Утверждение великого Слова

Задумываясь над поворотами судьбы великих людей, мы, потомки, часто воспринимаем (это неотвратимая и вынужденная потеря) драмы их жизни слишком упрощенно, схематически, так сказать, приглушенно. То же самое касается и победных событий бытия наших Славных. Понять, что чувствовали они, чем стали для них те или иные биографические коллизии, изучая лишь сухой перечень дат, собственных имен и документов — это, поистине, не легче, чем представить себе красоту знаменитого города, имея перед собой даже не сомнительного качества фотографии, а лишь короткую туристическую схему-чертеж. И ничего больше.

Чем было для Тараса Шевченко издание «Кобзаря» 1860 года? (Кстати, заметим, что эта юбилейная дата непостижимым образом осталась вне поля зрения нашей прессы, общественности и электронных СМИ — за небольшим исключением). Можно дать ответ несколькими словами: победой в борьбе за утверждение своего великого Слова — чудотворного оружия в руках гениального поэта, удивительного орудия освобождения человеческих душ и целого народа от полуды рабства. Но такой короткий ответ является, очевидно, недостаточным. На предыстории замысла, подготовки и рождения этой удивительной книги стоит остановиться подробнее.

Пылко желая нового издания своих произведений, еще в Нижнем Новгороде, практически сразу после освобождения из ссылки, Шевченко начал готовить и взвешивать соответствующие практические мероприятия. Но, разумеется, он должен был при этом учитывать реальную цензурную ситуацию — ведь иной способ передачи «невольнической поэзии» в печать даже и представить было трудно. Полезными были здесь и советы опытных, предусмотрительных друзей. В частности, существенную помощь в систематизации, сборе и переписывании произведений оказал Шевченко Пантелеймон Кулиш.

Уже по прибытии Шевченко в Петербург, 4 апреля 1858 года, руководитель тамошней типографии Кулиша Д. Каменецкий известил его о том, что Пантелеймон Александрович переписал (кроме «Єретика») все поэзии, которые предусматривались к печати в будущем издании. В тот же день Тарас Григорьевич записал в дневнике: «Нужно будет сделать выбор и приступить к изданию. Но как мне приступить к изданию?» — спрашивает сам себя поэт. И это поистине был вопрос вопросов; ведь, невзирая на то, что наступили уже якобы «либеральные», «более мягкие» времена — новая, «александровская» цензура не была уж настолько более терпимой, чем старая, «николаевская».

Были и конкретные советы, например, со стороны того же Пантелеймона Кулиша. Предлагая Шевченко обдумать, каким конкретным образом «огласить миру» о своих произведениях, Кулиш просит, «щоб було так охайно да оглядно все, як у того Пушкіна, щоб чистим зерном одсипати духовної пашні землякам, а не з половою. Пошануй, брате, громаду і себе самого перед громадою. Лучше дещо придерж у себе пушкінським звичаєм, аніж брать нижчим ладом од себе самого. Раджу тобі, ревнуючи по твоїй славі і по красоті нашого голосного слова». А Михаил Максимович, с мнением которого Шевченко, бесспорно, считался, советовал поэту пускать в печать только такие произведения, к которым не могли бы придраться крайне консервативные цензоры, а именно «і ваш гаситель Мацкевич, і московський Безсомикін, а... що таке є в тебе, що скаче, як кізки, те нехай з богом вилежується собі. Як льон добрий».

Принципиальным вопросом было, несомненно, название будущей книги. И здесь — это важно подчеркнуть! — Шевченко принял решение хлопотать об издании поэзий «Кобзаря» 1840 года и «Гайдамаков» «под фирмой (названием. — И. С.) «Поэзия Тараса Шевченко». То есть, он сознательно отбрасывал ограниченные тогдашние представления определенной части (даже образованного сегмента) общества об украинской литературе как литературе исключительно для простого люда на уровне фольклорных стилизаций; причем это противопоставлялось настоящей «книжной» литературе для культурной публики.

Как и требовалось, поэт должен был официально обратиться к официальным жандармским и цензурным инстанциям за соответствующим разрешением на издание нового сборника произведений (под названием, еще раз заметим, уже не «Кобзарь», а «Поэзия Тараса Шевченко»). Цензор Алексей Тройницкий (герценовский «Колокол» называл его «евнухом при печатной литературе») затребовал непременно изъять то самое стихотворение, которым открывался еще «Кобзарь» 1840 года — «Думи мої, думи мої» — это произведение «допускает отдельное от России существование Малороссии», потому что там, мол, Орел Черный летает над могилой, тоскуя по ликвидированной казацкой вольнице. Кроме того, от цензурного «держать и не пущать» пострадали «Вступление» к поэме «Гайдамаки» («Все йде, все минає»), послание Шафарику и 56 строк из поэмы «Сліпий». И этим, судя по всему, перечень запретов не ограничивался, потому что Шевченко еще немного раньше писал Максимовичу: «Книжник Кожанчиков заходився був печатать мою поезію, так шеф жандармів запретив. Возмутительна, каже. Отаке-то лихо».

Ранее Шевченко намеревался издавать свою книгу в типографии Кулиша, учитывая активную редакционную помощь автора «Чорної ради» и при содействии заведующего типографии Каменецкого. Но обстоятельства сложились таким образом, что Тарас Григорьевич вынужден был прибегнуть к услугам издателя и книготорговца Д. Кожанчикова. Проблемой проблем, кроме тупой реакционности цензуры (вполне возможно, что на силу цензурных притеснений повлияли и сведения о подготовке в Лейпциге нелегального издания «Новые произведения Пушкина и Шевченки», где, в частности, были опубликованы такие «взрывные» поэзии, как «Заповіт», «Розрита могила», «Холодний яр», «Кавказ»), был и поиск необходимых средств на печатание и выпуск сборника. Александр Конисский, один из самых скрупулезных биографов Шевченко, в свое время писал: «В кругу приятелей Тараса было немало украинских богатырей-дуков, вот как, например, Галаган, Тарновский, Сошальский, — таких, которые способны были на издание «Кобзаря» вынуть средства из собственного кармана так, чтобы карман от этого не ослабел бы и даже не почувствовал бы того. И каждый из них, делая из себя патриота украинского, тем самым реально доказал бы и свой патриотизм, и свое уважение к кобзарю-гению и к родному слову. Потребность в издании «Кобзаря» все они видели, однако ни у кого не протянулась рука дать нужные средства. Если бы не произошел счастливый случай и не помог Платон Симиренко, то, ясное дело, издание «Кобзаря» не обошло бы жадных рук столичных книготорговцев. Когда Шевченко в июле 1859 года гостевал на Украине и был у Платона Симиренко, то последний обещал, если только цензура даст разрешение, то средства на «Кобзаря» будут». И свое обещание сдержал — добавим мы к словам Александра Конисского (урок современным предпринимателям!). Увидев, что на «Кобзаре», пишет Конисский, «Указано: «на средства Платона Симиренко», последний очень жаловался на Тараса, потому что, давая деньги на издание, он не желал, «чтобы ведала левша о том, что делает правша».

Хитрому, ловкому в цензурной казуистике противнику Шевченко противопоставил мужество, терпеливость и продуманную тактику (без этого было не обойтись!). Его просьбы к цензурным властям — это в то же время и желание поиздеваться над их тупостью и шовинистическим упорством, и средство борьбы (именно так). Наконец, в середине января 1860 года, невзирая на все преграды, была одержана долгожданная победа: «Кобзарь» (цензура заставила все-таки восстановить прежнее название, от чего Шевченко не был в восторге) увидел мир. Содержание книги составляли 16 произведений, которые печатались в 40—50-х годах, к которым были прибавлены (впервые полностью) «Давидові псалми». Издание открывалось портретом автора, созданным известным художником Микешиным, и посвящением Марку Вовчку.

Хоть Шевченко имел все основания написать в одном из писем: «Сегодня цензура выпустила из своих когтей мои бесталанные думы, да так, проклятая, отчистила, что я едва узнал своих деточек...», — все-таки это было колоссальное достижение для нашей культуры. Поэзия гения украинского слова покоряла сердца десятков тысяч читателей на земле нашей Отчизны, более того — на просторах всей Русской империи и в Европе (чему немало посодействовало отмеченное уже лейпцигское издание). Появились многочисленные рецензии в ведущих петербургских газетах и журналах. Журнал «Светоч», анонсируя выход сборника произведений Шевченко, указывал, что они выдержат множество изданий, потому что «имя Шевченко стало таким же известным, как имя Пушкина и Гоголя». А вот слова Николая Костомарова (написано сразу же, по горячим следам): «Шевченко принадлежит к первоклассным поэтам славянского мира. Его место рядом с Мицкевичем и Пушкиным. У него высказано то, чего, может быть, народ еще не говорил, но что он способен сказать. Он не увлекается прошедшим: оно его занимает только по отношению к настоящему и грядущему. Великорус, и поляк, и немец, и француз, если только у него есть поэтическое чутье и теплое, любящее сердце, не останется без влияния вот поэзии Шевченко».

Посылая «Кобзарь» родственнику, Варфоломею Шевченко, Тарас Григорьевич писал: «Пани очень кривятся от слепого старца-кобзаря». Однако для небогатых украинцев это было что-то значительно большее, чем просто книга; по свидетельству одного из современников, «засоленная книжечка переходила из рук в руки, безжалостно трепалась, путешествуя из кухни в прихожую: стихотворения заучивались наизусть». А, например, Пантелеймон Кулиш, чье отношение к поэту было, мягко говоря, неоднозначным, послал ему письмо с такими словами: «Тут бо не то пани та паненята, а всяка душа письменна й щира з Вашим «Кобзарем», наче з яким скарбом дорогим носиться, та хутко вже й книжок їм буде не треба, бо повитверджували вже всі Ваші стихи напам’ять і, тривайте, чи не по «Кобзареві» вже й Богу моляться».

На склоне лет великий Виктор Гюго написал, что «автор — творец книги, а народ — настоящий творец ее судьбы». Драматичная история «Кобзаря» 1860 года убедительно подтверждает правдивость этих слов.