Апология ненависти

Автор исследования вполне правильно подмечает удивительное на первый взгляд совпадение во временном промежутке появления первых типографских изданий Протоколов с саморазоблачением Лео Таксиля, всколыхнувшим всю Европу. В самом деле, признание всех предшествующих антимасонских сочинений французского публициста ничем иным, кроме как плодами его фантазии, не могло не скомпрометировать появление Протоколов на территории европейских государств как очередной настроенной на сенсационный эпатаж фальшивки. В то же время тест на восприятие этого «свидетельства заговора против человечества» среди интеллектуальной и правящей элиты России того времени в общем дал позитивный результат. Истерия по поводу «жидомасонства» нашла свое отражение в российской периодике, и даже в поэзии и прозе. В книге приведено достаточно много примеров как вполне серьезного и доверительного отношения творческих элит к упомянутому опусу, так и откровенной иронии и даже сарказма относительно его правдивости или аутентичности. Очень удачной, в частности, представляется пространная цитата из романа Андрея Белого «Петербург», в котором в уста редактора консервативной газеты влагается смехотворно-наставительная мешанина рефлексий на Протоколы и саморазвенчание Таксиля. Завершение эпизода почти откровенно указывает, откуда, собственно, «растут ноги» у Протоколов: среди участников дискуссии появляется человечек, удивительно похожий на начальника петербургской «охранки»...

Справедливо отмечено, что так называемый императорский период истории России буквально переполнен различными попытками переворотов, инспирированных как извне, так и непосредственным окружением царей. Еще большим средством устрашения общества послужила их определенная инерционность, т.е. память о попытках воплощения идеи смены власти, помноженная на мифологизацию силы, стремившейся к этой смене. Такая канва поневоле становилась оптимальным субстратом для восприятия обществом любых разъяснений причин его несчастий. Чем и воспользовались творцы мифических Протоколов. Так как конкретных доказательств «следов Сиона» найдено не было, наиболее приемлемой оказалась универсальная в таких случаях версия тайного врага, хорошо организованного и глубоко законспирированного. Абсурдная действенность этой версии подчеркивается ассоциативным единством всего «враждебного» и «тайного», включительно с явлениями природы. Как отмечает автор исследования, этому содействовало появление в еврейских изданиях публикаций древних легенд о безымянных праведниках, тайно пытающихся помогать ближним, что, разумеется, отозвалось совсем иным резонансом в российской печати в контексте публикации в «Новом времени». Для усиления эффекта Протоколов появляются даже свидетельства очевидцев этого документа на древнееврейском языке, хотя ни одного более-менее приемлемого доказательства найдено не было.

Наверное, для тех, кто знаком с творчеством Вадима Скуратовского, в частности, с его исследовательской публицистикой, будет излишне более длительно задерживаться и детализировать механизм идентификации авторства Протоколов. Со свойственной ему скрупулезностью автор подробно анализирует пространные цитаты «Из записной книжки писателя» и «Опыта критики буржуазной морали» этакого «Доктора Фауста», брошюры «Черная книга немецких зверств» Матвея Головинского и сравнивает их с тезисами-постулатами Протоколов. На основании сопоставления текстов исследователь приходит к выводу, что автором «Протоколов сионских мудрецов», как и ранее допускалось, является российский журналист и, как оказалось, профессиональный медик, по совместительству (вероятно) агент российской тайной полиции Матвей Головинский. Хотя фактическая суть проблемы состоит не столько в авторстве этого одиозного псевдодокумента, сколько в политическом заказе на его появление. Ведь взрывная волна от этой брошюрки и дальше катится по миру, то затихая, то вздымаясь общественным цунами в той или иной точке мира.

В этом контексте, по-видимому, вполне уместно будет обратиться к еще одной книге под красноречивым названием «Потерянное человечество». Ее автор, парижский философ и эссеист Ален Финкелькро, в частности, цитируя Гитлера, у которого открытие им для себя самого «Протоколов сионских мудрецов» в 1920 году вызвало «чувство признательности» за возможность осмысления «внутренней логики и конечной цели» еврейского народа, отмечает: «Живая ненависть, скрытая в этих словах... не желает быть слепой, она умна... Этот антисемитизм не имеет слабых сторон, так как любое проявление анархии или сопротивления... он толкует как тайный заговор» (Alain Finkielkraut. Zagubione czlowieczenstwo. 1999 Edycja polska, s.51). Никто не может утверждать, что именно сфабрикованные царскими спецслужбами при содействии находчивого писаки «Протоколы» послужили точкой отсчета одного из самых страшных преступлений против человечества, но приведенная цитата свидетельствует, что в процессе формирования физиологического антисемитизма это сочинение было не на последнем месте. Кстати, Финкелькро неоднократно напоминает, что и в кайзеровской, т.е. догитлеровской Германии общество изредка «обрабатывалось» Протоколами, т.е. почва для ростков ненависти была щедро удобрена накануне поры нацизма. Не будем останавливаться на том, что формировало советский подвид антисемитизма — «теория перманентного заговора», взятая на вооружение сталинским режимом, она собрала свою кровавую жатву, а в послесталинский период национальная принадлежность для конкретного слоя «единой общности — советского народа» автоматически становилась «волчьим билетом». И это еще далеко не все, к чему тем или иным образом могла или может быть причастна брошюра Головинского. Поэтому излишне объяснять, насколько важным является глубокое и всестороннее изучение этого творения писательского таланта по заказу государственного аппарата принуждения. Мы можем удостоверяться в этом сейчас чуть ли ни ежедневно.

Как и любое произведение, исследование не является безгрешным. Где-то есть избыточная детализация, а в другом месте слишком мало аргументов для противопоставления тезисам Головинского, есть вдосталь пространства для дискуссий с автором. И все же исследование воспринимается как целостное и логичное произведение. Проделана большая, кропотливая, а главное — успешная работа, финал которой подтверждает выполнение задекларированного в названии и поставленного автором перед собой задания. Но даже если в персоналии автора Протоколов исследователь таки ошибся, то и в этом случае значение его труда тяжело переоценить: Протоколы пункт за пунктом аргументировано развенчаны.

«Книги имеют свою судьбу, но и судьба имеет свои книги...» Этими словами начинается «Проблема авторства...» Невзирая на фундаментальность и аргументированность «антипротокольного» исследования, оснований для оптимистического настроения не слишком много: такие произведения, как Протоколы имели, имеют и еще, к сожалению, долго будут иметь «социальный заказ», ведь чем более бедно и более проблемно общество, тем выше у него интерес к «невидимому врагу», подогретый по большей части скорумпированным и непрофессиональным государственным руководством или воспаленной жаждой власти политической силой. И об этом также хотелось прочитать в аналитическом труде публициста.

И все же остается надежда, что с упомянутой автором символической полочки все-таки будет навсегда снята та брошюра, которая стала предлогом к появлению исследования В.Скуратовского.