Украинофобия под скальпелем сатирика

Есть события, явления в украинской культуре (и шире — в истории), которые, появившись на изломе времен, и теперь остаются для любознательного исследователя как будто вехой, разделяющей то стремительное, то катастрофическое, то неспешно-спокойное, однако всегда драматичное течение отечественной «реки истории», — четко разделяет на «до» и «после». Одно из выдающихся произведений великого украинского драматурга ХХ века Николая Гурьевича Кулиша, комедия «Мына Мазайло», была завершена автором в декабре 1928 года, а уже через четыре месяца она была поставлена на сцене знаменитого театра «Березіль» (режиссер — Лесь Курбас; в спектакле принимали участие такие «звезды», как Наталья Ужвий, Марьян Крушельницкий, Иосиф Гирняк). Пьесе сразу была дана наивысшая репертуарная категория «А», она рекомендована к показу во всех театрах Украины (уникальный случай в жизни Кулиша!) Однако уже в следующем, 1930 году комедия, которая стала уже явлением жизни и приобрела огромную популярность, была в жестких высказываниях квалифицирована как «махрово-националистическая» и срочно снята из репертуара.

Почему? Потому что на тот момент правящая группа Сталина и ее наместники в Украине уже пришли к выводу о том, что процесс украинизации (а именно — его содержание, ход и коллизии как раз определяют тематику комедии «Мына Мазайло») необходимо сворачивать, — быстро, беспощадно, силовыми методами. Вплоть до физического уничтожения его убежденных сторонников из числа интеллигенции, что и было сделано через семь лет с самим Николаем Гурьевичем (все та же страшная дата и место гибели: Соловки, 1937 год). Однако дело в том, что выдающаяся комедия Кулиша — никоим образом только об украинизации; в ней речь идет о проблеме значительно более широкой и более драматичной, а именно — о психологии и природе национальных оборотней (что, несомненно, выводит это произведение из узких, ограниченных часовых рамок и делает его необходимым и поучительным для зрителя и читателя наших дней, — ведь явление «малорусского» ренегатства, высказываясь очень сдержанно, никуда не исчезло, более того ,— стремится к реваншу!) Поэтому вчитаемся в строки этой ироничной, горькой, остро безжалостной сатиры нашего классика — и, возможно, удивимся тому, как мало изменилась психология агрессивного мещанина за 80 лет (а этот тип, между прочим, является прекрасной питательной средой для любого шовинизма, украинофобии и, при определенных обстоятельствах, также политической деспотии — Кулиш был свидетелем этого).

Кто же такой Мына Мазайло? Это советский служащий, житель Харькова (точнее, его преимущественно русифицированного района Холодная Гора), сотрудник «Донвугілля», украинец от деда-прадеда, который, однако, убежден в том, что чуть ли не наибольшим несчастьем его жизни является «грубая», «мужицкая» фамилия, И, в конце концов, после титанических усилий заменяет ее на «благородную» — Мазенин; обсуждались также другие варианты: Мазов; Де Мази; Фон Мазел; Мазанский. В то же время, Мазайло чуть ли не ежедневно берет уроки «по руському правописанию» — «як на причастя ходить», по собственному признанию. Однако проблема заключается, к величайшему сожалению для Мыны, в том, что его сын, комсомолец-филолог Мокий, убежденный защитник всего украинского, который искренне верит в то, что украинизация, — это всерьез и навсегда (как верил в это определенное время и сам национал-коммунист Николай Кулиш), — категорически против изменения фамилии на более «благозвучную».

«На помощь» Мазайло-старшему из Курска прибывает близкая родственница, тетя Мотя, чтобы форсировать желанный процесс изменения фамилии. Это в ее уста Кулиш вкладывает настоящие «жемчужины» шовинизма, например: «По-моєму, прілічнєє бить ізнасілованной, нєжелі українізірованной» (это она так реагирует на весть о том, что Мокий Мазайло сумел обратить в свою «украинскую» веру молодую девушку, и та отдала ему сердце), или же: «Милії ви мої люди! Яка у вас провінція, ах, яка ще провінція! Ой, яка ще темрява! Про якусь українську мову споряться і справді якоюсь чудернацькою мовою балакають. Боже! У нас, у Курську, нічого подібного!» Однако не стоит над этим смеяться читателю — ведь вот такие фразочки, наподобие: «Бо всі ми перш за все — руськії люди!» (вроде бы манифест одной из не маргинальных современных политических партий Украины — только прибавить еще об «общей истории»...) или, например, «украинизация, как в «Днях Турбіних» Альоша сказав, це туман, чорний туман, і все це минеться. Зостанеться єдина, неподільна...» — и после хитрой паузы тетя Мотя завершает: «СРСР!». Все эти фразочки до сих пор являются достаточно адекватным проявлением умонастроений большого количества наших избирателей (чтобы не говорить — «граждан»). И когда тетя Мотя саркастически спрашивает собеседника: «Ви серйозно чи по-вкраїнському?» или убедительно утверждает, что Тарас Бульба и его сыновья общались, понятное дело, исключительно на русском языке (поклон талантливому режиссеру Владимиру Бортко!), или же возмущается: «Тільки що під’їхали до вокзалу, дивлюсь — отакими великими літерами написано: «Харків». Дивлюсь — не «Харьков», а «Харків». Нащо, питаюсь, навіщо ви нам іспортілі город?» — важно понять, что все это — «обычные» проявления того шовинистического массового сознания, которое, собственно, и помогло Сталину прекратить украинизацию и начать кровавое уничтожение всего украинского.

Кстати, о поражающем пророчестве Мыколы Кулиша. Его произносит в пьесе дядя Тарас, украинец старых, «классических» национал-демократических (не национал-коммунистических!) взглядов. Он прорекает: «Їхня (большевиков. — И. С.) українізація — це спосіб виявити всіх нас, українців, а тоді знищити, щоб і духу не було. Попереджаю!» И хоть в пьесе здесь все-таки идет отрицание младшего Мазайло, Мокия: «Провокація. Хто стане нищити двадцять мільйонів самих лише селян-українців, хто?» — история страшно ответила на этот вопрос, подтвердив пророчество дяди Тараса и Кулиша. Напомним, что эти строки писались не в 1933, а в 1928 году, и остается только удивляться прозорливости выдающегося украинского деятеля (о смелости нечего и говорить — ведь все это прозвучало со сцены! Не случайно, когда Николая Гурьевича исключали в 1934 году из партии и готовился его арест, то «Мыну Мазайло» называли среди «ясно националистических» и «чужих» пьес).

Между прочим, дядя Тарас как украинский патриот интересуется историей и в процессе дискуссии напоминает Мыне Мазайло, тете Моте и другим «істинно руським»: «Тому вже триста тридцять два роки, як написано першого слав’яно-руського словника... Найперший слов’яно-український словник виданий ще 1596 року Лаврентієм Зизанієм-Тустановским. А у вас тоді писаний словник був?» —спрашивает Тарас тетю Мотю в ответ на ее «глубокую» мысль: мол, украинский язык — это «австріяцька видумка», и все. Это все происходит в тот момент, когда герои Кулиша активно обсуждают проблему: а кто такие, собственно говоря, украинцы вообще? Вот вариант ответа Мыны Мазайло: «Українцями звуться ті, хто вчить нещасних службовців так званої української мови. Не малоруської і не тарасошевченківської, а української — і це наша малоросійська трагедія». И дальше Мына объясняет: «Частина їх (то есть украинцев. — И. С.) — наші малороси, себто руські, а частина, з’явіть собі, галичани, себто австріяки, що з ними ми воювали 1914 року, подумайте тільки!» Вот тогда тетя Мотя победоносно резюмирует: «Я так і знала, я так і знала, що тут діло нечисте... Так он, вони хто, ваші українці! Тепера я розумію, що таке українська мова. Розумію! Австріяцька видумка, так?» Абсурд, скажет читатель. Однако стоит почитать некоторые публикации современных российских и «украинских», юго-восточных газет — и схожесть с «аргументацией» Мыны и тети Моти просто бросается в глаза.

Однако внимательно вслушаемся в то, что говорит (и думает) тот герой, именем которого названа комедия. Чем Мына объясняет свое отвращение ко всему украинскому вообще, к кампании украинизации 20-х годов, в частности? «Серцем передчуваю, що українізація — це спосіб робити з мене провінціала, другосортного службовця і не давати мені ходу на вищі посади». Сформулировано блестяще! А «прибавить» и «додумать» за самого Мыну, выразить его отношение к украинскому национальному возрождению от его собственного имени взялся вскоре после премьеры комедии журнал «Літературний ярмарок» (1929 г., №6). Есть, кстати, основания считать, что эта публикация принадлежит перу славного Остапа Вишни. Читать ее в настоящий момент чрезвычайно интересно.

Вот некоторые фрагменты (воображаемый адресат, к которому обращается Мына, — это тогдашний нарком образования УССР Николай Скрипник): «К Вам обращаюсь как к Народному Комиссару Образования, которое должно беспокоиться об обеспечении национальных потребностей национальных меньшинств Украины. Почему... о деле русского национального меньшинства Вы не беспокоитесь? Нечего там говорить о русских национальных сельсоветах и русских национальных районах, потому что это на селе. А вот почему не принимаете меры для обеспечения наших национальных интересов — вот таких граждан как я, Мына Мазайло, да и вообще, других служащих наших учреждений.

Я на службе свои обязанности исполняю и использую тот украинский язык, когда нужно писать в Наркомат образования или в какое-нибудь местное украинское учреждение. Но до моей частной жизни никому нет дела. Однако мои национальные культурные потребности полностью уничтожают. Действительно. Я честный советский гражданин, служу старательно, никакого сопротивления украинизации не оказываю, живу себе тихонько в Харькове на Холодной Горе. Одним словом, от меня ничего плохого советская власть не имеет. Однако меня на каждом шагу урезают и давят. Бывало, после службы каждый вечер читаем нашу харьковскую газету «Вечернее Радио». Сидишь себе дома в частной жизни и читаешь газету. Узнаешь из нее все, что нужно: где что у кого украли, кто кого побил, что творится на белом свете. Тогда я чувствовал, что Советская власть обеспечивает мои национальные потребности. Свой угол. Своя газета пишет о своей жизни на своем языке. А теперь: на тебе! И ту последнюю газету украинизировали. Я полностью лишен культурных орудий для моих национальных потребностей.

Сейчас (1929 год. — И. С.) говорят, будто хотят украинизировать еще и оперетту харьковскую. Куда же тогда деваться? Даже в субботу или в воскресенье пойти некуда будет. Потому что какая же это будет оперетта, если в ней будут танцевать по-украински? Как же можно будет тогда пойти на «Прекрасную Елену», когда она будет говорить по-украински? Наши все служащие, которые ходят в оперетту, полностью против ее украинизации. Пусть себе украинцы строят новую оперетту, с новым репертуаром, еще лучше, если это оригинальный репертуар, но наши национальные интересы должны быть обеспечены.

Пусть себе рабочие пролетаризируются и украинизируются, но нужно обеспечить национальные интересы и нашего русского служащего, русского мещанства, всех тех, кто составляет огромное большинство города Харькова и определяет его культурное лицо. Нужно ясно сказать: днем на работе пусть будет украинизация, но вечер — это частное дело. Оперетта, «Вечернее Радио» — должны быть на русском языке. Без сомнения, все-таки придется повернуть к этому».

И повернули! Сталинская тотальная русификация, кроме всего прочего, тотально обеспечила «национальные интересы» (мало)российского мещанства — во всеукраинском масштабе. Заслуга Николая Кулиша в том, что он предвидел это, почувствовал это (между прочим, указанный фактор замечается далеко не всеми историками). А наша обязанность — не забывать об этой угрозе. Будем бдительными!