном Мариново, не знают, что они являются украинцами-бойками, а о языке, обычаях, традициях своих дедов и прадедов знают поверхностно.
Воспоминания старших людей трогают. Они действительно много пережили: война, переселение, которое историки называют не иначе, как депортацией, тяжелый труд в колхозе. Но, несмотря на это, люди воспитали в своих детях любовь ко всему родному, научили помнить свои корни и продолжать традиции своего народа. Память в Маринове живет. Подавляющее большинство переселенцев старшего поколения, в частности, автор и мои ровесники, всей душой полюбили Одесщину, наш Березовский район и жителей Мариново — замечательных, работящих и добрых людей. Уже в 70-х годах даже по языковым приметам трудно было определять, кто местный, а кто из «западной». Но говор своих родителей мы еще помним. Хотелось показать и язык, его яркую палитру, ведь он с каждым десятилетием теряет свое своеобразие, с языком родителей его уже не сравнить. Хотя значение большинства слов внуки и правнуки переселенцев знают, но из обихода они уже вышли. Большинство людей в 60-е годы стеснялись общаться не только на бойковском, а даже на литературном украинском языке! Все эти комплексы отразились на говоре моих земляков, а также на традициях и обычаях.
Проведение акции проходило по четко определенному плану. Сначала (зима-весна 1951 г.) на население направлялся шквал пропагандистских мероприятий: людей насильственно загоняли в специально отведенные помещения для участия в собраниях, прослушивания лекций о «райской жизни» в СССР. В докладной записке сектора агитации и пропаганды ЦК КП(б)У высшим партийным инстанциям отмечено, что до мая 1951 г. было прочитано 280 лекций на тему: «Сталинская дружба народов», «Великие стройки коммунизма», «Марксизм-ленинизм о религии и путях ее преодоления», «Украинские буржуазные националисты — наемные слуги американо-английских империалистов», «Что дала советская власть трудящимся западных областей Украины». По домам продолжались пламенные дискуссии и споры. Некоторые думали, что от их желания что-то будет зависеть, что без согласия большинства жителей депортация не состоится. Поэтому с приходом весны поля были своевременно засеяны и обработаны. Некоторые, как потом оказалось, делали это механически, потому что не могли смотреть на незасеянное поле — такова уж натура у крестьянина.
Подавляющее большинство людей оставались крайне недовольны переселением. Они выражали возмущение, впадали в отчаяние. В служебных донесениях партийно-энкаведистских функционеров находим многочисленные факты открытого сопротивления депортации. Такие люди расценивались, конечно, не иначе как «враждебные элементы». Тем, кто сомневался в «привлекательности» переселения, сеял разочарование среди односельчан, «лица в гражданском» напоминали, что существуют «другие методы убеждения», употребляя при этом известные слова: «враг народа», «антисоветчик». Были отдельные случаи, когда люди в день отъезда в отчаянии поджигали свои усадьбы.
Выделенных домов в селе Мариново, как и в других населенных пунктах, куда переселяли людей, оказалось меньше, чем семей. Людей поселяли в наспех слепленные землянки, в которых замерзала вода, а на стенах в зимние месяцы выступал иней. Некоторых селили в «угол» в доме местных жителей, которые в большинстве своем сочувствовали переселенцам и помогали, чем могли. Попадались случаи, когда люди вынуждены были жить в одном помещении со скотом. Так жили многие семьи в нашем селе, это трудно вспоминать, но таким образом животные согревали помещение. Основным топливом служило перекати-поле или остатки подсолнечника. А еще нужно было выполнять колхозные нормы, чтобы заработать остатки подсолнечника и получить лошадей для его перевозки. В семьях, где остались мужчины, было легче, а бедным вдовам приходилось целый день переносить топливо, чтобы ночь в теплом доме переночевать. Кое-кто из населения пренебрежительно называл людей переселенцами или бандеровцами. К счастью, таких было меньшинство, это себе позволяли более зажиточные мариновцы из числа коммунистов или бывших руководителей.
Переселенцы, которые попали в 1951 году в южные области Украины, не смогли на новом месте вести привычный для них образ жизни. Ни в одном из сел не было церкви и священника. Не было привычных деревянных домов в один ряд с хозяйственными сооружениями. Были совсем другие климатические условия. Это даже животных не устраивало, и уже в следующем 1952 году почти все коровы погибли, потому что не привыкли есть солому. Не выдержали и жары. Несмотря на это, в сельском хозяйстве переселенцы достигли хороших результатов. Они быстро освоили сельскохозяйственную технику, с которой раньше не работали. Я думаю, что именно переселенцы из западных украинских этнических земель вывели в передовые в нашем районе колхозы им. М. Посмитного и им. П. Ведуты. Передовыми на Одесщине были именно те хозяйства, где трудился большой процент переселенцев.
Первый эшелон с переселенцами отправляли 13 июня 1951 года, а 10 апреля 1951 года строительство еще даже не начали. Даже больше — не было определено место на территории сел для расположения усадеб переселенцев.
Средства, выделявшиеся для благоустройства переселенцев, использовались не по назначению, а часто просто разворовывались.
Убедившись в том, что условия жизни переселенцев на новом месте не выдерживают никакой критики, органы власти вынуждены принимать меры — выделять хотя бы участки для огородов, чтобы люди не голодали. Нам выделяли огороды уже возле новых домов, а у кого не было места для дома, тем землю давали за пределами села, не больше 0,25 га на семью. 10 семьям были посажены огороды, но сажали, как в колхозе — так-сяк. Семьи, приехавшие последними, остались без огородов. Только в 1953 году каждая семья имела кусок земли возле дома. А семьи, в составе которых были две семьи, держали землю за селом.
Специальную проверку должны были проходить только переселенцы, которые должны были поселяться в Овидиопольском районе. В действительности же такой проверке подверглись почти все переселенцы. «Специальные» органы не стеснялись проверять и вести «дружеские» беседы как с детьми 14—15 лет, так и с седовласыми стариками.
Размер возмещения за имущество, оставленное в Устяновой, мягко говоря, был мизерным и никак не соответствовал эквиваленту. Некоторые рассчитывались за жилье на протяжении восьми-девяти лет, а были семьи, которые не могли вернуть долг и отдавали даже свою кормилицу — корову. Поражает то, что в правлении колхоза им. Димитрова в селе Мариново еще в 1959 году критиковали должников за то, что до этого времени не рассчитались. Должниками преимущественно были вдовы, мужья которых погибли на фронте, а они воспитывали по двое-трое детей. Этих семей в Мариново было больше 20. Только в 80-е годы прошлого столетия им удалось «выбраться» из долговых обязательств.
Нынешние 70-80-летние люди, переселенцы 1951 года, хотя и не всегда признают себя бойками, но говорят и думают по-бойковски, поют бойковские песни, берегут обычаи и традиции. К сожалению, на Одесщине культивировался негативный образ украинца из западных областей. Жители села Мариново называли и называют себя чаще всего просто украинцами, которые жили на Западной Украине, а Сталин их принудительно переселил. Сохранить свою субэтничность, бойковские этнографические черты, в условиях Березовского района нам было очень непросто. Тем более что село Мариново, по прибытии переселенцев, в районе начали называть Бандердорфом. Часто приезжали агитаторы из Березовки и очень непрофессионально объясняли, какая хорошая советская власть и как нам, бойкам, до 1939 года было трудно жить без колхозов, что только при тов. Сталине мы получили полную свободу, хотя это для переселенцев было тюрьмой под открытым небом — жить без паспортов, без права выезда на другое место проживания, без церкви, без родного языка и песен...
Молодые девушки, которые приехали в Мариново, сначала даже не ходили в клуб, потому что нечего было надеть. А еще считалось непрестижным, когда местный женился на переселенке или когда переселенка выходила замуж за «москаля». Но еще в Устяновой Анастасия Кравчик вышла замуж за Степана Шкиня. Сначала все удивились, но жизнь доказала прочность этого брака. Эта семья была образцом для окружающих. Уже в Мариново бойкиня Ирина Загородничек вышла замуж за россиянина Дмитрия Пронина. Переселенец Федор Сушун одним из первых женился на местной девушке Афанасии Дерлюк. Но такие случаи были одиночными. Уже в 60—70-е годы начали жениться без оглядки, а только по зову сердца.
Проходят годы, сердце черствеет, а по своему нраву мои односельчане добряки, не помнят долго обид. Поэтому на определенном этапе я понял, что лихолетье 1951 г. может забыться, постепенно сотрутся из коллективной памяти страшные события. Чтобы этого не произошло окончательно, в селе установлен памятный знак, расположенный над символическим железнодорожным полотном, которое направлено строго с запада на восток. С западной стороны полотна установлен железнодорожный барьер, символизирующий запрещение выезда принудительно переселенных на Запад или на какое-либо другое место жительства. Переселенцы должны были жить только там, где им было назначено. На востоке смонтирована металлическая конструкция, символизирующая генеалогическое дерево. Вокруг конструкции сооружена кладка, символизирующая продолжение жизни на новом месте и общее строительство нового населенного пункта вместе с местными жителями. Выше посажены три ореха и три белые акации, символизирующие семью — дед, отец и сын; бабушка, мать и дочь. Основное сооружение памятного знака установлено в центре колеи, она построена из 159 гранитных глыб, символизирующих 159 фамилий глав переселенных семей. Глыбы расположены от больших к меньшим, начиная с фундамента: чем выше сооружение — тем меньше гранитные камни, которые символично свидетельствуют о прочности глав семей, на которых держится любая семья. Сооружение имеет высоту 4 метра и венчается гранитным крестом.
Когда я писал на эту тему статьи в «Урядовий кур’єр», в областные газеты «Вечерняя Одесса» и «Чорноморські новини», то получал от читателей много писем. Как раз на них я постарался дать ответы в своих книгах «Маринове» (2008) и «Остання депортація» (2011), однако хорошо понимаю, что много еще вопросов о причинах и последствиях принудительных переселений осталось. Надеюсь, что эта тема еще найдет своих исследователей и мы увидим много публикаций, где будет приведено всестороннее и объективное освещение печальных событий того времени.
«ПАМ’ЯТНИЙ ЗНАК
Цей знак стоїть не всупереч, а в пам’ять
Про тих вигнанців з рідної землі,
В подяку тим, хто був привітний з нами,
Щоб діти знали пращурів своїх.
Окремих чорна заздрість задавила:
«З якого дива це — і не про нас?
Чому зібрались, як єдина сила,
Щоб нагадати всім минулий час?
Це ми — місцеві. Тільки нам відомо
Кого любити, а кому — ганьба.
А ваш далекий край нам назнайомий,
В думках йому не можна панувать».
Я вдячний тим, хто думає чесніше,
Хто не забув для нас події злі.
Такі, як М’якін, Гнида і Кравчишин
Здружили однодумців на селі.
Пройшли роки. Подружжя кров змішали.
Тепер всі справді — як одна сім’я.
Та тільки пам’ять потребує шани,
І знак цей відчуваю серцем я.»
Выпуск газеты №:
№140, (2013)Section
История и Я