Абсолютный зритель

«ДЛЯ МЕНЯ КИНО НЕИЗМЕРИМО ВАЖНЕЕ ПОЛИТИКИ»

— Что вам говорил ваш внутренний голос, когда вы ехали в Москву?

Дэвид КАРРАДАЙН : — Внутренний голос сказал — «да». Я вырос в те времена, когда нельзя было приезжать свободно в Россию, когда были всякие сложности, и для меня Россия всегда оставалась некой загадкой, неким магнитом, который меня притягивал, и свое любопытство я не мог удовлетворить, и для меня этот приезд очень много значит. И вообще я каждый день открываю для себя новые вещи; ваши люди, ваши города — все, включая вашу кухню, меня просто поражает, радует, и я очень счастлив, что я оказался здесь.

Квентин ТАРАНТИНО : — Честно говоря, я не считаю себя режиссером, который снимает фильмы только для Америки. Часто мои фильмы лучше прокатываются за рубежом, чем в США. И каждый раз, когда я выпускаю новую картину, я стараюсь проехать с ней 2-3 страны, чтобы посмотреть, как ее принимают там. И каждый раз это открывает для меня новые и новые горизонты и помогает в следующей работе. Я не смог приехать с первым «Убить Билла», потому что тут же приступил к работе над второй серией. Но когда уже закончил ее, я был очень счастлив, что мне довелось приехать в вашу страну, потому что я получаю очень много писем от поклонников фильма, и для меня это возможность сказать спасибо всем, кто любит мое искусство, кто верен моим фильмам.

— Решение каннского жюри под вашим руководством присудить «Золотую пальмовую ветвь» фильму «Фаренгейт 9/11» показал стремление кино влиять на политику. Ваши же картины отстаивают кино как факт искусства. Что для вас важнее?

К. Т. : — Для меня кино неизмеримо важнее политики. Для меня не представляется даже возможным сравнивать две эти вещи. Конечно, бывают случаи, когда кинематограф и политика пересекаются, и это очень хорошо. Как вам известно, я был председателем Каннского жюри, и заявляю со всей ответственностью, что фильм «Фаренгейт 9/11» не получил бы Пальмовую ветвь, если бы это не было настоящее кино.

— За что вы любите восточный кинематограф?

К. Т. : — Он оказал на меня большое воздействие. Я помню фильмы, которые снимались в Гонконге в 1980—90-е гг., и те фильмы, которые снимаются сейчас в Японии, Корее, в частности, это Такеси Миике. Обилием насилия они производят на меня большое впечатление.

— Продолжая тему влияний, нельзя не упомянуть и французскую «новую волну» 1950—60-х годов...

К. Т. : — Действительно, я считаю, что каждый молодой человек или девушка, приступающие к занятиям кинематографом, должны приобщаться к «новой волне», должны изучать ее персонажей и тех людей, которые на нее воздействовали. Это, конечно, такие люди, как Мельвилль, Николас Рей — они воздействуют на формирование молодого кинематографиста и побуждают его выдавать все лучшее, что в нем есть. Если ты желаешь снимать достаточно сильно, ты должен обращаться к «новой волне» и должен пользоваться теми идеями, которые она принесла.

— А ваша компания называется «Отдельная банда».

— Да, это название пришло под воздействием фильма «Отдельная банда» Жана-Люка Годара.

— Мистер Тарантино, в первом «Билле» звучит несколько адаптированный «Полет шмеля» Николая Римского-Корсакова. Собираетесь ли вы и дальше использовать сочинения российских, и, шире, восточнославянских композиторов?

К. Т. : — Как вы наверно заметили, я часто использую в своих фильмах музыку, и противопоставляю… нет, не противопоставляю, а играю с изображением и музыкой. Иногда они не совсем соответствуют друг другу, но это сделано намеренно. Возможно, вы заметили — в эпизоде с японским заснеженным садом в «Убить Билла-1» этот прием используется. Но, надо сказать, я никогда не делаю этого специально. У меня очень большая коллекция саундтреков, музыки, и когда я пишу сценарий, я об этом помню и пытаюсь вставить что-то из своей коллекции. Естественно, почему нет, если у меня будет больше российской музыки, то, я, возможно, ее использую. Просто мне надо почаще и побольше общаться с русскими композиторами.

— Грузинское ТВ приветствует великого мастера. Я представляю ту страну, где ваши фильмы пользуются бешеной популярностью среди молодежи. А события в Грузии напоминают сценарии ваших фильмов. Не хотели бы вы прибыть в такую экзотическую страну, набраться новых идей для своих боевиков?

К. Т. : — Приглашаете?

Грузинский журналист: Конечно!

К. Т. : — О, большое спасибо! К сожалению, не в этот свой приезд. Но я буду об этом помнить и, возможно, воспользуюсь вашим приглашением.

Г. Ж.: — Все, Саакашвили сейчас позвоню.

— Изменились ли вы за те десять лет между тем, как вы получали и как вы сами вручали «Золотую пальмовую ветвь»?

К. Т. : — Безусловно, очень многое за это время произошло, я прошел путь от признания до того момента, когда я сам ее вручал. Бывают моменты в жизни, когда рассматриваешь свое прошлое, себя под микроскопом. Останавливаешься и думаешь — ну вот как же я дошел до жизни такой, что привело меня в ту точку, в которой я нахожусь. Конечно, быть в Каннах, учитывая, что я — человек, живущий миром кино, что я люблю смотреть кино и быть председателем жюри, смотреть все эти фильмы — это огромное событие, которое заставило меня несколько иначе взглянуть на все. Есть такой период в жизни режиссера, когда уже то ли не хочешь, то ли не можешь снимать кино. Вот тогда ты погружаешься в этот фестивальный мир. Входишь в жюри, ездишь по всем кинофорумам, раздаешь награды, смотришь фильмы, общаешься с молодыми кинематографистами. Ну, что ж, это не такой плохой способ закончить кинокарьеру. Становишься этаким послом кинематографа по всему свету.

«ПОЦЕЛУЙ И УБИЙСТВО...»

— Дэвид, вы говорили, что роль Билла стала одной из самых важных в вашей биографии. Почему?

Д. К. : — Это удивительная роль. Ее увидели много-много людей. Обычно я снимался в фильмах, которые сразу уходили на видео, и никто их на большом экране не видел. Безусловно, роль в фильме Тарантино — большой дар судьбы. Я, вообще, никогда не отказывался сниматься. Что мне предлагали, то и делал. Ненавижу слово «карьера», никогда не работал ради карьеры и не понимаю, что это такое. Я играю в фильме и стараюсь сыграть как можно лучше, чтобы меня пригласили на следующий фильм. Я не работаю ради того, чтоб заработать на жизнь, а играю для того, чтобы жить. Еще раз повторю, что картина была удивительным подарком судьбы для меня. Я, наверно, мог бы говорить об этом вечно, но, думаю, надо перейти к другим вопросам.

— Почему тема насилия для вас так важна? Можем ли мы рассчитывать, что когда-нибудь увидим ваш фильм вообще без крови?

К. Т. : — Я же снимаю жанровое кино, а насилие — это часть жанрового кинодействия. Я люблю действие, люблю насилие, и вообще, я считаю, что Том Эдисон изобрел камеру, чтобы снимать две вещи: поцелуй и убийство, любовь и смерть. Вот это я и делаю, и ничего плохого в этом не вижу. Вообще, я считаю, что, когда в кадре появляется оружие, фильм становится более захватывающим и интересным.

— Не могли бы вы рассказать о своем отношении к русскому кино?

К. Т. : — Действительно, я вчера посетил Музей кино, увидел все эти замечательные плакаты, все связанное с русским, советским кино. Это было удивительное ощущение — как возвращение домой. Ведь в моей коллекции много русского кинематографа. И вот бывает, когда знакомишься с национальным кинематографом или каким-то жанром, получаешь такой посыл, желание пересмотреть уже знакомое или увидеть новое кино, которого еще не видел. И посещение Музея дало мне такой толчок, импульс, который я держу в себе, чтобы, приехав домой, окунуться в российское кино. Есть большое отличие — иметь просто видеокассету или находиться в одном помещении с костюмами для «Ивана Грозного», стоять рядом с камерой Эйзенштейна. Такое впечатление, что снимаешь эти экспонаты с музейных стен и помещаешь в свое сердце, где они остаются, их уносишь с собой. Вот такое чувство я испытал, посетив Музей кино.

— Дэвид, насколько мне известно, многие американские актеры обучаются по системе Станиславского. Вас это коснулось?

Д. К. : — Действительно, с 1947 года актерская игра в американском кинематографе во многом базируется на системе Станиславского — «методе», как мы его называем. И это определило развитие американского кино. Сам я не сторонник Метода. Я адепт другого режиссера МХАТа, Болеславского. Он ставил во МХАТе, а затем переехал в Америку и работал на Бродвее. Мой отец работал с ним. И когда он мне это сказал, я поразился — как, у самого Болеславского?! В моем представлении это не мог быть обычный режиссер. Я всегда ношу с собой книгу Болеславского «Шесть уроков актерского мастерства». Вот там все описано. А Станиславского я не очень, честно говоря, люблю, потому что у него толстые книги, трудно читать. А у Болеславского всего шесть уроков. Кстати, он описывает там, как к нему на уроки приходит актриса, и называет ее «существо, создание». Она проходит все уроки и оказывается никем иным, как Кэтрин Хепберн. Я, кстати, каждый год покупаю по 3-4 книги Болеславского, потому что имею склонность их раздаривать. Надо бы и Квентину подарить такую книгу, и заранее прошу прощения, если она будет поражена сигаретой, которую я все время курю.

— Давайте вернемся к вашему кино. Первый том «Билла» — узнаваем, это то, что вы делали раньше. Но вот второй, особенно финал, кардинально отличается. Вы могли бы сделать жанровую мелодраму о любви?

К. Т. : — Вы правильно подметили, я действительно экспериментирую с другими жанрами. Если помните, мой первый фильм «Настоящая любовь» был как раз мелодрамой, про любовь. Поэтому концовка второго «Убить Билла» — это не разворот в другую сторону. Это небольшое отклонение от главного курса. Я вообще люблю экспериментировать, отклоняться от заданного. И если вспомнить мои другие работы — так в конце «Бешеных псов» отношения между мистером Оранжевым и мистером Белым тоже принимают несколько мелодраматический характер. Так что нельзя сказать, что это нечто для меня новое, необычное. Скорее, это развитие моего кино как такового.

Д. К. : — Вообще, у Тарантино, видимо, есть какие-то запрятанные комплексы, касающиеся отношений матери и ребенка. И, может быть, он хочет сказать что-то тайное, глубоко в нем спрятанное.

«МЫ ВСЕГДА БЫЛИ ЛЮДЬМИ СО СТОРОНЫ»

— Что вы думаете об эффекте 25-го кадра?

К. Т. : — Да-да, с 6-го класса мне учитель говорил, что существует такая вещь, как 25-й кадр, можно показывать замерзшую баночку «Кока-колы» и потом человек выходит после просмотра с нестерпимой жаждой. Я лично никогда этого не использовал, однако есть такое понятие, как подсознательный монтаж, который позволяет воздействовать на человеческую психику. Но, честно говоря, сам я этим не занимался, глубоко не вникал и не использую. Помните, в «Бойцовском клубе», когда, действительно, вставляют один кадр жесткого порно в «Белоснежку». Смешно...

— Есть мнение, что на подсознательном уровне любовь и ненависть слиты воедино. В ваших фильмах хватает и того, и другого, но какое чувство сильнее?

К. Т. : — Не совсем согласен с тем, что на подсознательном уровне любовь и ненависть — одно и то же. Да, конечно, когда люди разводятся, кто-то кого-то обидел, — любовь неожиданно переходит в ненависть, такое бывает. Но я не считаю, что это одно и то же.

— Были бы вы счастливы, если бы у вас невестой оказалась героиня Умы Турман?

К. Т. : — Я что, должен быть Биллом? Но, если разобраться, я был им. Когда я писал сценарий, я был и Биллом, и Невестой, как бы прожил эту жизнь за них. Я все это испытал и прочувствовал.

— Где вы проводите грань между самовыражением, своим художественным «Я» и непосредственным обращением к зрителю?

К. Т. : — Я не думаю, что такая линия может быть проведена. Когда снимаешь кино, то пытаешься достичь все три цели, о которых вы сказали. Грань надо проводить там, где ты взвешиваешь свои возможности: можешь ли ты снять хорошее кино. То есть, когда приступаешь к картине, нужно понять — способен ли ты выполнить поставленную перед собой задачу и хотя бы снять кино, которое доставит удовольствие людям. Может быть, удастся добиться большего. Но по минимуму — хотя бы этого. А не разделять все эти три понятия, которые являются составными частями одного процесса.

— Господин Бендер, может быть, вы, как человек кинобизнеса, знаете ответ: почему у фильмов Тарантино такой успех в России, Украине, вообще по всему пространству СНГ?

Лоуренс БЕНДЕР : — Ну, вы сами слышали, как Квентин говорит о кино. Он живет фильмами. Если он не снимает фильмы, то смотрит их. Он, в конечном счете, такой абсолютный зритель. Он просто купается в кино, это кино выходит через его поры, он просто растворяется в фильме. И, может быть, это его чувство, его способность чувствовать кино, будучи таким абсолютным зрителем, помогает ему снимать фильмы. которые нравятся всему миру. Мы никогда не рассуждали на эту тему, но, — вот сейчас я подумал об этом, — может быть, мы назвали нашу компанию много лет назад «Отдельная банда» еще и потому, что никогда не входили ни в какую группу, сообщество. Мы всегда были людьми со стороны. И, будучи людьми со стороны, нам приходилось ломать какие-то правила, переступать через что-то общепринятое. И, может быть, у вашей молодежи тоже такая тяга переступать через запреты, общепринятые нормы, и, наверно, на этом уровне совпадают интересы и стремления как русской аудитории, так и самого Тарантино, который, еще раз повторю, является абсолютным зрителем, человеком кино.