Свобода, завоеванная Словом

Июль 1897 года. Наконец Леся Украинка вместе со своей «тетей Елей» — Еленой Тесленко-Приходько — смогла выехать из Киева на лечение в Крым. Ходит она уже лучше, хотя с палочкой, но без помощи, не так, как в Киеве. В мае совсем не могла ходить, даже без посторонней помощи и подняться не было сил. Леся надеялась «поїхати куди-небудь у чужий край», в снах видела всякие путешествия, но об этом она могла только мечтать. Надеется на поездку в Крым. Желает найти для отдыха и лечения «добру і красиву дачу» где-то между Ялтой и Алупкой, среди зелени над морем.

Наконец Леся с тетей в Крыму, сначала в Ялте, впоследствии, после отъезда тети Ели, недалеко от Ялты в Чукурлари. В письме к родителям хвалит «олімпійське повітря Чукурлара», «спекоту євпаторійську», чувствует себя «в своей стихии» — в вожделенном, жарком, напоенном благодатными ароматами трав, цветов и морских водорослей «доброму кліматі».

Боль в ноге медленно отступает, «під впливом сього повітря і моря» настроение улучшается, силы физические и духовные, хотя крайне медленно, но восстанавливаются.

Правда, Лесю угнетает отсутствие среди отдыхающих земляков — одни россияне, преимущественно москвичи. Но появился, сообщает Леся Украинка в письме к матери О.П. Косач, «новий знайомий панич Мержинський»1, которого, по ее словам, направил к ней ее приятель Павел Тучапский. Павел Тучапский старше Леси на два года, такой же, как и Сергей Мержинский, социал-демократ, за активную пропаганду марксизма неоднократно арестовывался полицией, впоследствии даже попал и на каторгу.2

Павел Тучапский пытался привлекать Лесю Украинку к подпольной деятельности в киевском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Не по его ли совету Сергей Мержинский передал Лесе Украинке «Капитал» Карла Маркса. Думаем, и другую нелегальную литературу, возможно, и первый номер «Рабочей газеты», издание которой он готовил к печати.

Еще до знакомства с Сергеем Мержинским Леся Украинка в письме от 26 августа 1897 к сестре Ольге Косач просит ее быть «посредником при знакомстве Тучапского с Лидой Драгомановой» и устроить все так, «щоб, коли він буде говорити про те, як передати мені належні речі etc., то щоб сього ніхто не чув, і внуши Ліді, щоб вона теж про се нікому не говорила, щоб ніхто собі даремне крові не псував»(10,379).

В то время, особенно после проведения в марте 1897 г. конференции представителей украинских социал-демократических групп и петербургского «Союза за освобождение борьбы рабочего класса», в Киеве было неспокойно, тревожно — происходили обыски и аресты активистов из среды социал-демократов. Царской охранке было известно, что эта конференция приняла решение созвать съезд партии и начать издание нелегальной социал-демократической «Рабочей газеты». Поручено это задание тому же Павлу Тучапскому — одному из редакторов новой газеты, первый номер которой появился в сентябре 1897 года.

Леся Украинка еще до выезда из Киева в письме к родителям обращается с просьбой найти в Колодяжном ее письма — «се чималий пакунок у газетному папері, зав’язаний шнурком з написом «Лесині листи» — і заховати їх так, «щоб москалі не доступились»... (10,368). Иначе угроза ареста.

ЛЕСЯ УКРАИНКА СЧИТАЛА, ЧТО НЕОБХОДИМ ТЯЖЕЛЫЙ, ДАЖЕ ЖЕРТВЕННЫЙ ТРУД НА ОБЕЗОБРАЖЕННОМ КОЛОНИАЛЬНЫМ ПЛУГОМ НАЦИОНАЛЬНОМ ДУХОВНОМ ПОЛЕ / ФОТО С САЙТА LVIV1256.COM/HISTORY

Леся не забывала, как в декабре прошлого года по Киеву прокатилось много обысков и арестов, был арестован, писала она в письме к тети Л.М. Драгомановой 19 декабря 1896, «одного нашого доброго знайомого», а именно Михаила Кривенюка: «Се вже третій погром за сей рік!» (10,360).

Конечно, Леся Украинка не знала тогда, что Департамент полиции Петербурга на основе перехваченного ее письма Осипу Маковею от 12 ноября 1893 и собранных ранее документов оформил на нее дело: «Дело Департамента полиции №176: О дворянке Ларисе Петровне Косач. Начато 18 марта 1984 года».3

И именно из этого письма Леси Украинки и была сделана выписка для Департамента полиции, на котором некий высокий жандармский чин наложил резолюцию: «Собрать сведения о Косаче, имеются ли данные в Маковее. Сообщить генералу Новицкому для сведения. 10. ХІ» (10, 476 ).

Что же так встревожило жандармов в этом письме? Очевидно, оценка Лесей Украинкой критической ситуации с украинским языком, школой, гражданскими правами в подроссийской Украине: «...якби у нашої мови були такі права в Росії, які є в Галичині, то я твердо вірю, що й ми не зосталися б позаду, а тепер хто хоче кидає камінь на українців, пригнічених школою, урядом, громадськими інституціями, тільки я сього каміння не зважуся здійняти. Щоб Ви вірили в мою безсторонність, я мушу сказати, що вихована я в українській мові і що до нашої сім`ї той камінь патріотичний все одно не долетить, хоч і буде кинутий» (10,180).

Здесь, в Ялте, в этом, по ее словам, благодатном «татарском крае», где Леся надеялась набраться «силы и крови», она чувствует себя в относительной безопасности, поэтому намерена остаться в Крыму и на зиму: «Скажу тільки одно, що мені не хотілося би бути сю зиму в Києві, се мені було б во многих отношениях вредно» (10,374), — не без оснований намекая в письме к отцу об опасности жандармского преследования.

Леся Украинка помнила свои детские переживания, вызванные арестом в Петербурге в 1979 году ее дорогой, душевно мягкой тетушки Ели, которую сослали сначала в Олонецкую губернию, а в 1881 году отправили этапом в Сибирь.

Теперь тетя Еля вынуждена была уехать, оставив Лесю в Крыму одну. Приближается осенний сезон, одиночество угнетает, и Леся пытается найти себе компанию. Знакомится со слушательницей московских фельдшерских курсов и приглашает ее пожить с ней — так будет Лесе дешевле. Ведь скромные сбережения на лечение и отдых стремительно иссякают, хотя деньги тратятся теперь с большей экономией. Разочаровывает Лесю эта молодая девушка, «великороска», родом из Орла, где проживает ее дядя Иван Петрович Драгоманов. Особенно неприятно поражает Лесю то, сообщает она в письме своей сестре — «любимой, дорогой Лилечке», что эта ее «товаришка» «має в натурі певну дозу «безалаберності» й «зовсім не в стані розрізнити поняття «шовінізм і національне самопізнання», «автономія і сепаратизм», «політична солідарність і централізм», гірше того, що вона не розуміє сього раз назавжди і що такий незломний «гвіздок» є, здається, в головах більшості росіян з «центральних губерній» (10, 381-382).

В этом письме Леся Украинка признается, что начала читать «Капитал» Карла Маркса, «от тільки половину «Кapital`y» «проштудирувала» («читати» його не можна) і, знаєш, чим далі читаю, тим більше розчаровуюсь: я не бачу тієї «строгой системы», про яку говорять фанатики цієї книжки, бачу багато фактів, чимало дотепних гіпотез і ще більше просто дотепів, але багато для мене зостається темного, невиясненого, недоговореного і в науковій теорії, і в практичних виводах з неї» (10,381).

В то время Леся Украинка имела уже собственный взгляд, совершенно отличающийся от фанатичного уверования в возможность благодаря марксизму решить социальные, политические и экономические проблемы. Еще за два года до ознакомления с «Капиталом» — этой «novum evangelium» (новой Евангелием), которое, по ее словам, «потребує більшої безпосередньої віри», чем она имеет, Леся Украинка работает над статьей «Джон Мильтон», готовя как популярную брошюру для распространения ее среди народа. А в 1898 году, после разочарования от «Капитала», начала «писать одну брошюрку на политическую тему» под названием «Державний лад». Эти две статьи так и остались незаконченными и при ее жизни неопубликованными. Тогда Леся запланировала поработать на ниве повышения национально-политического сознания украинского народа, его политической культуры, как это делал ее учитель и советчик Михаил Драгоманов. Она пытается организовать составление таких популярных книг на политико-экономические темы, заказывая рукописи и выискивая средства на их издание. Ее задача, цель литературно-художественной и общественной деятельности — это «выращивание», сохранение культурно-национального сознания подневольной нации, завоевание Словом духовной и национальной свободы для украинского человека.

Леся Украинка считала, что необходим тяжелый, даже жертвенный труд на обезображенном колониальным плугом национальном духовном поле, иначе «абсолютній невільній Україні» не вырваться из культурного и политического пространства Российской империи. И эту работу должна осуществить национальная элита, прежде всего люди культуры, интеллектуалы. Ее надежда — молодые культурно-духовные силы, хотя поэтесса с большим уважением относится к тем немногим жертвенным «першим робітникам», которые трудились на «невправленому, дикому ще ґрунті», к которым принадлежал, в частности, Михаил Старицкий.

Поздравляя Михаила Старицкого с 30-летием его литературной деятельности, Леся Украина причисляет его к тем труженникам украинской литературы и культуры, кто «увесь вік свій дбав», «щоб наше слово не вмирало». Леся Украинка осознает, как трудно и ответственно «працювати на непочатому перелозі, на неораній ниві»: «Мені судилося жити й працювати у тяжку добу — хто зна, чи діжду я кращої! Я знаю, яка тяжка й терниста путь українського літератора, і через те я можу добре розуміти і признавати Вашу працю і Ваші заслуги» (10, 232), — отмечает младшая коллега по работе, искренняя поклонница его таланта и труда в пользу Украины.

Начало. Продолжение читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»

1 Українка Леся. Зібр. тв.: У 12-т. — К.: Наук.думка. 1975. — т.10.с.377.  Далі в дужках вказано том і сторінку з 12 т. видання 1975-1979 рр.

2 Тучапский П.Л. Из пережитого. Одесса. 1923.

3 Мороз М.О. Літопис життя та творчості Лесі Українки. К.: Наук. думка. 1992 . — С. 128.