Александр РОЙТБУРД: «Рождается новая страна, с новой политической нацией»

Александр Ройтбурд родился в Одессе, где и стал художником, завоевав сердца и умы не только поклонников своего творчества, но и уважение братьев по цеху своими лидерскими качествами. В 1993 году он выступил одним из основателей ассоциации «Новое искусство». Его работы находятся в запасниках многих известнейших музеев и галерей мира.

Александр — человек не равнодушный ко всему происходящему. Об этом знают постоянные пользователи ФБ, где Ройтбурд активно «печатается». Он также принимал деятельное участие в прошедшем в апреле конгрессе «Украина — Россия. Диалог». Сегодня, когда преодолена одна из самых сложных для нас всех вех — выборы президента страны, особенно интересно было поговорить с ним о непростых событиях последних месяцев и его видении будущего.

— Саша, вы с первых дней были на передовой и принимали активное участие во всем происходящем в стране. Что же  такое Майдан для Украины и для вас лично?

— Я бы не называл Майдан  одним словом «майдан». У  Майдана были разные периоды и разные лица. Был период мирного протеста, где я активно участвовал; был период вооруженного противостояния, которому я активно сопереживал, но будучи человеком не очень военным, активного участия не принимал. Был Майдан, который занимался строительством новых структур в режиме низовой самоорганизации, но и был Майдан, который на какое-то время захлестнула волна насилия и мародерства. Сейчас Майдан, перерождаясь, превращается в «бомжатник». Эту эволюцию надо, конечно, исследовать.  Изначально —  был героизм, прекрасный идеалистический энтузиазм. Но в целом для Украины революция — это, как выяснилось, не только Майдан, но и последующие события. Это — фактический разрыв с тоталитарным наследием, разрыв с империей. То, что раньше произошло на символическом уровне, оно там и осталось, так как не было наполнено реальным содержанием и слишком легко далось. А вот теперь это уже не просто карта так легла, это сознательный выбор, за который Украина сегодня платит и территориями, и жизнями. Сегодня рождается новая страна, с новой политической нацией, новой идентичностью. Фактически это рождение нового Украинского государства.

— Как именно вы видите, оцениваете и анализируете события, которые произошли в Одессе? 

— Мне трудно давать оценку, потому что я во время этих событий в Одессе не был. Ну, начиналось-то все как фарс, как опереточный лагерь на Куликовом поле с проплаченными статистами, бомжами; с людьми, задурманенными пропагандой; с людьми, которые пришли заработать денег, и с засланными диверсантами. Были отыграны настроения люмпенов, недовольство украинской властью было перенесено с тех, кто реально это недовольство вызвал на тех, кто восстал против неприемлемого режима. Это — работа российской пропагандистской машины, несколько лет внедрения в массовое сознание определенных блоков. С одной стороны, гуманитарная импотенция, присущая центральной власти в Киеве, которая не в состоянии внятно сформулировать и найти взаимоприемлемое решение проблемы русского языка, которая на самом деле никакой проблемой не является. Не было ни политической воли, ни элементарного разума это обозначить, сказать и сформулировать.

АВТОПОРТРЕТ, 2013—2014

— Считаете случившуюся трагедию «розыгрышем»  исключительно политической карты?

— Да, но, тем не менее, это натолкнулось на полную беспомощность Киева и циничный профессионализм Москвы. Есть фраза Жванецкого о том, что исконный русский конфликт,   — это борьба невежества с несправедливостью. Вот здесь они и столкнулись, и несправедливость оказалась более эффективной, чем невежество. Одесса не только по своей вине, но и по вине не обратившего вовремя на это внимания Киева съела те блоки, которые были заготовлены в России. Это — как книги в Советском Союзе. Если ты хотел купить книгу, скажем, «Преступление и наказание», то в нагрузку тебе обязательно шла книга «Малая земля» или «Записки садовода». Так вот, русский язык, на котором люди привыкли общаться, атрибут их частной жизни, русская культура, на которой люди были воспитаны, были поданы в пакете с российским империализмом, российским неототалитаризмом, неосталинизмом. А также — с политическим православием, в котором Церковь — одно из министерств, обслуживающих самые низменные инстинкты толпы и самые махровые  проявления государственной идеологии. Это все было упаковано и внедрено. Никому в Киеве не пришло в голову затратить усилия на то, чтобы разорвать эту связку, которая была химерична в силу своей неоднородности. Никто не приложил для этого элементарных интеллектуальных усилий и ресурсы государства. Была создана ситуация неприятия идеологического мессиджа, шедшего якобы из Киева, с демонизацией привычного для Западной Украины пантеона героев, который тоже вовсе необязательно было делать универсальным пантеоном героев Украины. Тем более, даже в этом случае был смысл отделять грешное от праведного, отделять реальные исторические фигуры от пристегнутого к ним пропагандистского шлейфа. С этим никто по-человечески не работал, в результате это превратили в страшилку и  выдали за официальный киевский мессидж, запугали народ — мол, «вот сейчас придут «бендеры». Эта работа постоянно велась, действовал российский культурный центр, действовали профинансированные Россией партии.  Запускались какие-то абсолютно абсурдные слухи, наподобие тех, что Юлия Тимошенко хочет обнести  Донбасс колючей проволокой и сжечь, а в Одессе говорили, что она хочет сделать то же самое с рынком «7-й километр». То есть одна и та же сплетня внедрялась в сознание, и все велись. И возникла конфронтация. После этого ставится лагерь на Куликовом поле с тем населением,  о котором я говорил. Они терроризируют очень мирный и интеллигентный одесский Майдан, постоянно провоцируют, разбивают мемориал Небесной Сотне, избивают активистов. Но  все держится в определенном балансе. В Одессе майдановцы и антимайдановцы знакомы между собой, какие-то частные договоренности о ненападении соблюдаются.

—  Но потом приезжают харьковские фанаты...

—  Они приезжают вовсе не убивать кого-то, а покричать, что «Путин х...ло», это их любимая песня. За день до этого в группе антимайдана «Вконтакте» я лично видел посты о том, что «в Одессе возник нарыв, который нужно срочно удалить. Всем приходить с хирургическими инструментами». Готовится насилие, милиция не реагирует, власть не реагирует, говорит, что все хорошо. Во главе области стоит интеллигентнейший губернатор господин Немировский, который был бы очень хорош в мирное время, но оказался абсолютно профнепригодным в кризисной ситуации. Он искренне верил, что там будут действовать законы, и все будет хорошо. Первая силовая стычка. Милиция, говорят, изначально не была однозначно за пророссийских митингующих. Но после того, как харьковские и одесские фанаты, прокричав кричалку про Путина, увидели милицию и прокричали другую классическую кричалку «Мусора сосать!», милиция окончательно определяется с тем, на какой она стороне. Из-за ее спин стреляют в людей, которые пришли на матч со своими девушками, детьми, собачками и воздушными шариками. Вперед выдвигаются фанаты «Металлиста» и «Черноморца», в этой толпе появляются люди, которых никто никогда не видел на одесском Евромайдане, у них тоже есть оружие, и они тоже начинают стрелять. Это вполне могли быть какие-то внедренные профессионалы. После этого тех, кто стрелял,  толпа блокирует в торговом центре «Афина», приезжает «Альфа», начинается осада, им оставляют коридор, они уходят. За это время толпа приходит к лагерю на Куликовом поле, но те, кто стрелял на Греческой площади, туда не пошли. Там оказались люди, не очень причастные к предыдущим кровавым событиям. Я слышал рассказы о том, что какая-то девочка не хотела туда идти, но позвонил руководитель группы            — российский гражданин — и потребовал быть, а то с ней поступят как с предательницей. В итоге она оказалась в  Доме профсоюзов и звонила маме по мобильному, крича: «Мама, я горю, мама я умираю!», а на фоне ее голоса был голос их старшего, который кричал: «Я прыгаю в окно, все прыгайте за мной, знайте, мы умираем за Россию!» От места, где произошли первые выстрелы, до места трагедии было пешком минут 40. Милиции там не было, она стояла в пяти минутах ходьбы и на поле не выдвигалась. Пожарной машины не было ни одной. В Дом профсоюзов, бывший обком партии, загнали людей — вместо того, чтобы сказать: «Расходитесь до завтра, давайте избежим столкновений, завтра вернемся». Депутат-коммунист Албу всех туда загнал, они забаррикадировали все выходы изнутри. Не знаю, насколько можно верить той информации, что в здании была к этому моменту отключена вода; что под окнами нашли две пары ключей, которые, закрывшись, выбросили из окна. В последний момент отъехал бусик, в него запрыгнули люди в камуфляже с оружием. С крыши стреляли из огнестрельного оружия и кидали бутылки с коктейлями. Молотова. В ответ тоже полетели бутылки с коктейлями, но первыми их начали кидать с крыши. Здание загорелось одновременно в нескольких местах, в нем, возможно, находились какие-то вещества, так как я видел абсолютно белые стены, целый пол и выгоревший дверной проем. Какие-то эксперты говорят, что эти вещества были завезены заранее. Было видно, как из-под дверей распространяется зеленоватый дым.  Некоторые сейчас говорят, был какой-то газ, вроде того, которым были отравлены заложники в «Норд-Осте». Много странного. Как можно было не спастись, я не понимаю. Почему нельзя было выйти из окон первого этажа? Действительно, были попытки спасать. В то же время были случаи, когда спасенных добивали.

ПОРТРЕТ ИГОРЯ КОЛОМОЙСКОГО, 2010

— Произошла страшная трагедия. Погибли люди. Не важно, с какой стороны. Но при этом Одесса оказалась единственным городом, который сам, без власти, без милиции, попытался отстоять сам себя.

— Не забывайте, там были харьковчане. И все эти эпизоды, когда спасшихся ставили на колени, унижали, били, проводили через «коридор позора», — это калька с того, что делал с людьми «Оплот» в Харькове. Стороны перенимают друг у друга. Если антимайдан перенимал у Майдана самоорганизацию, то Майдан начал перенимать у антимайдана какие-то бесчеловечные моменты, потому что поверженный враг — это уже не враг, это пленный.

—  Вы — человек творческий прежде всего. С собственной гражданской позицией,  пропускающий через себя все происходящее сегодня. Вот эта расхожая фраза о том, что «когда говорят пушки, музы молчат», насколько она правомерна, на ваш взгляд?

— Ну, когда говорят пушки, музы не обязательно молчат. Музы иногда подпевают пушкам, а иногда пытаются отвлечь. Среди работ, сделанных мною в это время, есть и те, в которых  пытался абстрагироваться от событий, а есть и такие, где эти события проходили сквозь меня. Художник не может перестать быть художником; художник не может не замечать то, что вокруг него происходит.

— Как, на ваш взгляд, репрезентовать сегодня Украину миру?

— Нам надо определиться с тем, что мы есть. Надо не делать вид, что проблем нет, и не принимать простые решения, которые нам пытаются навязать. Необходим диалог во всем, в том числе и о нашей идентичности, и о единстве страны, и о том, что такое украинская культура. И как после произошедших событий вместе жить дальше в одной стране. Все это нужно открыто и ответственно обсуждать. Пока общество только приходит к пониманию того, что хватит делать вид, что этих проблем не существует. Они есть.

—  А как вы видите дальнейшие, при различных поворотах судьбы, взаимоотношения с Россией?

—  Я — еврей и не мне определять степень родства между русскими и украинцами. Но я — гражданин Украины и могу сказать о том, что в этих двух странах абсолютно разная политическая культура, которая определяет ментальность. И ментальность человека с фамилией Иванов, живущего в Украине, иногда радикально отличается от ментальности человека с фамилией Петренко, живущего в России. Как раз этническая составляющая уходит на второй план, речь идет о политической культуре. Действительно у этих стран она разная. Это обусловлено не только какими-то мистическими историософскими причинами, о которых говорила вся русская диссидентская мысль, начиная с Чаадаева и Владимира Соловьева. Это чисто прагматические марксистские определения о том, что не может быть свободным народ, угнетающий другие народы. Это до сих пор работает.

—  Как вы, Александр Ройтбурд, видите будущее Украины?

— Я готовлюсь к самому худшему будущему страны, потому что очень много нерадостных симптомов, и искренне верю в лучшее будущее Украины, потому что очень много тому предпосылок.  И потом — я люблю эту страну, она — моя.