«Романовы всем надоели»

Начало 1917 года в Российской империи, по уши погрязшей в Первой мировой войне, воспринимался абсолютным большинством тогдашнего общества с надеждой на лучшее. Общим было желание найти хоть какой-то выход из войны, которая уже утомила все слои населения, истощила промышленность и сельское хозяйство. Участились рабочие волнения, забастовки и прекращения работ на предприятиях, погромы помещичьих имений. Представители правомонархических придворных кругов, не покушаясь на устои империи, накануне Нового года убили всемогущего «старца» Григория Распутина (Новых), в котором видели позор династии и олицетворение прогерманских сил при дворе. На фронте солдаты начали серию откровенных «бунтов», оставляя боевые позиции, что стало окончательным симптомом развала имперской армии, не выдержавшей четырехлетней войны.

К борьбе с «беспорядками» в начале 1917 года присоединился представитель старинного украинского рода и потомок гетмана Ивана Скоропадского Павел Скоропадский. На тот момент он был генерал-лейтенантом, командиром пятой гвардейской кавалерийской дивизии в составе Гвардейского кавалерийского корпуса Особой армии Западного фронта. Часть стояла в ближайшем тылу на Волыни, где-то за Ровно. На офицерском собрании живо обсуждались этические и боевые аспекты возможного привлечения гвардейской кавалерии к подавлению рабочих беспорядков в Петрограде. Кстати, сам Павел Скоропадский был настроен решительно против такого применения своих подчиненных. Еще в 1915 году он писал в письме к жене, имея в виду участие подчиненных ему солдат в усмирении гражданского населения в тылу:

«Я думаю, что в конце концов гвардию никуда не направят, и хотя совсем не хочу крови, но такая перспектива мне очень неприятна. Я хочу иметь спокойную совесть, что воевал в этой войне рядом с другими, и осознание, что нас берегут для каких-то, как я думаю, полицейских функций после войны меня угнетает, тем более, что будет неприятно, когда каждый будет иметь возможность сказать, что мы с немцами не бьемся, а способны лишь на обуздание непокорных внутри страны».

Именно во время очередной дискуссии на эту тему за ужином в Офицерском собрании в 21.00 19 января 1917 года комдив получил телеграмму от командующего армией П. Балуева. Тот немедленно вызвал Скоропадского в штаб, куда генерал с ординарцем добрались только в 4 утра 20 января. Командарм ошарашил новостями: в 34-м армейском корпусе бунтует 223-й пехотный Одоевский полк, отказываясь занять позиции на фронте. Генерал В. Шатилов за неспособность обуздать бунтарей отстранен от командования корпусом, а генерал Е. Российский — от командования 56 дивизией, в которую входил Одоевский полк. Скоропадскому поручено взяться за дело умиротворения солдат. Не теряя времени, он идет в штаб корпуса, затем — дивизии, во вторую бригаду, непосредственно в полк. Всюду царило отчаяние, беспомощность, ничего не делалось. Новый командующий корпусом организовал рассортировку батальонов, изолировал и передал военно-полевому суду смутных («каких-то мерзавцев», как он писал жене), сплотил здоровые элементы полка и добился полного подчинения солдат корпусу. Все это произошло в течение одного дня 20 января.

Таким образом, с именем Павла Скоропадского связана молниеносная ликвидация первого открытого бунта в Российской армии, который состоялся 18-20 января 1917 года. Однако очень скоро такие выступления стали привычными, распространенными, впоследствии российские солдаты прибегли также к «братанию» с противником, открытому дезертирству с позиций. Важным представляется тот факт, что благодаря умелым, срочным, отчасти жестким действиям генерал-лейтенант Скоропадский завоевал положительный имидж в глазах высшего командования, которое назначило его в постоянного командующего, несмотря на наличие других 20 кандидатов на должность «по старшинству». В то же время он повысил свой авторитет среди подчиненных. 34-й армейский корпус, который с 22 января он официально возглавил, в течение всего 1917 года оставался самым дисциплинированным соединением и развалился последним на Западном и Юго-Западном фронтах. Не лишним будет подчеркнуть, что именно этот корпус в конце лета 1917 г. под руководством Скоропадского начал успешную украинизацию и в ноябре стал 1-м Украинским казачьим корпусом — практически единственным боеспособным соединением армии УНР.

Но эти события были еще впереди. В конце января 1917 года Павел Скоропадский, как и большинство населения Российской империи, вряд ли мог себе представить, что уже через месяц вспыхнет революция, которая навсегда сметет с карты мира 200-летнюю империю Романовых, положит конец 300-летней династии. Случилось так, что в эпицентре всех событий — Петрограде — оказалась семья Скоропадского (жена Александра Петровна, дочери Мария и Елизавета, сыновья Петр и Данила). Так что из их переписки можем узнать о событиях революции в столице и на фронте (34-й корпус стоял в с. Углы, ныне Ковельского района Волынской области).

Первым о заворушках ( «беспорядки») в столице в письме от 1 марта (по старому стилю) вспомнил Павел Скоропадский, который получил такое тайное сообщение от командования. Он выразил беспокойство за судьбу семьи и отчаяние от невозможности помочь. В письме также есть практические советы бывалого фронтовика: «... не выпускай на улицу детей, в случае обстрела идите во внутренние комнаты, но не позволяй стоять у окон ...» Советовал он также выехать из Петрограда хотя бы в Финляндию. Впрочем, он еще предполагал, что ситуация еще может быть не столь угрожающей: «... если это все не так серьезно, как нам это здесь кажется, то, конечно, я думаю, меня отпустят дней на 8 в Киев».

Александра Петровна смогла отправить письмо только 7 марта, но добавила к нему свой дневник, который вела в разгар революции (23 февраля — 3 марта). В то время и она, и ее муж уже убедились, что в Российской империи началась настоящая революция:

«23 февраля 1917 год. Четверг.

Утром обе девочки пошли в гимназию, как обычно. Лилишка в трамвае прямо оттуда вернулась до четырех часов, без помех. Машенька окончила занятия часом позже, поэтому я ждала ее спокойно до пяти часов. Вдруг распространились слухи по дому, что началась забастовка, и трамваи не ходят, и на Невском много народа. Хотя Машенька по времени уже должна была выйти из гимназии, отправила туда Павла [обслуга]. Машенька в трамвай не попала, извозчики ни один не взялся везти, она пошла пешком к Сергею Васильевичу [Пешехонов, управляющий хозяйством Скоропадских]. Он мне позвонил, что привезет ее сам, но это не удалось, она заночевала у него.

24 февраля. Пятница.

Приехала извозчиком и отчасти на трамвае Вера Николаевна [родственница]. На Невском много народа, но трамваи еще отчасти шли. Идет « забастовка рабочих». На Васильевском острове несколько заводов не работают, на Выборгской — тоже. Скопление толпы, народа, рабочих и солдат в разных местах города, преимущественно у Казанского собора, на Невском и Московском вокзале. Сергей Васильевич привез извозчиком Машеньку и сказал: «Через три дня все приступят к работе, дадут хлеба и все успокоится». Я поставила это под сомнение и сказала: начинается революция «.

Самое интересное, что о начале настоящей революции тогда еще практически никто не говорил. Представитель революционного лагеря Н. Суханов зафиксировал в воспоминаниях, что 24 февраля, когда он настаивал на том, что «революция стала свершившимся фактом», его назвали оптимистом. Председатель Государственной Думы М. Родзянко еще 27 февраля писал императору о необходимости принятия решительных мер для спасения государства и династии, называл ситуацию в Петрограде «анархией», но не революцией.

Подчеркнем, что это был не единственный случай чрезвычайного ощущения ситуации в семье Скоропадский. В письме от 7 марта Александра Петровна предчувствовала:

«Много мы пережили за эти дни, и много еще впереди. Я не верю, что установится скоро порядок, и во время Учредительного собрания, наверное, снова пойдут бесчинства».

Но основательным и точный анализ будущего развития событий находим в письмах Павла Скоропадского. Уже 12 марта он писал жене:

«Я, следя за жизнью в армии и читая газеты, думаю, что у нас не будет конституционной монархии, вернее всего, у нас будет республика и чрезвычайно либеральная, главная причина этого — отсутствие претендента на престол. Романовы всем надоели, вряд ли будет Дмитрий Павлович, я думаю, будет республика, и к этому нужно готовиться. Если сохранится нынешнее правительство, все пойдет эволюционным путем во славу и благополучие России, если же правительство провалится, власть перейдет в руки толпы и начнется анархия, которая очень быстро выродится в какую-то форму диктатуры самой деспотической. [...]

Да и вообще, по-моему, монархии не будет, а будет республика, меня бы очень удивило другое, разве крестьянство не разберется, в чем дело, и будет требовать царя. ... если удержится еще правительство, это понятно, но положение его неопределенное из-за Совета рабочих и особенно солдатских депутатов, особенно если принять во внимание, что война, поражения на фронте, и немцы очень хотят использовать нашу слабость и разобщенность, если бы были значительные поражения, в Петрограде могут снова вспыхнуть беспорядки, и тогда во что они выльются, я не знаю, опасный также момент созыва Учредительного собрания, момент демобилизации и т.п. «.

Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»