Пророк и царь

Это шевченковское «удивление в отчаянии» датировано пятым ноября 1860 года... Забудем на мгновение о чувствах Кобзаря и попробуем прочитать это самое короткое произведение Шевченко как вопрос отстраненного мыслителя, ведь удивление без отчаяния — первый признак философа; еще Аристотель заметил, что философия начинается с удивления.

Итак, почему же не торопится посланец Добра и Истины? Не хочет или не может? Этот вопрос, известный еще со времен античности, касается неискоренимости Зла в этом мире — неискоренимости странной, принимая во внимание наличие древних и вечных, всемогущих и всеблагих существ, в небесных чертогах которых «прописаны» идеалы мира морального и природного — Правда и Наука. Одних мыслителей это удивление толкало к отрицанию существования Бога, других — к его оправданию. Впрочем, как атеистические, так и теодицейные конструкции, в равной степени умозрительные, остроты вопроса не сняли.

Приводя пример диалектического противоречия, Кант указывал, что если бы кто-то сказал, что всякое тело пахнет или хорошо, или же нехорошо, то на это можно ответить еще и третьим, а именно: тело вообще не пахнет, и, таким образом, оба противоречивых суждения окажутся ошибочными. Применяя эту диалектику к шевченковскому апостолу, можно сказать, что «не хочет» так же ошибочно, как и «не может», потому что идти он вообще НЕ ДОЛЖЕН. И удивляться здесь нечему, ведь подробное обоснование этого вывода изложено самим автором в стихотворении «Пророк».

Преисполненный любви и милосердия и не ограниченный в силе своей Господь, разумеется, и «хочет» и «может»:

Неначе праведних дітей,
Господь, любя отих людей,
Послав на землю їм пророка;
Свою любов благовістить!
Святую правду возвістить!

Посланец Божией правды и науки оказывается достойным высокого предназначения:

Неначе наш Дніпро широкий,
Слова його лились, текли
І в серце падали глибоко!
Огнем невидимим пекли
Замерзлі душі. Полюбили
Того пророка, скрізь ходили
За ним і сльози, знай, лили
Навчені люди.

Это обобщенно-поэтизированное описание пришествия на грешную землю посланца Божиего может характеризовать начальный этап пророческой миссии всех трех великих пророков — Моисея, Иисуса, Мухаммеда (они же — «три великих обманщика» согласно атеистической концепции, берущей свое начало еще из Средневековья). Общим местом можно считать и последовавшую реакцию (в смысле — противодействие) «тех людей»:

І лукаві!
Господнюю святую славу
Розтлили…

Затем пророческие пути расходятся. «Растление» еще вчера праведных сынов Израилевых — «І чужим богам //Пожрали жертву! Омерзились!» — постигло Моисея: «сделали себе литого тельца, склонились перед ним, принесли ему жертву» (Исход, 32:8). Как и большинство ветхозаветных пророков, Моисей не отличался излишней кротостью; служение грозному и злопамятному Яхве не терпит лишнего милосердия. «И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, — ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь, Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего» (Исход 32:26-27). Именно так делает, встретившись со свободными и уже сознательными действиями «праведных детей», любящая патерналистская власть. Чувствуя себя пораженной в самое сердце («я хочу для них как лучше, а они…»), она начинает паниковать, пытаясь немедленно и самыми суровыми средствами вытравить крамолу измены. И постепенно сползает до «беспредела» террора и насилия.

Пророчества Моисея были жестоки, но цели своей достигли. Насилие оказалось эффективным. Коммунистический патернализм нашего недалекого прошлого был значительно менее эффективен, даром, что сломали и загубили миллионы обвиненных «в измене» людей.

По-другому реагирует на измену кроткий пророк. Своему защитнику, который бросился спасать Учителя, Иисус велел: «возврати меч свой в его место» (Мф. 26:52). Надо думать, так же поступал и шевченковский кроткий пророк.

И мужа свята… горе вам!
На стогнах каменем побили.

Нет на нашей грешной земле места кроткому пророку, поэтому Иисус и вознесен, поэтому царствие Его — «не от мира сего» (Ин. 18:36), поэтому жертва Его — и Суд и Наказание. По той же причине преемнику Иисуса — пророку Мухаммеду было завещано не только предрекать истину жизни вечной, но и построить царствие веры на земле, с чем Пророк и «печать пророков» успешно управились.

Поэтому, утопические принципы идеальных взаимоотношений «праведных детей» (они же — братья, друзья и ближние твои), а именно: «Обійміться ж, брати мої, молю вас, благаю!», «человек человеку — друг», «возлюби ближнего своего, как себя», или же, на крайний случай, «пролетарии всех стран, соединяйтесь» остаются для Царствия грядущего, а с «людьми этими» здесь и сейчас — что делать?

І праведно Господь великий,
Мов на звірей тих лютих, диких,
Кайдани повелів кувать,
Глибокі тюрми покопать.
І роде лютий і жестокий!
Вомісто кроткого пророка…
Царя вам повелів надать!

Шевченковский «Пророк» учит Праву и Закону. Тюрьмы и кандалы, в отличие от меча и проповеди, — существенные (хотя, разумеется, и не единственные) признаки права. Потому что олицетворяют собой принцип реальных, а не утопических отношений между людьми. Власть говорит языком права (кодексов) своим подданным: вы потенциальные убийцы, грабители, мошенники (а как еще можно расценить всегдашнее напоминание: за убийство, кражу, мошенничество etc. — тюрьма; за кого вы меня принимаете?!). Это для вас куют кандалы и копают тюрьмы. В отличие от утопии, где планка человеческих добродетелей поднята на недосягаемую высоту, а люди железной рукой загоняются в счастье, реалистичная, правовая власть опускает планку до «уровня плинтуса», предоставляет «тем людям» презумпцию невиновности — в качестве компенсации за нанесенный им моральный ущерб, отрекается от патернализма и договаривается о правилах игры.

Д. Яворницкий, ссылаясь на П. Кулиша, рассказывает о правилах одной из игр запорожских. Чтобы испытать новоприбывшего, запорожцы, якобы уйдя на косовицу, приказывали ему сварить кашу. Косить никто и не думал; испытатели из укрытия наблюдали, как парень, не найдя на определенном месте «косарей» и охрипнув от криков, начинал паниковать: «Кой черт занес меня к этим запорожцам!» В таком случае запорожский вердикт был: «Нет, это не наш!» А если, позвав для проформы пару раз, парень говорит: «Ну так и черт с вами, если молчите! Я и сам буду есть кашу!», тогда запорожцы решают: «Это наш!» И правильно решают!