Сын за отца (не)в ответе

Редакция газеты «День» обратилась ко мне с просьбой прокомментировать событие, произошедшее недавно в России. Маркс Драуле, сын Леонида Николаева, убийцы лидера ленинградских большевиков Сергея Кирова, признан жертвой политических репрессий. Находясь в детском доме с шести с половиной лет, Маркс Драуле длительное время не знал, кто его родители. А узнав, как сообщил заместитель генпрокурора Российской Федерации Сергей Фридинский, обратился с просьбой признать его жертвой политической репрессии, считая, что его родители — Леонид Николаев и Мильда Драуле — осуждены за убийство Кирова необоснованно. Как известно, этих супругов в 1935 году приговорили к расстрелу. В 1991 году Мильда Драуле была официально реабилитирована на основании Указа Президента СССР Михаила Горбачева в связи с тем, что ее соучастие в убийстве не подтверждается материалами уголовного дела. Однако ее муж реабилитирован не был

Итак, в 1935-м за Николаева ответили и сын, и жена (и мать жены). В 2005-м все выглядит в соответствии с известным сталинским афоризмом «Сын за отца не в ответе». Кстати, сказал эти слова вождь 1 декабря того же 1935-го (ровно через год после убийства Кирова) на совещании комбайнеров.

Есть все основания считать, что Мильда и Маркс Драуле не причастны к организации убийства, а поэтому реабилитация (как всегда, запоздалая) абсолютно правильная. Вполне справедливо и то, что не реабилитирован Николаев. 1 декабря 1934 года он действительно застрелил Кирова возле его рабочего кабинета в Смольном. Этот вопрос сомнению не подлежит. Проблема в другом.

КТО СТОЯЛ ЗА УБИЙЦЕЙ?

Прошло совсем немного времени и убийство Кирова стали связывать с именем Сталина. И это была не первая загадочная смерть, которую приписывали «кремлевскому горцу». Ходили слухи о том, что именно по сталинской директиве на операционном столе был «зарезан» Михаил Фрунзе, рассказывали об отравлении известного ученого Владимира Бехтерева, который поставил Сталину «неудобный» диагноз об его психическом заболевании. В Тифлисе в абсолютно мирных условиях грузовик сбил знаменитого революционера-боевика Камо (Симона Тер-Петросяна), который много знал об участии Сталина в различного рода экспроприациях с целью добывания денег в партийную кассу.

Однако убийство Кирова следует признать особым случаем. Оно стало воистину поворотным пунктом в карьере Сталина, открыв эпоху публичных и тайных процессов над старыми большевиками. Кое-кто даже склонен считать, что навряд ли в истории какой- либо страны найдется пример, когда бы убийство одного из самых высоких чиновников могло привести к такой резне, которая началась после смерти Кирова.

После смерти Сталина возникла версия, которую отстаивал Никита Хрущев: Кирова убил Николаев с помощью руководителей ленинградского НКВД Медведя и Запорожца, но по приказу Сталина. Хрущев, подчеркивая тот факт, что многие партийные руководители просили Кирова выставить свою кандидатуру на должность Генерального секретаря на XVII съезде партии, обвинял Сталина в том, что, узнав о существовании оппозиции, он решил ликвидировать Кирова. Хрущеву такая версия давала возможность пополнить длинный список преступлений Сталина. Особенно он акцентировал внимание на том, что Николаева за полтора месяца до убийства дважды задерживали. Причем во второй раз при нем был найден револьвер и патроны, полученные на спортивной базе ленинградского клуба «Динамо», принадлежащего НКВД. И оба раза Николаева отпускали.

Процитирую мемуары Хрущева: «Сталин — умный человек, и он понимал, что когда на XVII партсъезде против него проголосовали 260 или 160 человек, то это означает, что в партии зреет недовольство... Сталин понял, что старые кадры, находящие в руководстве, недовольны им и хотели бы его заменить, если это удастся. Эти люди могли повлиять на делегатов очередного партийного съезда и добиться перемен в руководстве. И вот Киров был убит, а потом началась массовая резня».

Действительно, после убийства Сталин начал «чистки» с ветеранов большевистской «гвардии». В середине 1935 года было распущено Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан. Практически все участники XVII съезда ВКП(б), как его тогда называли, «съезда победителей», были уничтожены (из 1225 делегатов с правом решающего и совещательного голоса репрессировали 1108 человек). Начались широкомасштабные судебные политические спектакли на «материалах» выдающихся деятелей партии, бывших оппозиционеров. Это были процессы над Григорием Зиновьевым, Львом Каменевым и другими в августе 1936-го, над Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими в январе 1937-го, над Николаем Бухариным, Алексеем Рыковым и другими в марте 1938-го. Была осуждена на закрытом процессе в июне 1937 года группа военачальников (Михаил Тухачевский, Иона Якир и другие).

Эти процессы, волна арестов (в 1937 году количество арестов увеличилось, по сравнению с 1936-м, в десять раз), гласное разрешение НКВД применять пытки (негласно их давно применяли) — все это должно, по сталинскому замыслу, стать хорошей школой и уроком для нового поколения руководителей, выдвинутых в ходе репрессий и перманентных «чисток» партийных рядов. Во власть лавиной пошли кадры, от которых требовались идеологическая «чистота», максимальная идеологическая флексибильность и отсутствие самостоятельного политического мышления, готовность выполнять директивы «сверху». Именно в ходе кадровой революции, начатой после убийства Кирова и продолженной в период «большого террора», в верха, тогда еще в «среднее звено», вошли, например, Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Николай Подгорный, Алексей Кириленко и другие будущие лидеры «застоя».

О причастности Сталина к убийству Кирова говорит в своих воспоминаниях бывший генерал НКВД Павел Судоплатов. По его мнению, «официальные версии убийства, опубликованные в прессе в начале декабря (1934 года. — Ю.Ш. ), — вымысел с начала до конца». Сталин настаивал на том, что Николаеву помогали Медведь и Запорожец по приказу Троцкого и Зиновьева. Версия Судоплатова такова: «От своей жены, — а она в 1933—1935 годах работала в НКВД в тайном политическом отделе, который занимался вопросами идеологии и культуры (ее группа, в частности, курировала Большой театр и Ленинградский театр оперы и балета, впоследствии театр им. С. Кирова), — я узнал, что Сергей Миронович очень любил женщин, и у него было много любовниц как в Большом театре, так и в Ленинградском. (После убийства Кирова отдел НКВД обстоятельно выяснял интимные отношения Сергея Мироновича с артистками.) Мильда Драуле прислуживала на некоторых кировских вечеринках. Эта молодая привлекательная женщина также была одной из его «подруг».

По словам Судоплатова, «Мильда планировала подать на развод, и ревнивый муж убил «соперника», то есть в основе действий убийцы лежали сугубо бытовые мотивы.

Следовательно убийство политическое или просто месть обиженного мужа? В этом вопросе не разобраться, не выяснив, а кто же, собственно, такой Леонид Николаев.

НИКОЛАЕВ И ОТГОЛОСОК ЕГО ВЫСТРЕЛОВ

«Представьте себе человека с довольно приятным лицом, невысокого роста (150 см), узкоплечего, с короткими кривыми ногами, длинными руками, которые почти доходят до колен. Человека очень самолюбивого, эмоционального, честолюбивого, надменного, замкнутого и нервного. Это — Леонид Васильевич Николаев...» Это слова авторитетного исследователя убийства Кирова Аллы Кирилиной.

В официальной биографии Кирова, вышедшей в 1938 году, об убийце было сказано так: «1 декабря 1934 года, в то время, когда ленинградские большевики собрались во дворце имени Урицкого на доклад Кирова о последнем пленуме ЦК партии, Киров у двери своего кабинета в Смольном был убит пулей мерзкого фашистского наемника, троцкистско-бухаринского бандита, который подкрался сзади».

Здесь практически все правда, кроме «фашистского наемника, троцкистско-бухаринского бандита». Ни наемником, ни бандитом Леонид Николаев не был. Родился он в 1904 году, в рабочей семье и — вопреки распространенной в свое время версии — ни в гражданской войне, ни в рейдах продотрядов никогда не участвовал. Последним местом его работы был Институт истории ВКП(б). Хотя, характер у Николаева был очень плохой, неуступчивый, за что весной 1934-го руководство института пыталось «спихнуть» его по партийной мобилизации на транспорт. Он поднял скандал, за что его сначала исключили из партии, а потом после настойчивых апелляций восстановили, объявив «строгий выговор с занесением в личное дело».

Николаев не сдается. Он требует снятия взыскания и восстановления на работе. Обращается в различные инстанции и лично к Кирову. Пишет, что обидели несправедливо, а дома — жена, двое детей, теща. Жить приходится на зарплату жены. Одно слово, попал человек в патовую ситуацию.

Ко всему этому добавились слухи, что жена Николаева, Мильда Драуле (латышка по происхождению), уж очень близка к Кирову. Кстати, упомянутая мной Алла Кирилина считает, что слухи о связи Драуле с лидером ленинградских большевиков, скорее всего, не отвечали действительности, что Николаев — это «фанатик, решивший войти в историю путем терракта». Утверждения Кирилиной, в частности, основываются на том, как вел себя Николаев на допросах. Он бился в истерике и кричал: «Мой выстрел прозвучал на весь мир». Кроме того, на допросах и Мильда Драуле, и сестра убийцы утверждали, что Николаев очень болезненно переживал увольнение с работы, привлечение к партийной ответственности и при этом... беспощадно, вполне антикоммунистически критиковал политику партии.

Сохранился дневник Николаева, в котором эта тема доведена до абсолюта. Например, он пишет, что «коммунизм и через 1000 лет не построить», пишет о намерении отомстить «бездушным чиновникам», «бюрократам», более того — о намерении убить кого-то, «лучше всего Кирова». В октябре 1934-го он записывает: «Я на все теперь буду готов, а предотвратить это никто не в состоянии. Я готовлюсь, как Желябов».

На всех допросах 1—6 декабря Николаев утверждал, что совершил индивидуальный террористический акт. 2 декабря его допрашивал Сталин, приехавший с большой официальной свитой в Ленинград. Об этом допросе писали многие авторы, утверждая, что Николаев указывал на ленинградских чекистов, говорил, что это они научили его, как убить Кирова. На самом деле ничего такого не было. А вот одно интересное реальное свидетельство чекиста, охранявшего убийцу в камере, сохранилось. Вернувшись с допроса, Николаев сказал: «Сталин обещал мне жизнь, какой вздор, кто поверит диктатору. Он обещает мне жизнь, если я выдам соучастников. Нет у меня соучастников». Жизнь Николаеву, конечно же, не сохранили, а соучастники у него вскоре нашлись.

Первыми «соучастниками» Николаева объявили его родственников. Но самое интересное то, что Сталин сразу же после убийства назвал (априорно) других «соучастников». По свидетельству Ежова, он вызвал его и генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева и сказал: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Версия была настолько невероятной, что ее разработка вызвала сопротивление даже у НКВД. Однако Сталин четко и последовательно настаивал на своем. По словам заместителя председателя Комиссии партконтроля при ЦК ВКП(б) Николая Ежова, он звонил по телефону шефу НКВД Генриху Ягоде, требовал «расследования» в заданном направлении и пригрозил: «Смотрите, морду набьем». (Ягоде таки «морду набьют» в 1936-м, когда он потеряет должность наркома внутренних дел, уступив ее Ежову, а потом будет уничтожен.)

Следовательно, «соучастников» убийства Сталин определил без проволочек и без колебаний. Он причислил к ним своих политических противников, которые в свое время попортили ему немало крови на пути к власти. Но расправу над ними следовало оформить юридически.

1 декабря 1934 года, то есть в день убийства Кирова, Сталин собственноручно подготовил одно очень своеобразное постановление Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР. Этот чрезвычайный акт, который не обсуждался на политбюро ЦК ВКП(б) и на сессии ЦИК СССР, с полным правом можно назвать хартией террора. Документ предписывал завершать следствие в делах о террористических организациях и актах в десятидневный срок, рассматривать их в суде без участия обвинения и защиты, не допускать кассационного обжалования и прошения о помиловании, а приговоры о расстреле осуществлять немедленно после их объявления.

Этот документ автоматически «повышал» роль и значение карательных органов, численность которых после 1 декабря 1934-го стала расти и которые начали действовать активно. 4 декабря в «Правде» было опубликовано сообщение об аресте большой группы «террористов-белогвардейцев». 16 декабря были арестованы ветераны ленинского руководства Лев Каменев и Григорий Зиновьев. 28—29 декабря выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила к расстрелу 14 человек, обвиненных в непосредственной организации убийства Кирова. В приговоре утверждалось, что все они, включительно с Николаевым, были «активными участниками зиновьевской антисоветской группы в Ленинграде».

С Ленинградом все понятно, как и с Москвой, где молниеносно провели аресты. Но дело в том, что еще раньше, 18 декабря, в Киеве выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха рассмотрела дела 37 человек. Их обвинили в участии в Объединении украинских националистов (ОУН) — организации, которая якобы ставила целью свержение властного режима. Как сообщалось, «суд установил, что большинство обвиняемых прибыли в СССР через Польшу, а часть — через Румынию, имея задание осуществить на территории УССР ряд террористических актов. Во время задержания у большинства обвиняемых отобраны револьверы и ручные гранаты».

Среди тех, кому вынесли смертный приговор, были, в частности, Роман Сказинский, Тарас и Иван Крушельницкие, Дмитрий Фалькивский, Григорий Косынка, Кость Буревий, Олекса Влизько и другие. В связи с этим американский исследователь, автор книг «Большой террор» и «Жатва скорби» Роберт Конквест точно заметил, что хотя во всех трех случаях (имеются в виду процессы в Ленинграде, Москве и Киеве) говорилось, вроде бы большинство обвиняемых тайно прибыли из-за границы с террористическими целями, «мы видим, что почти все казненные в Украине были хорошо известными писателями, культурными и общественными деятелями. За исключением одного молодого дипломата и одного поэта, который бывал в Германии, все они не покидали Украину в течение многих лет».

В системе сталинского «правосудия» это, собственно, не имело значения. Для Украины, которой с конца 1932 года фактически руководил присланный из Москвы Павел Постышев, 1 декабря 1934-го стало той гранью, которая ознаменовала новый тур террора. Начались повальные аресты, и наиболее бессмысленные обвинения вынуждены были подписывать самые известные украинские интеллектуалы, политики, деятели культуры. Среди этих обвинений — «украинский буржуазный национализм», «троцкизм», «террористические замыслы».

КТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ УБИЛ КИРОВА? (ВМЕСТО ВЫВОДОВ)

Отвечая на этот вопрос, осмелюсь на такую формулу: его убила система руками Леонида Николаева. Это убийство, если допустить, что оно действительно было «заказным», или если оно даже не было таковым, можно с полным правом назвать советским вариантом поджога рейхстага. В любом случае, если бы его не было, Сталин бы выдумал что-то другое.

Почувствовав даже не угрозу своей власти, а просто намек на неудовлетворенность со стороны партийных бюрократов, он без колебаний напомнил всем, кто в доме хозяин, и что им раз и навсегда сделан выбор в пользу правления с помощью страшного террора. После жестокой гражданской войны, нечеловеческих коллективизации и раскулачивания, после инфернального голода начала 30-х Сталин сознательно обрушил на общество новые мощные волны насилия.

И сейчас мало кто знает, что сам Сталин 7 ноября 1937 года во время обеда на кремлевской квартире Клима Ворошилова неожиданно прокомментировал это свое решение в декабре 1934 года. Вот послушайте: «Каждый руководитель должен чувствовать благородный страх не провалиться на работе, тогда будет сохранено доверие, оказанное тебе. Нужна была жертва Кирова, чтобы мы поняли это. Киров своей кровью нам, дуракам (прошу прощения за ясность высказанных мыслей), открыл глаза».

Как всегда, в этих сталинских словах правда смешана с демагогией. То, что пролилась кровь Сергея Кирова, — неоспоримый факт, а вот то, что это «открыло глаза» тирану, — ложь. Глаза у диктаторов всегда открыты, иначе бы они так долго при власти не находились.