У истоков американской государственности-2

Окончание. Начало читайте «День», №131-132
     В 1782 году бостонская газета «Кроникл» вдохновенно заявила: «Как Ганнибал поклялся никогда не заключать мира с римлянами — так пусть каждый американский патриот поклянется никогда не заключать мира с англичанами, с этими порождениями ада, этими ворами, убийцами, тиранами!  Действительно сильные слова. Но здесь нужны три замечания. Во-первых, герой Ганнибал все же проиграл войну с римлянами, и так, что в итоге Карфаген сравняли с землей (прибегая к каким-либо историческим аналогиям, надо быть крайне осторожным!). Во-вторых, мир с «убийцами»-англичанами был подписан, причем очень скоро — уже в следующем, 1783 году. И в-третьих, уже, по крайней мере, последние полтора века США и Британия были и остаются ближайшими геополитическими союзниками.

Несмотря на подобные ультрапатриотические заявления (впрочем, легко понятные в реалиях), действительность диктовала свои законы и свою политику. «Отцы-основатели» нового государства, Джордж Вашингтон прежде всего, вскоре почувствовали, что при всем уважении к поистине великим принципам Декларации о независимости США уже находятся в новом социальном и политическом пространстве — государственность утверждена, она официально признана Лондоном, а теперь пора определяться, какой именно будет эта государственность, какими будут отношения собственности (это главное), какой будет модель разделения власти, и, что тоже существенно, новая национально-историческая мифология (тоже далеко не второстепенная).

Решить все эти непростые задачи было призвано принятие первой (до сих пор действующей — правда, с многочисленными поправками) Конституции США в 1787 году. Этот, без преувеличения, судьбоносный документ очень быстро стал легендарным (похоже, именно его и Декларацию о независимости имел в виду Тарас Шевченко, когда спрашивал: «Чи діждемось ми Вашингтона з новим і праведним законом?») И отвечал: «А діждемось-таки колись!»).

Если соблюдать суровую канву фактов, то события развивались следующим образом. Конституционный Конвент США (председательствовал Джордж Вашингтон), на котором, собственно, и был утвержден текст Основного закона страны, работал в Филадельфии (к тому времени столице государства) с мая по сентябрь 1787 года. Вашингтон верил в то (и это отразилось в его многочисленных письмах за тот год), что, согласно доктрине еще Древнего Рима, народ является образцом всех возможных добродетелей, и, соответственно, также и народ Америки, свергнув иго британских колонизаторов, в конце концов выйдет на широкий путь, ведущий к счастью. Однако события с каждым днем все яснее демонстрировали: дело это непростое, слишком часто граждане сбиваются с пути.

Конституционный Конвент 1787 г. должен был упорядочить такую ситуацию (несомненно, Вашингтон, направлявший этот процесс, постепенно избавлялся от многих иллюзий). Еще за год до этого будущий первый Президент — убежденный республиканец на фоне довольно явного распространения тогда в США промонархических взглядов, потому что звучали даже призывы пригласить на американский «трон» представителей французской или испанской королевских династий — сокрушенно писал: «Мне говорят, что ныне даже уважаемые люди без ужаса говорят о монархической системе правления... Какой триумф для наших врагов — их предсказания сбываются! Какой триумф для сторонников деспотизма — обнаружить, что мы не способны управлять самими собой, и система, основанная на равной свободе, просто абстрактный идеал и ложная! Молю Бога, чтобы своевременно были приняты мудрые меры, чтобы предотвратить последствия, которых мы имеем все основания опасаться».

Еще перед открытием Конвента влиятельные люди в тогдашнем американском политикуме Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон — оба позже преемники Вашингтона в должности Президента США, принадлежали к кругу «отцов-основателей» США — обнародовали рецепт: как Америка должна прокладывать путь к лучшему будущему. По их мнению, необходимо, прежде всего, оформить централизованную, достаточно сильную общеамериканскую государственную власть. В противном случае господствующий класс собственников (об этом говорилось достаточно откровенно) рискует столкнуться с «анархией», что будет иметь разрушительное влияние на страну (о «равной свободе» уже не говорилось!).

Безусловно, это ясно понимали и делегаты филадельфийского Конституционного Конвента 1787 года. Следует обратить пристальное внимание на социальное происхождение этих людей: 15 плантаторов-рабовладельцев, 14 банкиров, 14 землевладельцев и спекулянтов землей, 12 торговцев, промышленников и судовладельцев, общим числом 55 делегатов. Стоит ли удивляться тому, что создатели Конституции отказались отменять рабство в южных штатах (соответствующая поправка к Основному закону была принята почти через 80 лет, по итогам кровавой Гражданской войны)? Интересно, что делегаты довольно быстро договорились: во избежание любых инсинуаций и сплетен относительно их работы следует работать за закрытыми дверями! «Вирджинский план», разработанный именно в те месяцы и согласованный с Вашингтоном, предусматривал создание сильного федерального правительства. Альтернативы здесь не было, потому что, как писал Вашингтон Конвенту, «правительство расшатано до самого основания и может пасть от малейшего ветерка, даже слабого». Здесь было посягательство на прерогативы Конгресса, но каким мог быть другой вариант? Анархия?

После принятия Конституции — выдающегося документа, который, снова подчеркнем это, действует и сейчас, через 234 года, со всеми поправками и коррективами — ее создатели дали ясно понять тогдашнему обществу: несмотря на поразительно красивые фразы о демократии, основное — это святость права собственности (куда, в частности, в то время зачислялось и право на владение рабами). Джеймс Мэдисон направил письмо Томасу Джефферсону, где, среди прочего, разъяснял, что везде, где существует власть, неизбежно есть и угроза угнетения. В Америке же опасность установления тирании заключается в господстве масс над меньшинством, наделенным собственностью. «Необходимо, прежде всего, опасаться нарушения прав частной собственности, — подчеркивал Мэдисон и добавлял: — именно для охраны собственности и необходимо сильное федеральное правительство.

А несколькими месяцами позже тот же Джеймс Мэдисон развил дальше свои взгляды, опубликовав статью в газете «Федералист», где, в частности, подчеркивал: «Разница в способностях людей, откуда, вообще говоря, и происходят права собственности, является важным препятствием для единства интересов. Первая цель правительства — это защита таких способностей людей... Обычный и самый крепкий источник раздора — это разное и неравное распределение собственности. Те, кто имел собственность, и те, кто не имел ее, всегда отстаивали отличные интересы... Регулирование этих разных противоречивых интересов и является главной задачей современного законодательства». Следует признать: если есть принцип, который «красной нитью» проходит через всю историю США и их правовых институтов, Джеймс Мэдисон изложил его очень четко. Перекликание с современностью здесь действительно ощутимо.

Одновременно потерпело поражение левое крыло сторонников американской независимости, взгляды которых военный министр Нокс в отчете Вашингтона изложил так: «Они жалуются на непосильные налоги, но это не является истинной причиной протестов, потому что они либо совсем не платили налоги, либо уплачивали их крайне недостаточно... Они видят слабость правительства, чувствуют свою бедность по сравнению с богатыми людьми и собственную силу, они решительно настроены применить последнюю, чтобы исправить первую... Они стремятся ликвидировать все долги, общественные и частные, а их кредо таково: собственность США была защищена от захвата Великобританией общими усилиями всех, и потому должна быть общей собственностью всех. Те, кто выступают против этого кредо, являются врагами равенства и справедливости и должны быть стерты с лица земли».

Как видим, уже на заре американской независимости достаточно четко оформилось два крыла национальной политической мысли: консервативное (впоследствии оно постепенно превратилось в праволиберальное) и левое (от которого потом отделилось леворадикальное крыло, существующее в США и поныне), для которого лозунги Вашингтона о «равной свободе» имели определенный реальный смысл. Так всегда происходит в истории: по завершении революции происходит социальное и политическое разграничение внутри революционного лагеря. И Украина здесь не исключение.

Но если страну возглавляет авторитетный общенациональный лидер — события разворачиваются совсем иначе, чем в том случае, когда этого лидера нет. В Америке таким лидером был Джордж Вашингтон. И его роль в истории США и мира лишь оттеняет высокое чувство долга первого Президента, который, накануне официального вступления в эту должность, признавался уже упомянутому военному министру Ноксу (апрель 1789 года): «Говорю тебе со всей искренностью (мир, конечно, вряд ли поверит этому) — я иду в кресло правителя, полон чувств, не очень отличающихся от тех, которые испытывает преступник, который приближается к месту своей казни... Я совсем не хочу на склоне жизни, почти полностью посвященной заботам о государстве, оставлять свое мирное имение (Маунт-Вернон. — И.С.) ради бурного океана политики, при том, что у меня нет способностей и склонностей, необходимых для овладения рычагами власти» (почему-то кажется, что сознание лидеров современной украинской политики совсем иное).

Итак, в истории нашего нынешнего ближайшего стратегического партнера и союзника кроется много поучительных фактов, которые помогут овладеть сложным искусством управления государством и избежать явных провалов. Вот почему полезно внимательно изучать ее.