Алла ДЕМИДОВА: «Наша профессия — карабканье по гладкой доске»

Характеризуя дело своей жизни подобным образом, актриса тем не менее во всех своих сценических и киноработах ярко демонстрирует необычайной силы «интеллектуальную рефлексию и духовную одержимость».

Прежде всего, имя Аллы Демидовой связывают с историей Московского театра на Таганке. Она играла во всех самых знаменитых спектаклях «Таганки». Созданный в 1993 году собственный «Театр А» (название Демидовой было выбрано, как первая буква алфавита, в смысле, что после « А» — еще много букв и места всем хватит), принес ей творческое сотрудничество с греческим режиссером Теодоросом Терзопулосом. С ним она сделала свои последние лучшие спектакли «Квартет» Х. Мюллера, «Медея» Мюллера-Еврипида, «Гамлет-урок» по Шекспиру. Они дополнили список уже успешных «Федры», «Электры», «Дон Жуана или «Каменного гостя и других стихов», «Бориса Годунова».

Десять лет Демидова ездит по миру, играет свои моноспектакли, читает поэзию, проводит мастер- классы, иногда снимается в кино. Сериалы Алла Сергеевна не воспринимает, потому что, по собственному признанию, не любит много работать. Обладая замечательным литературным талантом, актриса пишет книги. Их у Демидовой уже шесть, это размышления о природе искусства, творчества, воспоминания об интересных событиях жизни, о замечательных современниках, с которыми приходилось общаться.

Это существование, по определению актрисы, «на обочине» не мешает ей оставаться звездой в высоком смысле подобного определения. Демидова — мастер высочайшего класса, театральной культуры, ей присущи безупречный вкус и чутье настоящего творчества. При этом она выглядит предельно элегантной, стильной женщиной, умной собеседницей. Несмотря на досужие ярлыки «холодности», сопровождающие ее по жизни, актриса без труда сумела расположить к себе и журналистов, собравшихся на ее пресс-конференции, и зрителей, пришедших на ее поэтические вечера. Киевлянам Алла Демидова показала две программы — «Поэты ХХ века, от Пушкина до Бродского» и «Цветаева, Ахматова».

Мысли актрисы ярко демонстрируют ее своеобразное личностное начало, силу убеждения в верности избранного пути, сосредоточение знания и флер женской загадочности.

МАСТЕР-КЛАСС

— Алла Сергеевна, в ваших книгах вы рассказываете, что происходит с актером на сцене, в театре. У вас нет желания преподавать?

— Я преподавала года два в Щукинском училище, но чтобы не привязываться к этому, я специально не получала деньги. Признаться, преподавать мне не очень понравилось. Почему-то нынешняя молодежь считает себя гениями и что все другие им обязаны. Хотя наша профессия — это карабканье по гладкой стене, а они это либо не хотят знать, либо забывают. Поэтому преподавательской деятельностью я прекратила заниматься. Знаете, после того, как я разработала метод выявления психической энергии, то проводила много мастер-классов в разных странах: Канаде, Греции, Японии, Италии, Франции. Как ни странно — там этот метод оказался востребованным, а в СНГ — нет. Что такое метод выявления психической энергии? В двух словах его объяснить сложно. Мастер-классы по его освоению длятся, как минимум, месяц. Для меня особенно интересным было восприятие этого метода представителями разных стран, разных культурных слоев.

— Что послужило толчком к тому, чтобы заняться моноискусством, уйти из театра, выступать одной?

— Я вообще не очень хорошо отношусь к коллективу, а работая 30 лет на Таганке, меня спасал мой характер. Живу на обочине. Когда я прочитала недавно вышедшие дневники Валерия Золотухина о Таганке, решила, что это написано про другой театр. Специально разыскала свои дневники, которые время от времени веду, и сравнила написанное мною с воспоминаниями Золотухина. Такое впечатление, как будто бы разные жизни, страны... Хотя я к Золотухину очень хорошо отношусь, люблю его как актера, но у нас разные взгляды на жизнь, на события. Свой театр я организовала по оказии. Тогда на Таганке Роман Виктюк поставил цветаевскую «Федру». Спектакль получился интересным, но он не вписывался в репертуар Таганки. Нас приглашали на многие фестивали, мы много ездили, а Любимов говорил, что мы используем славу Таганки, его бренд. Поэтому когда появилась возможность выкупить спектакль у театра, я заплатила по всем ведомостям и стала собственницей всего спектакля, его декораций, костюмов. Признаться. тогда не знала, что делать с моей «покупкой»...

Вскоре я организовала маленький театр, который назвала «А». С «Федрой» мы объездили весь мир, многие актеры стали теперь известными, это Дима Певцов, Алексей Серебряков, Игорь Яцко. Но когда мы начинали, они были талантливые и милые, и лишь потом стали звездами, с ними стало трудно работать. Так пришло время следующего проекта.

На фестивале авангардных театров в Квебеке увидела спектакль «Квартет» Хайнера Мюллера, который привез греческий режиссер Теодорос Терзопулос. Перевода этой драматургии на русский язык нет, для меня это была неизвестная пьеса, но когда посмотрела спектакль, то в него влюбилась. Мне стало понятно абсолютно все! А Теодорос влюбился в наш спектакль. На одном банкете мы разговорились с Теодоросом и решили поработать вместе. Я предложила перенести «Квартет» на нашу сцену. Заказали подстрочный перевод, когда я его прочитала, поняла, что это ужас! Я никогда таких слов не произносила не только со сцены, но и в жизни! Но тем не менее мы начали репетиции. Спектакль сделали дуэтный с Димой Певцовым. Тоже объездили с ним весь мир. Стала работать с Теодоросом дальше, и решила, что буду играть одна — так появились «Медея», «Гамлет». Теперь я ни от кого не завишу, когда хочу — работаю, когда не хочу — не работаю. Например, последний год я не играю спектаклей. Теодорос все время звонит, предлагает новое, а я оказываюсь. Сегодня могу себе это позволить. А если бы я работала в коллективе, то гипертрофированное чувство долга, которое во мне сидит, обязывало бы меня работать, работать и работать...

— А не сложно ли вам удерживать одной энергию большого зрительного зала?

— У меня, после работы с Терзопулосом над древнегреческими трагедиями, усвоился иной принцип общения со зрительным залом — по вертикали: я — и Дионисий, так как работали древние греки в античные времена. Теперь я уже научилась не зависеть ни от партнера, ни от зрительного зала. Что такое принцип: я — и Дионисий? Древнегреческие трагедии начинались с восхода солнца, на скамьях амфитеатра располагались жители и они занимались чем угодно: ели, пили, уходили, приходили, спали, даже занимались любовью. А действо тем временем продолжалось, и когда уже солнце стояло в зените, шло обращение к нему, туда наверх (во всех древнегреческих трагедиях основные монологи обращены к Солнцу). Театры тех времен были построены так, что сзади стояли колонны и солнце садилось именно за спинами актеров. И вот когда «умирало» солнце, умирали все герои трагедии. Вот такой был жанр. Актеры, чтобы не видеть как и чем занимается зрительный зал, играли, напрямую обращаясь к Богам. Эту технику я переношу на свои моноспектакли, поэтические вечера, так что в какой-то мере энергия зрительного зала меня не волнует. Хотя стоит задача «захватить» его собственной энергией, даже при моем общении: я — Дионисий.

ЧИТАТЬ «ПО НОТАМ»

— Какая поэзия станет предметом вашего исследования для дальнейшего воплощения на сцене?

— У меня несколько поэтических программ: от Пушкина до Бродского, Александр Блок, поэты Серебряного века, «Поэма без героя» Ахматовой, Цветаева, «Поэты ХХ века». Что-то в этих программах может видоизменяться, что-то чем-то заменяться, это зависит от нынешнего моего душевного состояния и от общей атмосферы зала. Конструкцию исполнения поэзии для меня придумал Джорджо Стреллер. Когда он был директором Театра наций, у него был проект «Голоса Европы», и от каждой страны он приглашал какого- то поэта, а из России пригласил меня. Он видел меня в спектаклях, когда я играла в его театре в Милане. Стреллер сделал такую «декорацию» — пюпитр, микрофон, круг света на темной сцене. Музыка и полное отстранение от зрительного зала — это его идея, которую я не меняю, т. к. она более всего меня устраивает. Кстати, западные актеры всегда читают стихи, они никогда не исполняют их, не произносят напамять. И считается наоборот плохим вкусом читать без листа. Так вот, я уже тоже привыкла делать такую своеобразную поддержку, читать «по нотам». Надо сказать, что гениальный Рихтер всегда держал ноты перед собой, не то, чтобы он заглядывал в них, а так — выполнял некий ритуал. Ритуал — это я ( как эхо композиторов или я — эхо строк поэтов).

— Алла Сергеевна, некоторые критики вас характеризуют как «холодную и излишне интеллектуальную актрису», вы согласны с таким определением?

— Вы знаете, я давно перестала наблюдать за тем, кто что считает и как кого характеризует. Это какие-то выдуманные клише, прислушиваться к которым глупо.

«Я — В ПРЕДПОЛАГАЕМЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ»

— Вы много ездите и выступаете за границей. Не возникало желания остаться где-нибудь на Западе совсем?

— Если честно, то в Греции я чувствую себя не очень комфортно. Когда-то мне просчитывали мои реинкарнации и определили, что я была актером в Древней Греции, может, поэтому меня все время туда заносит. Большую часть своей профессиональной жизни я провела на Западе, там я играла больше, чем в бывшем СССР, так случилось по какой-то моей судьбе. Но жить там постоянно? Конечно, нет! Там надо родиться, надо жить в этой культуре. Считаю, нужно всегда играть на своем родном языке. Когда смотришь, например, Театр Кабуки, то трудно себе представить его на ином языке, а не на японском, или английский театр без подлинного шекспировского языка? Невозможно. Хорошо понимая это, мысли остаться на Западе мне никогда в голову не приходили.

— Вы ассоциируете себя со своими героинями?

— Трудно сказать. Иногда меня спрашивают, в какое время вы хотели бы жить. Из-за своих ролей я прожила во всех временах и более реально жила, чем живу в первой своей реальности. Роли для меня вещь более реальная, я к ним больше готовилась и больше о них знала. Например, про Медею я знаю все. А про свою жизнь или про то, что меня окружает, практически ничего. И самое главное — я никогда не играла себя, ни разу в жизни, ни в кино, ни в театре.

— Алла Сергеевна, вы будете заниматься моноискусством или есть мысли сотрудничать с каким-либо театром в дальнейшем?

— Мне очень нравится выражение — если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Поэтому я ничего никогда не прогнозирую. И, кстати, не очень люблю оглядываться назад. Я живу сегодняшним моментом и стараюсь выполнять условия постоянно возникающей жизненной игры: я — в предлагаемых обстоятельствах.

ЭЛИТА, МОДА И РАЗВЛЕЧЕНИЕ

— Вы играли перед различными зрительскими аудиториями, в чем отличие зрителей разных стран?

— Да, я играла почти во всех странах, кроме Африки, хотя нет, была в Тунисе. Могу сказать, что зрители делятся на три категории во всех странах, и смотря на какую категорию ты попадаешь. Элитарный зритель — на фестивалях или на премьерах, который хорошо знает, на что он пришел, средний зритель, это такая текучка обычная на гастролях идет, потому что надо следовать за модой. И случайный зритель, который хочет развлечься, и не знает на что он попал. Хотел комедию, а ему Гамлета показывают. Так что надо приспосабливаться. Был у меня такой случай. Приехала я как-то в один город с «Медеей» (этот моноспектакль идет час двадцать минут, оптимальное время для данного жанра, а если больше, то уходит зрительское внимание. Например, поэтические вечера могут быть продолжительнее, можешь разбавлять стихи собственными импровизациями) так вот — играю спектакль. Зрители сидят тихо, и я думаю про себя, какой хороший зал! Финал в спектакле очень определенный, ухожу за кулисы и совсем мало аплодисментов... Я не могла понять, что такое? Ко мне прибегает организатор гастролей и бросается буквально в ноги: Алла Сергеевна, они гуляют по фойе и ждут второго действия! — Как, они не понимают, что это конец? А организатор волнуется: зрители заплатили большие деньги и хотят все получить сполна. Просит — играйте, читайте стихи! Я в костюме, загримирована — это невозможно! Вот так тоже бывает... А был еще один спектакль на следующий день. Организатор попросил, придумайте что-то на завтра. Я договорилась с радистом и осветителем, чтобы они сделали определенный свет и обеспечили микрофон. После последних слов спектакля, по моему знаку включился весь свет, на мне такая большая красивая хламида, это впечатляет, и я через микрофон этот спектакль от начала до конца весь играю заново, только с другой интонацией. Фурор! Зрители кричали браво и топали ногами! Так что зрители бывают разные.

— Алла Сергеевна, украинские зрители вас не разочаровали?

— Трудно оценить по одному-двум вечерам. И потом, на поэтические вечера приходят особенные зрители, которые хотят слушать поэзию. Мне показалось, что они воспринимали меня хорошо... Мне вспомнились снимки в Одессе у Киры Муратовой в «Настройщике». В картине «партнером» выступил мой пекинес, которого все время носила на руках. И вот как-то иду по улице, навстречу женщина. Меня не узнала и спрашивает: «Это у вас кошка или собака»? Я отвечаю — пекинес. Она восклицает: «Пекин — китаец, а глаза русские!». Вот такой юмор. И она даже не понимает насколько гениально и смешно то, что она сказала. Мне это очень понравилось.

— Вы капризная актриса?

— Нет. Наоборот. Я никогда не спорю с режиссерами, какую бы гадость они не делали на моих глазах, потому что понимаю — все равно надо делать то, что хочет режиссер. Но надо сказать, в быту я совсем другой человек.

— Какой?

— Я никогда не пускаю ни журналистов, ни зрителей в свой быт, поэтому рассказывать об этом не хочется. Я вообще не люблю говорить, больше люблю молчать. Однажды поехала в санаторий в Польшу и не разговаривала там ни с кем, кроме как с врачом раза два, и месяц я молчала. И когда меня встретил муж и что-то спросил, у меня слова налезали одно на другое, я просто разучилась говорить. Вот это было самое комфортное состояние моей души — молчать. Я люблю лес, кстати, Смоктуновский любил поляны, когда мы с ним сравнивали свои пристрастия. Как-то мы сидели в гримерной, гримировались к спектаклю и корреспондент задавал нам одинаковые вопросы. Один вопрос я хорошо запомнила: что вы считаете главным в человеке? Иннокентий Смоктуновский, не задумываясь ответил: «Доброту», а я, не задумываясь, ответила: «Талант». Доброту я тоже ценю в человеке, но талантливым прощаю практически все.