«Здесь у меня много есть работы»

В июне 1894 года Леся Украинка поехала в гости к «нашим болгарам», то есть к Драгомановым в Софию. И задержалась там надолго, на целый год. Общение с дядей, политическим изгнанником, известным всей Европе историком и публицистом, профессором Софийского университета, для духовного развития Леси имело чрезвычайно большое значение. Свидетельством этого являются ее письма, ее творчество... «Я всегда буду считать очень счастливым временем мое путешествие сюда, я знаю, что оно не прошло для меня бесследно», — искренне говорила Леся Михаилу Павлику 13 августа 1894 года. И даже еще откровеннее: «Я не знаю, какая семья мне милее — та, которая здесь, или та, что в России»...

«НАШИ БОЛГАРЫ»

Семья Драгомановых встретила Лесю с раскрытыми объятиями. «На проживание» ей отвели библиотеку Михаила Петровича, и она поэтому очень радовалась: «Четыре стены книг, да еще каких!» Чувствовала себя дядиной ученицей, поэтому именно его советы, его книги и определили характер ее «болгарской» лектуры. «Здесь у меня много есть работы, тем более с чтением таких вещей, которые в России трудно получить или совсем невозможно», — писала Леся Ивану Франко уже немного погодя, 18 февраля 1895 года.

Однако Лесина повседневность заполнена была, конечно, не только чтением. И не только новостями о политическом кризисе, который начался в стране: подало в отставку правительство Стефана Стамболова, которое через год будет убито не то политическими противниками, не то агентами Николая ІІ; к власти пришла «Народная партия» во главе с Константином Стойловым; пресса писала о «государственном перевороте» и «революции»... Леся не была безразличной к политическим темам (однажды посетила даже болгарский парламент!), но в этот раз, не особо доверяя «нашим газетам», к «quasi революциям болгарским» отнеслась сдержанно...

Она быстро стала «своей» в кругу двоюродных сестер Рады (Ариадны), Лиды и их приятелей. «Рада очень красивая девушка, чернявая очень, тоненька, похожа на француженку», писала Леся матери. Не раз вспоминала «Ваню», то есть Ивана Шишманова, мужа Лиды (через 23 года он станет послом Болгарии в УНР, а завершит жизнь в 1928 году аж в Норвегии!). Радовалась шалостям их «хорошенького мальчика», пятилетнего Мики-Маусика (Лесины воспоминания об этом внуке Драгоманова, Димитрии Шишманове, в 12-томном собрании произведений поэтессы оставлены без комментариев, очевидно — по причинам «политкорректности» советских времен: судьба Димитрия, заместителя /1940—1943/, а затем министра /1944/ иностранных дел Болгарии сложилась трагически; после переворота 9 сентября 1944 г., когда к власти пришли просоветские силы, он был арестован и 1 февраля 1945 г. расстрелян. Реабилитировали Димитрия Шишманова только в 1996 г. Стоит напомнить, что был он не только дипломатом и политиком, но и ученым, писателем, переводчиком по нескольким языкам, в т.ч. и украинскому).

Чуть ли не с первого дня Леся взялась изучать болгарский язык, и вскоре уже пересыпала свои письма новыми для себя словами и предложениями...

Часть лета Леся вместе с младшими Драгомановыми провела в селе Владая под Софией. Михаил Петрович и его жена Людмила Михайловна в это время находились в Париже, где учился их сын, 10-летний Свитозар. Леся отправляла им письменные «репортажи». Писала, что «Владая похожа на Парнас с разными гиппокренами и кастальскими потоками»; что ее «лесная душа успокоилась», поскольку среди деревьев чувствует себя легко и естественно; что любит купаться в потоке; что во Владае господствует «дух миролюбия». Почти все ее время занимают прогулки, маленькие путешествия по околицам, украшение помещений собранными травами и цветами.

«Я все брожу и разглядываю околицы»... Как-то мать посоветовала ей побывать в простом болгарском доме. И в самом деле: жизнь простонародья, народные обычаи, этнографические особенности края очень интересовали Лесю. В письме к дяде она охотно рассказывала, как 15 августа во Владае праздновали собор; люди, одетые в национальные костюмы, танцевали. Леся тоже примеряла «здешнюю одежду».

А вот наблюдение, так сказать, гендерного характера: «Быть женщиной в Болгарии — не очень-то интересная судьба, я бы по крайней мере не хотела. /.../Женщиной здесь плохо быть, а девушкой еще хуже, если бы здесь начать так жить, как живут мои знакомые девушки, то можно было стать притчей во языцех. Я уже и так два скандала сделала: пошла сама с Радой в театр (две девушки одни!), а потом еще и на выборы ходила смотреть, в самый избирательный двор залезла — этим я Лиду и ее мужа испугала! Я уже не вспоминаю о том, что я и здесь не оставила привычку «разглагольствовать», а это, видимо, здешним панам и панычам совсем скандальным кажется»...

Ко всему, что касалось свободы, равенства, Леся Украинка была особенно чувствительной. В Болгарии ей хотелось «показать Раде наши товарищеские обычаи», — были они, очевидно, более свободными, раскованными, чем те, которые видела здесь...

ГАЛИЦКИЕ ДЕЛА

По дороге в Болгарию Леся останавливалась во Львове, где, кроме прочего, встречалась с Михаилом Павликом, редактором радикального (социалистического) журнала «Народ». Сеятель радикальных идей на галицких просторах — Михаил Драгоманов, поэтому его племяннице было совсем небезразлично, как радикалы ведут свои политические дела. «Народ» Леся постоянно читала, кое-что и сама писала для этого журнала. В январе 1895-го обратилась с письмом к молодой «громадки» своих товарищей, призывая их деньгами и трудом поддержать журналы «Народ» и «Хлібороб». «Обізвіться, докажіть, що ви живете і думаєте...» Это Лесино письмо наполнено характерным для нее стоицизмом. Слышится печаль, идущая от понимания «безнадежности» ситуации, в которой катастрофически не хватает рук для работы; однако доминируют все же императив долга, жесткие и мужественные сами задания в духе contra cpem spero, напоминания другим о том, что сидеть сложа руки — все равно, что умереть заживо...

Леся вспоминала «довгі вечори-ночі, проведені у великому гурті або вдвох з яким товаришем», когда мечталось «про політичну волю, освіту народу, потреби нашого краю, оборону прав народності (читать: національності — В.П.), конечність здобування волі слова...». Убеждала, что нужно поднимать волны, надувать «паруса на кораблях», не мириться с тишиной, которая господствует на море.

Письма Леся Украинка отправила Михаилу Павлику, однако в печати он так не появился: «Народ» вскоре таки перестал выходить...

Она не была идейной «фанатичкой»; пыталась смотреть на вещи открытыми глазами (как дядя), не впадать в иллюзии. Иронически относилась к киевскому «циклопу» Александру Конисскому и когорте его единомышленников; не скрывала свою неприязнь к квасному патриотизму, патетике и mania grandioza «отцов Украины» (за что получала в ответ упреки за «космополитизм»). По той же причине скептически относилась к львовскому народовскому журналу «Правда». Да и радикалы иногда вызывали у нее досаду: «не вижу в них ни энергии, ни искренней веры в свое дело, и даже свойственной партии...».

На многое Леся еще смотрит дядиными глазами, разделяя его симпатии и антипатии. Год назад (5/17 мая 1893 г.) Михаил Петрович написал племяннице: «Коли хочеш, зовсім надежний чоловік один тілько і єсть на всю Галичину, — Павлик, — і я зі страхом думаю, що стане з усім рухом, коли він умре, а се може стати і незабаром, бо він дуже слабий і вимучений». Зато об Иване Франко Драгоманов в том же письме отозвался достаточно остро: его раздражали Франковские «скоки» (изменчивость): «Тебе дивує його стаття в «Зорі». Але він увесь свій вік такі сюрпризи робить направо і наліво. Може, тут винна і «поетична натура» (avec votre permission mademoiselle la poetesse!). Найгірше, що він такими скоками шкодить і справам, і собі самому. Найменше всего тут «лакомства нещасного»; се якась натурально наївна асиміляція до тих кругів, куди прискочив наш поет».

Леся, как и ее мама Ольга Петровна, с Франко имела в целом хорошие отношения. Бывала у них, переписывалась с Иваном Яковлевичем, — однако главный ее галицкий корреспондент все же Михаил Павлик! А с Франко она вскоре (уже после смерти Драгоманова) будет полемизировать. По принципиальным вопросам, конечно...

«Галицькі справи» — постоянная тема Лесиных писем к Павлику. Она неплохо ориентировалась во всем том, что касалось львовских (галицких) партий, достаточно часто въедливо высказывалась в адрес тех или иных «деятелей». Упрекала их за «безличность», лукавство, интриги: «страна неожиданностей, ваша Галичина!» Доставалось и украинцам из России — за леность, нерадивость, трусливость...

В целом, в письмах Леси — немало свидетельств ее «скептического ума», острой национальной самокритики. Недаром же она обещала Павлику и Драгоманову написать «напів’юмористичну статтю про «Раденьких»», то есть о сладкоголосых «патриотах», в среде которых сама имела репутацию enfant terrible (кажется, Леся и написала ту статью, вот только осталась недовольна ею).

Характерными для Леси Украинки в ее письмах о «галицьких справах» были напоминания об этике — здесь тоже давала о себе знать драгомановская школа. Чистое дело нуждается в чистых руках — эти слова Михаила Петровича Леся Украинка помнила всегда. Это была ее моральная максима...

Галичина в лице Михаила Павлика и его единомышленников готовилась отметить 30-летие литературного, научного и общественного труда Драгоманова. Павлик советовался с Лесей относительно подарков для юбиляра. Леся советовала подарить том «Английских и шотландских баллад» Чайльда: знала, что дядя интересовался этим изданием, однако купить не мог — слишком дорого...

Были в Лесиной переписке с Михаилом Павликом и сюжеты, касавшиеся ее сотрудничества с журналом «Народ». В Болгарии она много переводила. По совету дяди взялась за статью Мориса Верна «Библия или Ветхий завет» (перевод  Леси Украинки появился на страницах «Народа» в том же 1894 году  №№11—12, 13—14, 16, 17, 18). Перевела также кое-что из немецкой поэзии, Виктора Гюго. Присылала и свои стихотворения...

Начало. Продолжение читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»