Арво Пярту — 75

Он говорит так же просто, как и пишет. Но в этой простоте скрыта такая глубина, что в нее проваливаешься сразу, становясь невольно причастным к ее тайнам. У него детские глаза — совсем голубые — и застенчивая улыбка. Огромный лоб, спокойные руки. Общение с ним, даже самое краткое, прочерчивает в тебе что-то очень тихое вначале, но столь ясное и определенное, что становится стыдно за себя, за свою суетность, за жалкие попытки «укрыться в культуру», за пустые постмодернистские игры и желание покрасоваться в фаустах, орфеях или еще в ком-нибудь. А ведь нужно только одно — познать свой чистый исток, найти свою подлинность, свой язык, свое единство. Как он нашел...

И вот, решившись, стоишь перед ним, — нищий, жалкий, безнадежно грешный, но совершенно счастливый: «Простите, но у меня почему-то совсем нет к Вам вопросов...»

И слышишь: «А у меня почему-то совсем нет ответов!»

Он сам и есть — ответ...

Ах, какая, брат, тоска — писать очередное «что-нибудь» к очередному композиторскому фестивалю! Авось заметят, оценят, похвалят, полюбят, понесут. И на это уходит вся жизнь, все силы... Не попробовать ли жить иначе? Остановиться, умолкнуть, вслушаться, всмотреться в себя? Постараться, наконец, обрести спокойствие и внутреннюю тишину? Может, тогда произойдет чудо, и твое новое произведение будет уже не просто опусом, а деянием, поступком, личным подвигом...

Биографическая справка:

«Арво Пярт — эстонский композитор, родился в 1935 году, жил и работал в Таллинне. После исполнения в 1968 г. своего «Credo» для фортепиано, хора и оркестра, был подвергнут жесткому официальному осуждению. Восемь лет не писал ничего. В 1976 прервал молчание, совершенно трансформировав свой стиль. В 1980-ом вместе с семьей эмигрировал в Германию. А.П. — один из самых известных и исполняемых сегодня композиторов мира».

Его «период тишины» начался со взрыва. Мне довелось быть на исполнении «Credo» четыре года назад в Таллинне. Слушая произведение, идея которого состоит в предельной поляризации символов Ветхозаветного закона и Нагорной проповеди, страшно ощущать свою причастность к толпе, громчайшим шепотом скандирующей: «oculum pro oculo, dentem pro dente». Верхушка Союза композиторов в 1968 году прекрасно поняла свою принадлежность к беснующейся черни и поступила согласно правилам закона Ветхого. Последовавшее затем восьмилетнее молчание Арво, композиторское безмолвие было исключительно плодоносным. Во многом это был период очищения, освобождения себя от выработанных композиторских приемов, «привычек авангарда». По его словам, он учился «ходить заново», изучая старинную хоровую полифонию ХІV — XIV вв., григорианский хорал, школу Нотр-Дам, франко-фламандское искусство: Обрехта, Окегема, Жоскена де Пре — все, что было доступно в те годы.

Несомненно, это было счастливое погружение. В стройной красоте звучания и совершенной технологии старинной музыки Арво Пярту открылось новое понимание музыкальных законов как отражения основ мироздания. Он ощутил, что в соединении двух или трех нот уже заключается космическая мистерия.

Наверное, в этом открытии — исток его обновленного взгляда на вещи.

Он понял очевидную, но никем до него не осознанную истину: «Достаточно, чтобы даже одна единственная нота была красиво сыграна. Эта нота или тихий удар — и мгновение тишины после утешают меня».

В 1976 году молчание прервалось рождением фортепианной миниатюры «К Алине». Здесь уже было обретено новое стилистическое качество, язык, который А. Пярт использует до сегодняшнего дня. Сам он называет это «Tintinnabuli», что по латыни означает «колокольчики». Техника «Т.» основана на использовании основных первичных элементов музыкального языка: на трезвучии, гамме и на их сочетании в звучаниях, подобных колокольным. А также на сопоставлении звука и тишины как слушания и размышления.

В этом глубоко индивидуальном стиле написаны наиболее известные произведения Арво Пярта, такие как «Fratres» («Братия»), «Tabula Rasa» («Чистая доска»), «Arbos» («Древо жизни»), «Cantus in Memory of Benjamin Britten», «Passio», «Miserere», «Summa», «Канон покаянен». Все они являют собой единый смысловой массив и цельное, выраженное в звуковой культуре, миросозерцание, адресующее нас к православной монастырской среде, к простому аскетическому бытию с его смиренным труженичеством и соборным движением братии вокруг «основного тона» — неизменного притяжения к Отцу. С мужественным приятием всех испытаний с любовью и непрестанным молитвенным трудом. С медлительной торжественностью литургического времени и тихим сиянием благодати над всем. И в сердцевине этой жизни — редкая, необычная красота музыки.

Здесь нельзя не процитировать дошедшее до нас свидетельство о пении преподобного Романа Сладкопевца — одной из легендарных фигур Восточной церкви, творца византийских песнопений: «Его прекрасный, глубокий голос начинал пропевать слова так небесно чисто и мелодично, что тянуло тотчас, немедленно вместе с затихающим звуком серебряных колоколов умереть, затихнуть в сумерках величественного Дома Господня».

По сути, это описание полностью соответствует чувствам, вызываемым музыкой Пярта: чудо прекрасного пения, переживание встречи с этим чудом, желание в нем раствориться и исчезнуть, как капля в потоке...

Можно сколько угодно рассуждать о технике «Tintinnabuli», о стиле Пярта, об их истоках и смыслах, но передать словами... Возможна лишь Встреча.

Помните, как в «Зеркале» у Тарковского: «Вот я и взлетела!» Или внезапно оживший, зашатавшийся куст в «Сталкере». Или тот ночной пожар под дождевыми струями...

Параллели с символикой кинорежиссера возникают не случайно: одно поколение, ранний расцвет, официальное неприятие творчества, периоды вынужденного молчания, поиск веры, обретение собственного языка, изгнание, странничество, строительство Дома, признание на Западе и всеобщая любовь на Родине. Но главное, оба — гениальные личности, создавшие системы, целые острова новой жизни, находя которые, мы получаем надежду на преобразованное бытие. Так хочется этого бытия! Да только этого мало...

Помните притчу про монаха из фильма «Жертвоприношение» о том, как монах нес послушание, поливая дерево на горе? Он поднимался на гору каждый день утром, поливал дерево и вечером спускался с горы в монастырь. Так продолжалось три года. А в один прекрасный день сухое, мертвое дерево расцвело...

Чудо происходит таинственно и необъяснимо, оно готовится и вызревает в недрах неведомого нам бытия. Но мы можем двигаться ему навстречу, смиренно погружаясь в делание, которое постепенно становится священным. Это и есть начало пути к обновлению мира. Это — путь Арво Пярта, пройденный в молчании навстречу чуду собственного цветения.

Одно произведение А. Пярта, написанное сразу после перерыва, называется «Саре было девяносто лет». Он использует библейскую историю о Саре, жене ветхозаветного Авраама, которая чудом родила сына в 90-летнем возрасте, спустя долгие годы бесплодного ожидания.

Ее цветение сродни расцвету Пярта после восьми лет композиторского «затвора». И теперь мы радуемся его добрым плодам!

Последнее слово — за самим Арво:

«Однажды, еще в советское время, я спросил одного монаха: как, будучи композитором, я могу совершенствовать себя? Он сказал, что не знает ответа. Я признался, что пишу молитву и использую тексты псалмов для музыки, и что, возможно, это мне поможет. Тогда он ответил: «Нет, это ошибка. Все молитвы уже написаны. Вы не должны писать еще, все уже готово. Приготовьте теперь себя!»

Я верю, что это истина. Мы должны считаться с фактом, что наша музыка может закончиться в один миг. Возможно, придет день, даже для великого художника, когда он больше не захочет или не сможет творить. И, возможно, в этот момент истины мы будем ценить созданное им еще больше — потому что в это мгновение он выйдет за пределы своих работ...»