Ада Роговцева. Актриса с прошлым и... окнами на Софию

Мы договаривались встретиться с Адой Николаевной еще несколько месяцев назад, но из-за напряженного рабочего графика актрисы, гастрольных разъездов — не складывалось. А сегодня — между недавно прошедшим сочинским фестивалем «Кинотавр», в котором Роговцева принимала участие как актриса конкурсного фильма, и грядущим кинофорумом в Одессе, куда она приглашена в состав международного жюри, — в ненастный, совсем не летний день у Ады Николаевны образовалась неучтенная пауза в работе. Из-за непогоды она не уехала в любимое село, и наша встреча в уютной квартире с волшебным видом на Софию Киевскую наконец-то состоялась. Формальный повод был более чем весомым: в семье Роговцевой — Степанковых человек родился!

О МАЛЬЧИКЕ МАТВЕЕ И КОШКЕ СИЛЬВЕ

— Ада Николаевна, в вашей большой и дружной семье — пополнение. Меньше месяца назад на свет появился Матвей, сын дочери Кати. Рождение нового человека — всегда таинство, но вы — бабушка с опытом, слова «У вас родился внук» слышали трижды. Какие первые эмоции испытали на этот раз?

— Новость настигла меня в театре. В  от день, 15 июня, я шла на спектакль в Театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра, где играю в трех постановках. Режиссер всех, кстати, Катя Степанкова. И думала: «О, Господи, ну что ж я за мать такая?! Нужно позвонить, узнать, как дочка себя чувствует». Звоню, и вместо Катиного голоса слышу какой-то шум в трубке, беспорядочный гомон. Кричу: «Катя, Катя! Что с тобой, что случилось?!». И вдалеке — рассудительное: «Дайте мне трубку, иначе мама с ума сойдет... Со мной все в порядке. 5 минут назад родила». Меня все стали поздравлять и, самое смешное, Тараса тоже (Тарас Ткаченко — художник-постановщик, первый муж Кати Степанковой. — Авт.). — «У твоего сына родился братик!..» А через три часа я уже увидела Матвея Алексеевича Скляренко — прилетела в больницу сразу после спектакля. Что почувствовала?.. Радость великую! Вот только кошка Сильва расстроилась, когда мальчика в квартиру принесли — все ее любимые места заняли. Несколько дней не ест.

— Наверное, это великая мудрость — сохранить столь теплые отношения с человеком, с которым рассталась ваша дочь?

— Я всегда доверяла Кате. Это было ее решение. Они с Тарасом остались замечательными друзьями. Он — талантливый человек, художник на всех Катиных спектаклях. Мы — родные люди. У него замечательная жена, тоже Екатерина. Сегодня понятно, что в свое время они поступили правильно, и поэтому у их общего сына, Алеши, не было ни минуты детского отчаянья.

О ТАЛАНТЕ И ЕГО ЗАВИСИМОСТИ ОТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

— Кроме спектаклей, которые режиссирует Катя Степанкова, вы еще где-то заняты?

— Играю антрепризу и два спектакля в Москве. Всего шесть названий. Так что, слава Богу, от театра не оторвана.

— Вы востребованы сегодня и в кино. Что далеко ходить: на фестивале «Кинотавр» в конкурсной программе участвовал фильм Александра Гордона «Огни притона», где, кроме российских исполнителей, небольшие, но запоминающиеся роли сыграли два лучших актера Украины — Ада Роговцева и Богдан Ступка. Как вы считаете, а почему молодых (и среднего поколения) украинских артистов крайне редко приглашают в свои картины российские режиссеры? Им недостает мастерства?

— У нас много замечательных артистов! Очень! В том же Театре на Левом берегу — Дмитрий Суржиков, Светлана Орличенко, Ирина Мак, Леся Самаева, Андрей Саминин, Олеся Жураковская, Володя Цывинский, мой ученик Виталий Линецкий. Все они — актеры высокого уровня. Просто никто не занимается раскруткой наших артистов, никто не поднимает их на пьедестал. В Москве ведь как — сыграл ничтожную ролюшечку в сериале, и с тобой начинают носиться, как с писаной торбой, провозглашать звездой. А украинские актеры пытаются крутиться кто как может. При этом работают честно и с полной отдачей. Популярность ведь приносит, хотим мы того или не хотим, именно кино. А наших артистов если и приглашают в какие-то проекты, то роли предлагают чаще всего совсем маленькие, где нельзя проявить индивидуальность. Парадоксально, но недавно одному режиссеру сказали после премьеры его фильма: «Странное дело: у вас герои совсем слабенькие, а вот их окружение мощное». А на вторых ролях, в эпизодах, работали я, Света Орличенко, Ирка Мак... Он отвечает: «Так ведь кандидатуры на главные роли мне навязали, всех же остальных я сам приглашал...»

— Причем гонорары российских и украинских актеров, насколько я знаю, сильно различаются.

— Раз в 5, а то и в 10!

— У вас тоже?

— Со мной нашли компромисс — я прохожу в этих проектах как московская артистка.

— И как вы к этому относитесь?

— С отвращением! Но, к сожалению, соглашаюсь. Это моя работа, мой заработок. Кроме того, возрастных ролей вообще пишется мало. Героинь практически нет. Потому, як кажуть, у Сірка очей позичали... Однако это так оскорбительно!.. А многие украинские артисты идут на столь мизерные ставки, какие россиянам даже в массовке не предлагают. Ужасно! Но что делать?!

О ПРОБЛЕМНОМ ВОЗРАСТЕ И БЕСПРОБЛЕМНОМ КИНО

— Кстати, Ада Николаевна, объясните мне, пожалуйста, феномен: ярких, значительных, главных мужских возрастных ролей в современном кинематографе более чем достаточно. А актрисы такого же возраста крайне мало востребованы в кино (театр в данном случае оставим за кадром). Но если предположить, что синематограф — отражение жизни, возникает некоторое непонимание ситуации. Предположим, лично у вас, Ады Роговцевой, — иная, не актерская, профессия. Вы — адаптированный в современном мире человек: красивы, моложавы, хорошо образованны, полны энергии. Пишете стихи, книги. Центр семьи, которая вас не только любит, но и ценит ваше мнение по самым разным вопросам. Разве образ такой личности не интересен современному кинематографу?

— Женщина, которую ты описываешь, — положительная героиня. А разве у нас сегодня есть положительные герои на экране? Нет. Как нет и проблемного современного кино, персонажей, которые «вгрызаются» в повседневное существование человека. Или почти нет. Мы посмотрели на «Кинотавре» картину Андрея Звягинцева «Елена». Хороший фильм?

— Блестящий!

— Героиня там немолодая. Теоретически могла быть еще старше. Но она — чудовище. Хочется думать, что таких людей немного. Соответственно, мало и ролей для актрис моего возраста.

— Знаю, что вы впервые побывали на «Кинотавре». Много фильмов посмотрели?

— Видела все конкурсные картины. Кино — единственное, что интересует меня на кинофестивалях. Но мало что понравилось. Пожалуй, могу выделить лишь два фильма — уже упоминавшуюся «Елену» Андрея Звягинцева и «Два дня» Дуни Смирновой. Совершенно разные работы, но обе они как раз говорят о реальных жизненных проблемах, цепляют за живое.

О ХЕМИНГУЭЕ, ТОЛСТОМ И ДОСТОЕВСКОМ

— Вы не очень любите светские мероприятия?

— Я вообще никогда никуда не хожу. Только просмотры. А поскольку в день — 2—3 фильма, этого более чем достаточно. В свободное время в основном читаю.

— Что читаете сейчас?

— Посмотрю, что лежит у меня под подушкой. (Приносит стопку книг). Белла Ахмадулина... Мемуары о Льве Толстом, о котором, кажется, знаю все. Однако всякий раз нахожу нечто новое. Книга об Эрнесте Хемингуэе. Честно говоря, не очень интересная. Но мне любопытно ее читать, потому что я дважды была на Кубе, в кафе, куда часто захаживал Хемингуэй: сейчас стул, на котором он сидел, висит на потолке вверх тормашками. Мы побродили тогда по его дому, даже со слугами разговаривали. Поэтому Хемингуэй для меня, как старый знакомый. Вот и читаю все, что появляется свеженького.

— Кстати, когда заходит разговор о русской литературе, особенно с иностранцами, чаще всего среди ее гениев называют Льва Толстого и Федора Достоевского. Двух кардинально разных писателей — и по перу, и по философии. Кто из них ближе лично вам?

— Достоевский.

— Со студенческих времен помню цитату — Хемингуэя, кстати, — о Достоевском: «Как может человек писать так плохо, так невероятно плохо, и так сильно на тебя воздействовать?». Не знаю, согласитесь ли вы с этой сентенцией, но все-таки — почему именно Достоевский?

— Он мне более интересен как актрисе. Там есть надрыв.

— Но вы ведь существуете не только на сцене, а и в жизни. Где, предполагаю, надрыв вам не особенно нужен. Как избегаете экстремальных житейских ситуаций?

— Бог, природа подарили мне счастливую-счастливую натуру. Независимую, терпеливую и понятливую. Я всегда пытаюсь поставить себя на место другого человека: предположим, он хамит мне, а я хочу понять, почему он это делает, в чем суть его поведения.

ОБ УКРАИНСКОЙ ХИТРОСТИ, ТЕРПЕНИИ И ЧУВСТВЕ СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА

— И оправдываете его?

— Не всегда, не всегда. Но все равно отодвигаю, отпускаю данную ситуацию от себя. Такая защитная хитрость. Истинно украинская.

— Кроме хитрости, что есть в вас еще характерного для национального менталитета?

— Терпение. Редкая нация имеет такое качество. Но не закрытое терпение прибалтийских или восточных женщин. А солнечное. Открытое. Более того — никто ведь не подумает, что я терпима. (Улыбается).

— Если ударят по правой щеке, не подставите левую?

— Нет. Нет. В ответ — не ударю. Но не стерплю и не прощу. Пример — с театром имени Леси Украинки. Я проработала там полжизни, и даже помыслить не могла, что уйду из труппы.

— Слышала, читала много версий вашего ухода из театра. Расскажите единственно верную.

— Когда поменялся художественный руководитель, начали происходить изменения, которые были мне непонятны. Из Театра стала уходить душа. И из спектаклей, и из коллектива. Я ведь была очень избалована: пришла в труппу, когда еще все мои старики играли на сцене — Юрий Лавров, Михаил Романов, Виктор Халатов, Павел Луспекаев... Они меня более чем обожали! Я жила в коконе любви, внимания к себе. И вдруг атмосфера в театре кардинально переменилось. Может быть, тут есть и моя вина, что не смогла стать таким «стариком» для молодежи, какими мои учителя были для меня. 58 лет. Еще нужно было хотя бы 5 годков потерпеть, чтобы привыкнуть к новому статусу...

— Привыкнуть играть возрастные роли?

— Возрастные роли я играла уже давно — была молоденькой, а играла 40-летних. Никогда не любила юных героинь.

— Почему?

— Наверное, потому что у 40-летних судьба более богатая. Уже много пережито: была и любовь, и осознанная страсть. И разрывы такая героиня явно пережила, и драмы, и материнство... То есть подобные образы — яркие, объемные. Единственный спектакль, в котором я очень долго играла юную девушку, — «Как важно быть серьезным». Лет до 50. С этой ролью было связано много смешных историй. Например, на сцене мне говорят: «Сколько вам лет, дорогая?» Отвечаю: «18». В зале разговоры: «А сколько ей действительно?» — «Лет 40» — «Да ты что, с ума сошла?» — «У нее сыну 40 лет!» (смеется). Я выглядела очень хорошо, могла бы и дальше играть эту героиню. Но осознание того, что зрители знают, сколько мне лет на самом деле, мешало. Непросто было произносить на сцене, что мне 18!.. Однако, по большому счету, если роль хорошая, конечно же, закрываешь глаза на подобные мелочи.

— Вы сегодня общаетесь с кем-то из театра?

— Нет. Они боятся общения со мной. Недавно один человек позвонил, но попросил, чтобы я никому не говорила об этом — могут выгнать из труппы.

— И на премьеры туда не ходите?

— Два раза приходила: когда у Алисы Фрейндлих был творческий вечер и на юбилей к Анне Тимофеевне Николаевой. Но переступить порог этого театра мне стоило здоровья!

О СНОВИДЕНИЯХ, СТИХАХ И ДНЕВНИКАХ

— 35 лет службы в театре имени Леси Украинки — целая жизнь! И вдруг вы лишились возможности выходить на его подмостки. Эта сцена вам не снится?

— Нет. У меня вообще почти никогда не бывает сновидений. Правда, однажды приснился очень страшный сон (даже два или три раза!), который оказался в каком-то смысле пророческим... Я бегу по горячему, плавящемуся асфальту. Он буквально кипит, из него идет пар... И понимаю, что ног у меня уже не будет, они просто утопают, сгорают в этом месиве. А им — ничего!.. Через два месяца случился Чернобыль. Я бы никогда не вспомнила об этом, но открыла дневник, стала читать...

— Вы и сейчас ведете дневник?

— Да.

— На мой взгляд, дневниковые записи делают для того, чтобы высказать бумаге нечто, что не можешь доверить никому, даже самым близким людям. Они сродни исповеди. А недавно я посмотрела телепрограмму «Тайные дневники Михаила Козакова». Там шла речь о публикации в прессе отрывков интимных записок актера и скандала, связанного с этим фактом. Вы не опасаетесь, что ваши сокровенные мысли могут когда-нибудь увидеть свет без вашей на то воли?

— Дневники — это освобождение. Но я сама их опубликую. У тебя же есть моя книга «Мій Костя»? Там много дневниковых записей. Сейчас готовлю новую книжку, где также использую воспоминания, письма.

— На каком этапе работа?

— Если найду деньги для публикации, за пару месяцев закончу. Прочитать отрывок?

— Конечно!

— «Первое, что помню, — страх! Четырехлетняя, я сидела на балконе в тазике, плескалась в воде. Жарко, хорошо. Небо опрокинулось на меня гулом летящих самолетов, запрокинутым вверх маминым лицом с остановившимися глазами, незнакомым для детского слуха, ни на что не похожим звуком летящих и взрывающихся бомб. Содрогнулась Одесса. Началась война. Началась моя сознательная жизнь: сырые сонные ночи в подвалах бомбоубежищ, бесконечные ступени вниз, во тьму, пахнущую чужими неулыбчивыми людьми и их страхом, вой сирен. Растаяло облако любви и покоя, окутывавшие меня до сих пор.

Летом 1941 года была я похожа на толстого пупса, любила гусиные шкварки и бабушку Дарью Константиновну, которую называла мамой. Просыпалась ночью, на ощупь, по сережкам определяла, она ли рядом...»

— Спасибо! А стихи сегодня пишите?

— Мы все трое — я, Катя, Костик (старший сын Ады Николаевны. — Авт.) — пишем стихи. У Кати — замечательная, божественная лирика! Но издавать ее она пока не хочет. А вот Костику мечтаем подарить сборник к юбилею. Правда, он, узнав об этом, закатил нам истерику: мол, не отдам свои несовершенные вирши!.. А вот мои стихи-воспоминания тоже будут в новой книге:

Я помню мамины шифоны.
Я помню мамин крепдешин.
И хриплый голос патефона,
И скрежет «виллисовых» шин.
Я помню все ее привычки,
И все печали...
Боже мой!
Дни начинались и кончались
Ее улыбкою живой...

О ПАМЯТИ, РАСКАЯНИИ И ЛЮБВИ

— Ваши воспоминания о войне так ярки и детализированы, даже не верится, что их сохранила память ребенка. Смерть Сталина тоже помните?

— Я даже стихи тогда написала! И читала их в школе на линейке: «Он умер, его нету больше с нами... Закрылись ласковые, добрые глаза...». 5-й класс.

— Воспринимали это известие как трагедию?

— На линейке, в школе все рыдали. А потом мы с девчонками долго гуляли по городу: к нам постоянно приставали, почему без траурных повязок... Вечером пришли к подружке домой, сюда, на Ярославов вал, и так хохотали! Закрывали друг другу рты, чтобы соседи не услышали! Даже не помню, чтобы я еще когда-нибудь так веселилась. Странные вещи в те дни происходили... Мы осознавали, наверное, всеобщую фальшь — какой-то старичок в Москве умер, незнакомый тебе человек, и реагировали на это по-детски — неудержимо хохотали!

— В вашей жизни были поступки, которых хотелось бы избежать?

— Да, конечно. Были, были, были. Когда в Украине началось движение, скажем так, в сторону лучшего, я пошла на выборы — сегодня мне бы хотелось, чтобы сей факт не случился в моей биографии. А если углубляться еще дальше в прошлое, не вступала бы в партию. Но вступила. Более того, четыре года была парторгом театра. Правда, люди, которых я любила в труппе, говорили: «Лучше ты, чем какой-то рвач!». Однако это слабое утешение.

— И в те годы понимали ситуацию так, как сегодня?

— Понимала и тогда. И дразнилась очень — приходила на партсобрания в джинсах, майке, больших очках. На меня писали доносы в высшие московские инстанции — мол, что это за парторг такой: во-первых, одевается неподобающе, а во-вторых, на сцене играет только в шляпках и корсетах! (Смеется). Я озоровала, конечно. Но это все равно не оправдание самих поступков. Когда мамин брат, дядя Коля, умирал, он вдруг стал каяться. Замечательный, уникальный был человек — чистый, порядочный. Прожил честную жизнь, прошел войну. А в 80 лет вдруг стал говорить, что жил неправильно и лживо, поскольку знал и про повальные аресты, и про концлагеря, и про тотальную несправедливость... Но позволял себе не замечать этого! Аргументировал свое молчание. Понимаешь?.. Все мои близкие знают, что меня обвинить в равнодушии к родным людям трудно. Но все равно существует неудовлетворенность — чувствую: что —то недоделала, кому-то недодала. Прозевала нечто важное, не бросилась на помощь в нужный момент...

— Вы однажды сказали, что уход Костя Петровича разделил вашу жизнь на «до» и «после». Прошло уже почти восемь лет: как вы учитесь жить без своего Петровича? Время лечит?

— Настала другая жизнь. Жизнь без него. Хотя, ты видишь, сколько здесь, в нашей квартире его фотографий. И на телеэкране часто появляется живой Костя, и в Катином спектакле «Вася должен позвонить» звучит его голос... И в деревне на каждом шагу — Костя... Он не ушел никуда. Вот мы с тобой сидим за столом, где стоял его гроб. Здесь все связано с Петровичем. Но это другая жизнь. Совершенно иная. Я тебе так скажу — была наша с Костей семья. А теперь я живу в семьях своих детей.

О ТАБУ И ПОРОКАХ ИСТИННОЙ ЛЕДИ

— Но вы интересная женщина, известная актриса, у которой всегда была масса поклонников. Неужели никто не пытался приударить за вами?

— Исключено! Да о чем ты говоришь?! У англичан есть симпатичная и очень остроумная поговорочка: «Женщина после 50, помышляющая о сексе, — не леди!» А так как я — леди, ситуация разрешилась сама собой! (Заразительно хохочет).

— В таком случае, какие слабости есть у леди? Меха, драгоценности, духи?

— Без духов невозможно! (Кричит, обращаясь к дочери) Катя, что я люблю?

(Катя — из соседней комнаты) — Ароматы Родригес, «Cinema» Ив Сен-Лорана любит. Но это все старые запахи, среди новых — не знаю ни одного.

— Кстати, я как-то играла в театре бригадиршу литейного цеха, и выходила на сцену в ботинках, спецовке, телогрейке, а в зале говорили: «Вышли и вздохнули духи!» Не могла отказаться от французского аромата, хотя и понимала, что нужно вживаться в образ... (Смеется).

— В ком из детей, внуков вы более всего видите себя?

— В Костике. У нас с ним одинаковые характеры, а судьбы разные. При том, что Костя одарен так, что его таланта хватит на 1000 человек, он не реализован в социуме. Есть такие люди (Даль, Шукшин, например), не умеющие пресмыкаться, прощать предательство, выслушивать фальшь. Они многого не приемлют, что принимаем мы: не могут работать с бездарными, не очень честными людьми, идти на компромиссы... Таким личностям, как Костик, нужно, чтобы все было идеально. А Катя — копия Петровича, папина дочка. (Закуривает).

— С какого возраста вы курите, Ада Николаевна?

— С 50.

— Что стало причиной?

— Катин отъезд в Израиль. До этого я только покуривала, «стреляла». На сцене курила. Покупать сигареты начала с 50 лет.

— А машину водить научились?

— Нет... У меня ведь первый автомобиль появился только в 60 лет — уже, наверное, поздно было.

— Какие-то не реализованные еще мечты хотите осуществить?

— Да я особенно никогда ни о чем и не мечтала. Правда, должна была поступать на журналистику, а пошла в артистки. Завидую тем, кто умеет играть на фортепиано. Художникам. Еще не была в Париже, кстати. Ноги хотела бы иметь длинные... (Смеется).

— Вам они не нужны, Ада Николаевна!

— Нужны! Длинные ноги нужны всем!

— Вы ощущаете свой возраст?

— Всегда. С 14 лет. Когда поняла, что стала взрослой! И мне сделалась грустно!

— А в 18, помнится, еще думали, что беременеют от поцелуя!

— Но взрослость ведь не ограничивается только знанием интимных вещей. Это и отношения с родными, в школе, с подружками — они очень важны для подростка! Сложнейший период в жизни! Драматический! Старость же — это угасание, и потому — самый тяжелый период взросления. Что бы ни говорили, человек в 74 года — пожилой человек, преклонного возраста.

— Никогда не скрывали свои годы?

— Нет, они же мои — зачем скрывать?!

— Несколько лет назад вы сказали мне, что достигли возраста мудрости. Как определите свой сегодняшний день? Возраст понимания? Смирения? Терпения?

— Смирения! Терпения уже не хватает! (Смеется).

О ВЕРЕ И СОПРИКОСНОВЕНИИ С ВЕЧНОСТЬЮ

— Вы верующий человек?

— Верующий. Но когда я у мамы, бабушек спрашивала, каким именем меня крестили, никто не мог ответить. Однажды в Питере, на съемках, мы с подругой пошли в Казанский собор, и я спросила у священника, как поступить в ситуации, если не уверена, крещеная я в действительности или нет. Батюшка сказал, что нужно креститься заново.

— Какое имя вам дали при крещении?

— Анна. Как мама.

— А почему, кстати, в миру назвали столь редким именем — Ада?

— По куражу. Я должна была стать Людмилой. Так решили родители. Папа с маминым братом пошли меня записывать в ЗАГС. Выпили пивка, потом еще, и забыли, как хотели назвать девочку. Дядя говорит: «У нас тут девка есть, такая хорошая! Адой зовут. Давай так запишем?» Что и сделали: причем, с двумя буквами «д» — Адда. Когда мама узнала, пришла в ужас и отправила их исправлять имя. Они вернулись в загс, попросили вычеркнуть одно «д». Так я стала Адой. В моем свидетельстве о рождении зачеркнута одна буква и написано: «Исправленному верить».

— Аксиома, что состояние счастья — мгновение. Вспомните, пожалуйста, когда вы особенно остро ощущали его уколы?

— Осознание того, что я люблю — это мой маленький брат, с совершенно трагической судьбой. Очень рано погибший. Потом совершенно невероятный всплеск обожания к отцу! Непонятный. Мама — постоянная радость, а по отношению к отцу все случилось неожиданно. Затем чувство сумасшедшей любви к Костю Петровичу. Рождение Кости — немыслимое счастье, мальчик! Потом Катя — девочка! Внук Алеша. Внучка Даша. И теперь — Матвей. Это вспышки чистого счастья. Соприкосновение с вечностью, мне кажется. Рождение человека и любовь.