Слово за решеткой

Ровно 70 лет назад на Большой Волыни как никогда остро стоял вопрос двуязычия, или так называемого утраквизма. У госпожи Клио можно поучиться, как не наступить на весьма похожие грабли сейчас, когда вопросы двуязычия приобрели особую остроту. Стоит ли здесь проявлять легкомыслие? Обратите внимание, что Конституция Польши в 1921 году провозглашала право украинцев на пользование родным языком, а Основной Закон Речи Посполитой в 1935 году еще и детализировал это право. Однако на практике все оказалось по-другому. Украинский язык оказался над бездной. Демократическая Конституция довоенной Польши не стала фундаментом для писаных и неписаных законов чиновников. Могла ли быть Речь Посполитая демократической при таких условиях? Были ли оголтелые «штурмовики» украинства истинными патриотами Польши? Об этом можно спорить, но факт остается фактом: если в 1923/24 учебном году на территории Волыни было 289 украинских школ, то через 10 лет их осталось только 4. Когда в школе родители 20 учеников выступали за государственный язык (т.е. польский), то обучение становилось двуязычным.

Середина тридцатых годов на западноукраинских землях, находившихся под Польшей, обозначена наступлением польских шовинистов на украинское слово. Оно мешало тем, кто не уважал даже конституцию своего государства, где указывалось, что Речь Посполитая — демократическая республика. Ущемление школьного образования началось с введения так называемых утраквистических, то есть двуязычных школ. Автор утраквистического закона министр образования Станислав Грабский надеялся на использование этого «изобретения», как орудия политики общей денационализации украинства. «Не пройдет и двух десятков лет, как украинский вопрос в Польше не будет существовать», — утверждал он. Основанные в 1930-х годах школы, например, на Волыни, очень отличались от тех, которые были в годы царизма. Поборник родного украинского языка профессор Андрей Вичарук будет просвещать местную интеллигенцию: «Різниця між теперішньою и давньою школами — раніше давали більше знань, а тепер школи виховують у певному напрямку».

В действиях чиновников Речи Посполитой языковый вопрос отодвигался на задний план, в школьном образовании господствовало воспитание в интересах государства. Это было очерчено школьной программой 1934 года: «Целью школы является воспитание и обучение молодежи, осознающей свои обязанности, и творческих граждан, которые понимают общую ответственность в доступном для них объеме за целостность и благополучие Речи Посполитой».

Украинский вопрос широко обсуждался в сейме. Например, украинский посол Сергей Тимошенко выступал смело и откровенно, констатируя факты: украинцы горько ошиблись, они спокойно восприняли двуязычие, потому что верили, что власть добросовестно будет вводить утраквизм в школах, но учителя не знали не то что психологических особенностей детей, а и их родного языка. Только в гимназиях изучался украинский язык, а в профессиональных и средних школах им пренебрегали. Неудовлетворительное знание украинского не было основанием для того, чтобы оставить ученика на второй год в том же классе.

В это же время на Волыни с 75 процентами украинского населения в школьном образовании из 24 инспекторов и подинспекторов был только 1 украинец, не было ни одной государственной гимназии с украинским языком преподавания. Для выполнения закона Станислава Грабского в Ровно местный сеймик построил только стены и крышу государственной украиноязычной гимназии. В Кременце (сейчас Тернопольская область) постепенно ликвидировали теологический лицей, где воспитывались кадры для православного духовенства (священнослужителей готовили в Варшаве, конечно, для богослужений на польском языке).

Трезвомыслящая польская интеллигенция, которая входила в могущественное Объединение Польской Политической Мысли (ОППМ), отстаивала право местного населения на развитие родного языка. Однако у польских шовинистов было больше сил, и основатель ОППМ, волынский воевода Генрик Юзевский, имел от них немало неприятностей, как «запроданец» и т. п. «В интересах» Речи Посполитой компрометация Генрика Юзевского была нещадной, нечеловеческой. Судили даже газету «Wolyn», отстаивающую рассудительную позицию воеводы. По требованию прокуратуры был ликвидирован тираж газеты за 3 марта 1936 года, в котором содержался призыв отрезветь от шовинистического дурмана.

Вскоре украинский посол в сейме Степан Скрыпник будет утверждать бюджетной комиссии этого высокого властного органа: «Мысли создателей школьного закона пошли по русскому пути, думая, что то, чего не удалось понять царской власти в течение 200 лет, удастся осуществить сторонникам этой методы в течение 20—25 лет».

Отпор украинскому слову давали и польские «низы». Так, в начале 1938 года в Киверцах (сейчас — райцентр Волынской области) состоялось собрание польской общественной организации «Залізнична родина», участники которого обратились к своей Главной управе в г. Варшава с просьбой походатайствовать перед Министерством вероисповеданий и образования, чтобы их детей освободили от «принудительного» изучения украинского языка...

Как видим, якобы благородный утраквистический закон Станислава Грабского был несколько романтическим, так же, как и провозглашенный демократическо-республиканский уклад Польши. Исходя из анализов тогдашней ситуации, сделанных в Малопольше воеводской газетой «Wolyn» и Объединением Польской Политической Мысли, двуязычие требовало безоговорочного воплощения идей, в частности, Маршалка Юзефа Пилсудского, относительно взаимоуважения польского и украинского народов, у которых был общий враг — большевизм. Однако победил польский шовинизм.

«Чтобы исполнять школьный закон Грабского даже с минимальной пользой для государственных интересов Речи Посполитой, нужно знать язык, культуру, обычаи и психику того народа, среди которого работаешь, в равной степени, как язык, культуру, обычаи и психику своего собственного, польского народа. Не говорим, что это является мечтой вообще, можем только утверждать, что это несбыточная мечта ни сегодня, ни завтра», — так в марте 1938 года грустно подводила итоги утраквизма газета «Волынское слово».