Свободная мысль в России от Чаадаева до Горбачева

Легче быть либералом-вольнодумцем в обществе, которое давно имеет многовековые традиции уважения к закону, гражданским правам, уважает независимость суда и основы разделения власти. То есть в обществе, для которого основы демократии — не пустой лозунг, а нормы жизни (полученные в свое время не декларациями, а в жестокой, нередко кровавой борьбе — это касается практически всех стран цивилизованной Европы, о чем нам не стоит забывать).

А вот попробуйте быть сторонником свободных идей в Империи (Российской), мировоззрение правителей которой лучше всего отражают слова незабвенного графа Александра Бенкендорфа (1782 — 1844), «правой руки» царя Николая I, руководителя его политической тайной полиции. Вот эти слова: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем блестяще, а будущее — превосходит все, что может создать самое богатое воображение» (не будем напоминать знаменитую формулу министра народного просвещения тех же времен Сергея Уварова, бывшего либерала, а при Николае I — безумного «охранителя»: «Самодержавие; православие; народность» — это тема отдельного разговора; заметим только, что в путинской России выражение это воспринимается чуть ли не как современный официальный курс, такая вот «спираль истории»). Или еще одно высказывание упомянутого выше графа Бенкендорфа, из письма 1827 года к Антону Дельвигу, другу Пушкина: «Законы создают для подчиненных, а не для начальства, и Вы не имеете никакого права ссылаться на них в разговорах со мной или ими оправдываться».

Вот такая государственно-полицейская традиция (не под ее ли влиянием мы до сих пор так трудно выстраиваем правовое государство с верховенством права и принципа «закон один для всех» — в определенном смысле сказывается «общая история» пребывания в течение 337 лет в таком вот государстве !). И удивляться следует не тому, насколько жестоким было давление сей традиции на российскую (как, впрочем, и украинскую) политико-интеллектуальную элиту. Удивление вызывает тот факт, что со времен Николая I и по сей день в России с ее представлениями о Москве как «третьем Риме», о царе-батюшке, который своих холопов казнить имеет право, но и миловать их право емеет тоже (Иван Грозный!) — в такой России, несмотря на все, свободомыслие все-таки не было абсолютно подавлено никогда. И современником графа Бенкендорфа был Петр Чаадаев, с его саркастическим замечанием: «Чтобы заставить заметить себя, нам (Российскому государству. — И.С.) пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера». То есть — не цивилизованность, и не гуманизм, и не прогресс — только «собирание земель» и государственный деспотизм! Не потому ли рассуждения Чаадаева вызвали такую ??ярость царя, который приказал официально объявить философа «сумасшедшим»?

Мы сейчас очень кратко коснемся великой драмы идеи — а разве не такие драмы образуют интеллектуальное пространство самой истории? Драмы идей всех возможных направлений — от крайне консервативных до ультрарадикальных, условно говоря, от Победоносцева до Ленина (между прочим, противоположные полюса сходятся: обоих этих масштабных деятелей объединяла общая ненависть к основам западного парламентаризма, всеобщим правам человека и неприкосновенности личности. Только Победоносцев был ревностным православным монархистом, а Ленин — гениальным адептом новой, страшной квазимарксистской религии).

Эта драма стоит сотен и тысяч томов исследований — так как сказалась на судьбе всего человечества и на судьбе Украины. Вообще, вопреки чрезвычайно четкому водоразделу между имперским превосходством россиян (даже либеральных) и отчаянным стремлением украинской мысли сохранять в невыносимых условиях национальную идентичность (в том числе в лице либеральных народников и социалистов — Антоновича, Драгоманова, Грушевского) — несмотря на этот несомненный факт, взаимообмен свободным мышлением с обоих берегов этого водораздела все-таки происходил.

Возьмем достаточно красноречивый пример. Гениальный Лев Толстой (монархист Суворин справедливо сказал о нем в 1903 году: «Два царя у нас сейчас есть: Николай II  и Лев Толстой. Николай II  ничего не может сделать с Толстым, тогда как Толстой своими выступлениями и проповедями, несомненно, расшатывает трон царя и само государство»), этот всемирно известный «яснополянский старец», который ежедневно получал сотни писем со всех континентов Земли, по достоверным свидетельствам близких людей, в 1910 году, перед бегством из Ясной Поляны, признавался, что очень завидует «Григорию Сковороде как поистине свободному человеку, вполне духовно раскованному» (это записал Душан Маковицкий, секретарь Толстого). И Лев Николаевич добавил: «А мы здесь скованы множеством оков». Интересно, что когда в 1894-м (к 100-летию со дня смерти украинского мыслителя) наконец вышла биография Сковороды и подробный сборник его произведений, Толстой откликнулся на это так: «Какая чрезвычайная фигура! Есть многое в его мировоззрении удивительно близкого для меня. Мне хочется написать о нем, и я это сделаю. Его биография, наверное, еще лучше его произведений — но какие красивые и произведения!» И через 10 лет Толстой действительно написал статью «Странствующий философ Григорий Сковорода», где, в частности, есть такие слова: «Он учил, что святость жизни — только в делах...»

Эта история интересна тем, что отражает духовный контакт между украинской и российской «ветвями» свободного мышления, а именно: теорию внутреннего самосовершенствования человека как непременную предпосылку его, человека, внешнего, политического освобождения (о чем в свое время писал и Герцен — один из очень немногих российских неимперцив). Однако историческая практика оказалась жесткой, неумолимой: «драма идей» стала в начале ХХ века ставиться на кровавых, смертельных аренах, где решала все сила оружия, а не сила духа (так, по крайней мере, казалось), где оппоненты уже убивали несогласных, а не убеждали их. О чем велись споры, которые начались, собственно, значительно раньше? И как реализовывалась «революция сверху» в России (от Александра II и до... возможно, Горбачева)? Ведь еще Юрий Афанасьев (и не он первый) в свое время писал, что в истории России наблюдается своеобразная жуткая «цикличность»: — правитель — реформатор — недовольство народа, расжигаемое радикалами всех возможных «цветов», — жестокая реакция, откат, кровь (именно такой реакцией был октябрь 1917-го, а до этого — правление Николая I и Александра III) — кризис, коллапс, угроза распада — снова «революция сверху», реформы... Какой этап цикла воплощает Путин — понятно.

Но вокруг чего, собственно, спорили, вокруг чего, образно говоря, «ломали копья» (а впоследствии стали «лить ядра» против оппонента)? Основными течениями были «западники» и «славянофилы» (именно к «западникам» относились, с одной стороны, радикал-шовинист Белинский, а с другой — Герцен, именно из этой среды легче было воспринять новомодный марксизм, кстати, что стоит подчеркнуть, также продукт Запада). В Украине видим несколько иное: противостояние консерваторов и либералов, условно говоря, «модель Кулиша» и «модель Костомарова» (Шевченко ни в какие эти модели не вписывается!). Иной была и роль «народничества» в нашей стране: оно было значительно более умеренным, либеральным, сдержанным, чем общероссийское; показательно, что радикально настроенные народники, родом из Украины, (Желябов, Кибальчич) действовали как общероссийские фигуры.

Предметом споров (перечень, конечно, далеко не полный) были: 1. — роль государства, в частности, его взаимоотношения с личностью, социальная и индивидуальная цена реформ, в том числе в эпоху Петра I (примечательно, что славянофил Хомяков — а большинство его единомышленников по-разному воспринимали Петра — писал, что преобразования как раз этого царя «сломали хребет России»); 2. — собственность и ее будущие формы (абсолютно, неограниченно государственная, частная, в силу исторических реалий, довольно ограниченная, общественная, которую любили народники 3. — религия и церковь, их роль в обществе, границы «светскости», 4. — национальные отношения в государстве — от «либерального имперства» Александра II до откровенного шовинизма Александра III, Победоносцева (его слова: «Демократия — наиболее лживая политическая установка»), Столыпина. Вот именно здесь была заложена мина, которая подорвала империю. Но как раз в схожести взглядов Победоносцева и Ленина на демократию и прятались истоки стремлений последнего возродить империю — в «красном» формате — что, в конце концов, удалось 5. — внешняя политика — экспансия или консенсусные соглашения 6. — понимание общественного прогресса, его сущности, форм и последствий.

Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»