Защищая право на свободу

Продолжение . Начало в №147-148

В 1971 году Сахарова, по его словам, стала занимать «трагическая судьба крымских татар, добивающихся возможности возвращения на родину в Крым». Андрей Дмитриевич свидетельствовал: «Среди первых пришедших ко мне в 1971 году крымских татар я помню мужа и жену Э. (фамилию я, к сожалению, забыл). Их дело было типичным для многих последующих. Как и многие другие, поверив Указу Президиума Верховного Совета СССР 1967 года, они приехали в Крым, на свою родину, откуда их детьми, на руках матерей, вывезли в мае 1944 года. Отец мужа (сам он тракторист) погиб на фронте. Отец жены — в прошлом председатель колхоза, помогал во время войны партизанам, его выдал предатель (русский), и немцы (вернее, сотрудничавшие с ними полицаи) зверски убили его. Уже несколько месяцев они живут в Крыму в степном селе без прописки, не имеют работы, не могут посылать детей в школу, купленный ими дом угрожают отобрать. (Вопрос о покупке дома фигурировал потом в десятках случаев, с которыми я сталкивался, — тут власти создавали порочный круг: купля дома не может быть оформлена без прописки, а одним из условий прописки           — далеко не достаточным — является наличие жилплощади.) Отказы в прописке крымским татарам носят явно дискриминационный характер (да в местных органах милиции и не скрывают этого). Я написал о судьбе Э. письмо министру ВД Щелокову; в течение месяца я написал еще два аналогичных письма, в которых, наряду с изложением конкретных дел, я останавливался на истории вопроса и просил об общих решениях. В июне или в мае я получил письмо, в котором приглашался в МВД СССР для беседы по поднятым мною вопросам. Меня приняли в приемной МВД (улица Огарева, 6), в отдельном кабинете. Со мной беседовали двое — к сожалению, я не помню их званий и фамилий. Суть объяснений сводилась к следующему. Проблема крымских татар является предметом непрерывного внимания и беспокойства для МВД СССР. К сожалению, МВД СССР мало что может тут сделать, т. к. Крым территориально принадлежит Украине, а у них свои взгляды и методы. Беседовавшие со мной повторили версию о предательстве крымских татар во время войны, но без нажима, и не настаивали, когда я привел свои возражения (я сказал тогда, что у каждого народа — у русских, у украинцев, у крымских татар — были свои герои и свои предатели, но никто не может нести за это ответственность по национальному признаку и через 30 с лишним лет). В общем, они давали мне понять, что отдельные случаи могут быть решены «в рабочем порядке», а полное решение — если оно возможно — дело будущего, и тут необходимо терпение. После этой беседы я продолжал регулярно писать Щелокову о многих конкретных случаях, и в некоторых из них (до 1977 года) был положительный результат (в том числе в деле Э.)».

Мустафа Джемилев свидетельствовал: «Андрей Сахаров сыграл огромную роль в крымскотатарском национальном движении и в моей жизни особенно. Я ему обязан, может быть, даже в том, что остался в живых». Сахаров дважды приезжал на судебные процессы лидера крымских татар: в 1976 году — в Омск и в 1979 году — в Ташкент.  По словам Джемилева, «правда, процессы были закрытые, и я его не видел, но одно его присутствие придавало этому процессу совершенно иное звучание. Потому что там, где был Сахаров, там было внимание мировой общественности и я, благодаря этому, получал большую моральную поддержку». А вот в омской тюрьме, во время протестной голодовки, которую Джемилев держал 303 дня, Сахаров спас ему жизнь. Мустафа вспоминал: «Это была голодовка с принудительным кормлением. Когда приближается летальный исход, приходят надзиратели, держат за руки, открывают расширителем рот и шлангом льют так называемую питательную жидкость. На одном из свиданий брат, приводя аргументы для прекращения моей голодовки, показал через стекло открытку от Сахарова, в которой просил «прекратить голодовку, ибо твоя смерть только обрадует наших врагов». И я прекратил, поскольку аргументы человека, очень много сделавшего для меня, были убедительными, что спасло мне жизнь». В дальнейшем Сахаров отслеживал его судьбу и посылал письма с запросами о состоянии Джемилева в МВД и публично протестовал против любых беззаконий, который творились по отношению к нему. Джемилев вспоминал: «Однажды в Омске в 1976 году меня привели в кабинет начальника лагеря, где собрался весь генералитет, и первым делом мне задают вопрос, откуда я знаю академика Сахарова. Оказывается, он написал жалобу на условия моего содержания... Поскольку у меня была язва желудка, а мне давали самую тяжелую работу, меня вдруг после его письма перевели на облегченную работу и даже стали давать диетическое питание. Вот такая вот история». Сахаров же так писал о Джемилеве: «Мустафа с головой окунается в борьбу за права своего народа. И в ответ              — безжалостные репрессии. В 1976 году кончался очередной срок заключения, который он отбывал в лагере недалеко от Омска. За полгода до окончания срока против него было возбуждено очередное дело о «заведомой клевете на советский государственный и общественный строй»: якобы он говорил, что «крымские татары насильно вывезены из Крыма, и им не разрешают вернуться». Само по себе это так и есть, и Мустафа много раз писал об этом в подписанных им документах и мог, конечно, говорить, но следствию был нужен свидетель. Приехавшие в Омск следователи КГБ концентрируют свои усилия на заключенном того же лагеря Иване Дворянском, отбывающем 10-летний срок заключения за непреднамеренное (в аффекте) убийство человека, оскорбившего, по его мнению, его сестру. Сначала Дворянский противится усилиям следователей и передает «на волю» записку о том давлении, которому он подвергается, — угрозам и обещаниям. За несколько месяцев до суда Дворянского изолируют от остальных заключенных, помещают в карцер. Мы не знаем, что там с ним делают. Через месяц он дает необходимые показания, которые и ложатся в основу нового дела Мустафы Джемилева. С момента возбуждения дела Мустафа держал голодовку, и это нас очень волновало. (В суде Дворянский от своих показаний отказался, но суд не обратил на это внимание. — Б.С.)... Я написал письмо Мустафе, в котором уговаривал его прекратить голодовку, длившуюся уже 9 месяцев (с насильственным кормлением). Быть может, именно это письмо, о существовании которого было известно начальству, объясняет, почему родным дали свидание. Голодовку Мустафа решил прекратить. Я был этому очень рад».

Сахаров не только помогал Джемилеву в заключении. Он продолжал бороться за права крымско-татарского народа. Андрей Дмитриевич писал в мемуарах: «Летом 1978 года Совет Министров СССР принял постановление № 700, дававшее органам МВД новые широкие полномочия в выселении крымских татар из Крыма и препятствовании их возвращению в Крым. Это постановление было формально секретным, но в Крыму о нем открыто и с угрозой говорили татарам в милиции и других советских учреждениях. В соответствии с постановлением были созданы специальные подразделения МВД (или КГБ?), проводившие жестокие акции выселения — с разрушением домов, насилием и погромами. Категорически запрещались прописка и трудоустройство крымских татар в Крыму, продажа им домов. Я позвонил сотруднику ЦК Альберту Иванову, занимавшемуся вопросами, связанными с функциями МВД (дела о выезде и поездках, положение в лагерях, прописка и т. п.). Я спросил его, правильны ли сведения о постановлении № 700. Он ответил утвердительно. На мое высказывание, что это — национальная дискриминация крымских татар и несправедливость по отношению к народу, ставшему 35 лет назад объектом преступлений Сталина и его администрации, он ничего не возразил, только сказал:

— Так или иначе, но крымским татарам в Крыму делать нечего. Их место там занято. Мы не можем выселять украинцев.

На мою реплику, что никто не требует выселять украинцев, места в Крыму не меньше, чем в любом другом районе, единственное, что надо, — покончить с национальной дискриминацией, Иванов ничего не ответил... Я написал большое письмо о судьбе крымских татар в СССР, о национальной дискриминации и их общенародной мечте о возвращении в Крым, за которую они борются законными ненасильственными методами. Это письмо я направил Генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму и постоянному представителю США в ООН Эндрю Янгу».

Ответов на эти письма, равно как и на письмо Брежневу, отправленное в 1979 года, где приводились многочисленные факта произвола против крымских татар, Андрей Дмитриевич так и не получил.

А уже в перестроечном Советском Союзе, во время визита в Рим, Андрей Дмитриевич встретился не только с Папой, но и с кардиналом украинской греко-католической церкви. А выступая на Съезде Народных Депутатов СССР, он особо подчеркнул: «Совершенно недопустимо, что до сих пор не получила официального статуса Украинская Католическая Церковь». Сахаров, как известно, стремился к сохранению Советского Союза, но в другой форме, как демократического федеративно-конфедеративного государства. Незадолго до смерти он разработал и опубликовал достаточно утопический проект конституции Союза Советских Республик Европы и Азии, который должен был возникнуть вместо СССР на основе нового Союзного договора, у которого уже не было шансов быть претворенным в жизнь. Но, думаю, если бы Сахаров дожил до независимости Украины, он бы был ее искренним сторонником и подержал бы своих соратников по правозащитной борьбе, которые также боролись и за независимость Украины.