Утраченные возможности

Падение правительства Керенского и захват власти большевиками в центральной части России таки изменило акценты в отношении пророссийски настроенных слоев населения к Центральной Раде — «лучше Рада, чем большевики!» Демонстрируя в течение всего предыдущего периода своего существования принципиальный либерализм и умеренность в национальных программах, а также склонность к социалистическим идеям эсеровского направления, Центральная Рада непременно становилась «меньшим злом» перед альтернативой прихода фундаментального большевизма с его проповедью непримиримой классовой борьбы и экспроприации экспроприированного.

Лозунг «Поддержать Раду» стал знаковым также и для части представителей высшего генералитета бывшей Императорской российской армии — ее последний легитимный главнокомандующий генерал Духонин в начале ноября 1917 года начал переговоры о перенесении Главной Ставки из Могилева в Киев; когда же это сделать не удалось из-за захвата ее большевиками, командующие Румынского и Юго- Западного фронтов формально провозгласили о своем подчинении Центральной Раде и объединении указанных фронтов в единый Украинский фронт. Миф о Центральной Раде и украинском национализме как надежной силе, которая сможет остановить большевизм, становился предметом размышлений военных, которые искали путей спасения перед очевидной перспективой проигранной мировой войны и потерянной Отчизны.

На международном уровне дело украинской государственности после Октябрьского переворота в Петрограде не было второстепенным вопросом: оба блока расколотого войной мира были по-своему заинтересованы в ставках на украинскую карту. Германия и Австро- Венгрия, нуждающиеся в скорейшем замирении на восточном фронте для большей концентрации сил в решающем марш-броске на запад, сжатые в тисках мировой сырьевой и продовольственной блокады, еще с августа 1917 года пытались наладить отношения с Центральной Радой, предлагая Украине мир и государственное признание. Страны Антанты, в свою очередь, наблюдая распад восточного фронта и фактически потеряв своего главного союзника на востоке Европы, любой ценой требовали не допустить увеличения количества австро-немецких дивизий на западе, а потому возможное спасение виделось в поддержке украинской государственности при условии удержания позиций Украинского фронта и продолжения Украиной войны с Тройственным союзом.

Таким образом, политическая ситуация октября 1917 года выдвинула перед украинскими политическими кругами сложную дилемму: быть или не быть Украине самостоятельной, сможет или сможет национальное руководство воспользоваться благоприятной международной ситуацией. Миф украинской идеи, однозначно, имел пути для государственной реализации — после Петроградского переворота в него хотели уверовать, поскольку он продуцировал важную составляющую — надежду на спасение, на некое украинское чудо, которое спасет от ужасной угрозы общественных беспорядков и военной катастрофы. Впрочем, чтобы надежда не превратилась в разочарование, она должна подтверждаться, а поэтому время требовало трезвого расчета, смелых решений, бескомпромиссности в их выполнении — чтобы появиться на политической карте мира, Украина в самом конце 1917 года должна была занять сильную позицию в отношении внутренних и внешних вызовов.

Та же историческая судьба, подарив Украине в октябре 1917 года шанс на государственность, кажется, одновременно поскупилась на харизматичных лидеров, способных активно действовать и брать на себя всю полноту ответственности за будущие результаты. Октябрьский переворот застал Центральную Раду врасплох — центральный вопрос: какой же будет украинская позиция в отношении большевиков — не был четко решен не только в ближайшие дни после переворота, но и месяцами позже, когда большевики откровенно провозгласили украинскую власть антинародной и начали военную интервенцию против Украинской Народной республики. Реакция украинской стороны оказалась достаточно пассивной — ни один из лидеров не осмелился выступить сторонником организации решительного вооруженного сопротивления внешней агрессии, но зато дело пытались уладить заискиванием перед большевистским правительством России — вплоть до последовательной демобилизации собственных Вооруженных сил вскоре перед появлением большевистских соединений под стенами украинской столицы… «Вера во всероссийскую революцию и пренебрежение национальным сознанием крестьянских масс выявили свои пагубные последствия тогда, когда в Украину начали проникать большевистские призывы, а агитаторы засыпали украинские села своей пропагандистской литературой», — писал украинский историк Исидор Нагаевский. 300 студентов и несколько сот казаков («вспомогательного куреня»!) встретили 29 января 1918 г. под Крутами 6-тысячную «орду» полковника- эсера Михаила Муравьева. Власти предержащие же в Киеве продолжали делить портфели.

Неконструктивной оказалась и позиция украинского руководства относительно определения своих приоритетов в ориентации на мировые военные блоки. С одной стороны, большевистское перемирие с немцами и начало переговоров о заключении сепаратного мира ставило Центральную Раду в сложную ситуацию, поскольку игнорирование переговоров в Брест-Литовске позволило бы большевистскому правительству России заключить мир от имени всей бывшей Российской империи и при необходимости давало удобный повод как немцам, так и большевикам для осуществления военной агрессии на украинскую территорию. Стоило считаться и с тем, что незаключение сепаратного мира могло привести к негативному моральному эффекту на украинское население и непременно стало бы взрывным идеологическим материалом для популистских спекуляций большевистской пропаганды.

В то же время, при всей привлекательности проекта сепаратного мира с Тройственным союзом, его перспективы на будущее уже осенью 1917 года имели достаточно шансов оказаться малоценными, поскольку виды Центральных государств на победу в войне из-за истощения собственных ресурсов и прогнозируемого скорого вступления в войну Соединенных Штатов были довольно призрачными. Путь украинской ориентации на Антанту был несравненно более сложным, но и обещал настоящие, а не призрачные дивиденды на будущее. Главным преимуществом поиска понимания с Антантой следует считать даже не столько ставку на победителя и надежду на его добрую волю в послевоенном мироустройстве, сколько то, что только Франция и Великобритания были непосредственно заинтересованы в создании в Украине армии, способной удерживать, по крайней мере, украинскую часть бывшего Восточного фронта, в то время как непосредственный интерес Центральных государств можно охарактеризовать с точностью до наоборот. Не была ли боеспособная украинская армия главным гарантом сохранения суверенитета во время мировой войны и после ее окончания?

Первоочередная проблема Центральной Рады после Октябрьского переворота в Петрограде оказалась в том, что для своего утверждения Украинская Народная республика нуждалась в собственных вооруженных силах, но их в полноценном смысле этого слова в конце 1917 г. у украинского правительства не было, как не было и четкого видения зачем и какими эти вооруженные силы должны быть.

Отношение украинских политических кругов к военному вопросу в течение всего 1917 года характеризовалось не меньшими противоречиями, чем отношение к проблеме украинского суверенитета, и последнее в значительной степени обусловило все просчеты, которые допустила Центральная Рада в своей военной политике. Адекватному осознанию этого вопроса деятелями Центральной Рады мешал их непреодолимый федерализм, заключавшийся в приоритете украинского автономизма в пределах демократической России перед полным обретением независимости Украинской Республик. Если идеалом желаемого устройства Украины виделась именно автономия, то необходимость собственных вооруженных сил была относительной — возможность воевать с метрополией в украинском правительстве вряд ли кто допускал.

Действительно, начиная со времени I Всеукраинского военного съезда, проходившего в Киеве в начале мая 1917 года, к перечню требований Центральной Рады к Временному правительству добавился пункт об утверждении территориального принципа формирования вооруженных сил Российской республики и о выделении этнических украинцев в отдельные «украинизированные» воинские единицы. В то же время, Центральная Рада фактически никогда не ставила вопрос о полном подчинении себе «украинизированных» частей, тогда как наиболее радикальным проектом было совместное управление ими высшим военным командованием и соответствующим военным органом Центральной Рады. Стоит также отметить, что ситуация ненамного изменилась даже после Третьего Универсала (20 ноября 1917 г.), провозгласившего создание Украинской Народной республики, поскольку по специальному соглашению с фронтовым командованием Центральная Рада должна была командовать исключительно войсками внутренних округов, в то время как фронтовая зона, где, собственно, и находились все «украинизированные» части, должны были сохранить принцип субординации, подчинения правительству в Петрограде.

Характерным эпизодом использования «украинизированных» войск был приказ Александра Керенского о марше 17-го «украинизированного» корпуса на захваченный большевиками Петроград. Несмотря на протесты Военного комитета Центральной Рады, корпус таки был передислоцирован с Румынского фронта на окраины революционной столицы, где он и разложился в последующие месяцы. Нетрудно понять, что после захвата Верховной Ставки большевиками и утверждения там нового большевистского главнокомандующего, право Центральной Рады на управление фронтовыми частями было в очередной раз решительно отвергнуто. Интересный факт, что командующий 34-м «украинизированным» корпусом генерал Павел Скоропадский, получив в конце ноября (!) распоряжение большевистского главковерха Крыленко (!) о переводе корпуса с ближайшего фронтового тыла на передовую, хотя и нарушил приказ, отправив одну из своих дивизий в глубокий тыл с целью заблокировать продвижение большевизированных частей на Киев, однако все же вторую более боеспособную свою дивизию таки направил в указанный Крыленко пункт назначения…

Вторым и не менее болезненным камнем преткновения в военной политике Центральной Рады были ее социалистические взгляды с соответствующим набором ортодоксальных постулатов против армии и военной организации как таковой. Армия для тогдашних социалистов Российской империи представлялась институтом недемократическим и что главное — наиболее действенным инструментом реакционных кругов общества для осуществления «контрреволюционных» действий. Украинские социалисты Центральной Рады, к сожалению, не стали исключением из общего правила, а потому в отношении военной организации «украинизированных» формирований пытались тщательно применять «демократические» нововведения, как-то: предоставление солдатам политических прав, организация военных советов с целью ограничения власти командиров, одобрение выборного принципа назначения и перемещения командного состава, и в конечном счете, по возможности избегать сотрудничества с кадровым офицерским составом, подозревая его в неискренности в отношении поддержки программ Центральной Рады и скрытом монархизме. Прямым результатом применения таких принципов к организации военного дела было исключение всякой возможности создания боеспособных воинских формирований — солдаты непременно превращались в разагитированную вооруженную толпу, которая не признавала дисциплину, однако поддавалась пропаганде агитаторов. Страдало соответственно и военное управление, испытывавшее нехватку необходимого опыта и профессиональных знаний — неслучайно организация обороны от большевистского вторжения оказалась не запланированой даже на высшем командном уровне.

Миф Украинской Центральной Рады и ее «украинизированных» формирований начал быстро развеиваться уже в конце 1917 года из-за постепенного, но неотвратимого разложения наличествовавших воинских формирований, нехватки действенных шагов по прекращению фактической анархии в провинции и удержанию хоть какой-то территории под своим устойчивым контролем. Несмотря на то, что военные миссии Великобритании и Франции в декабре 1917 года признали украинский суверенитет и предлагали кредиты на организацию Украинской армии, украинские лидеры не чувствовали себя в способными участвовать в мировой войне и начали сепаратные переговоры с немцами, торя путь к военной помощи берлинского правительства и определяя тем самым судьбу национального государства на ближайшие годы.