Берлин украинскими глазами

Все детство мы играли в войнушку. Война и немцы всегда рифмовались, и почти так же   — кино и немцы: основу кинорепертуара составляли фильмы на военном материале. Поэтому никогда не думалось, что Берлин станет одним из моих любимых и даже родных городов на планете.

ШЛЕГЕЛЬ

1993-й, Киев, осень, кинофестиваль «Молодость». Встречаю Ханса Шлегеля, выяснилось — он  отборщик знаменитого, одного из самых авторитетных кинофестивалей мира, Берлинского.  Глянув на мою визитку (здесь я узнал, для чего их изготовляют), он сразу воскликнул: «О, именно вас рекомендовал мне наш общий московский знакомый»! И объяснил: он ищет украинских критиков для освещения Берлинского кинофестиваля. «Украинцы должны ездить на фестивали и давать собственные оценки увиденному, а не пересказывать чужие впечатления!» — сказал Ханс.

Имелась в виду простая вещь: в советское время украинских критиков и журналистов на международные кинофестивали не посылали. Ездила туда критики московские, а мы, провинциалы, читали их тексты и составляли (или же одалживали у них)  картину мирового кино. Вот сие и есть провинциальность — ты не имеешь права на собственное мнение, ты холоп и твоя сверхзадача транслировать сказанное господином, старшим товарищем, или же братом.

ХАНС ШЛЕГЕЛЬ БЫЛ ОТБОРЩИКОМ ФИЛЬМОВ НА БЕРЛИНСКОМ КИНОФЕСТИВАЛЕ / ФОТО ИЗ АРХИВА «ДНЯ»

Шлегель отбирал фильмы из Восточной славянской Европы. Практически все славянские языки он знал — или говорил (на русском или словацком языке), или понимал, украинский язык в том числе. Он закончил университет в Братиславе,  придерживался — как большинство западных интеллектуалов — левых взглядов и тем самым ощутимо недолюбливал все буржуйское и консервативное. Среди прочего — и американизацию европейских культур. Не раз горячо убеждал меня, что украинцы делают неправильно, уж слишком доверяя американцам, делая ставку на их ценности.

Уже в следующем, 1994-м, в феврале, я и критик Владимир Войтенко ехали в немецкую столицу — на Берлинале (так нередко называют кинофестиваль). Ездим до сих пор. В этом году я был на фестивале уже 24-й раз подряд! Это мой город и мой фестиваль, я чувствую себя здесь своим, здесь показывают мое кино (украинское, несмотря на все неурядицы, так же). Здесь уважают и даже любят прессу, журналистов и критиков, создавая для них комфортные условия для работы.

А Ханс каждый раз встречал меня с сигаретой в зубах, дымил беспощадно. Впоследствии заболел —  онкологией. Каким-то чудом выкарабкался из объятий смерти. Вернулся на фестиваль.  Из украинских режиссеров с большой симпатией относился к Кире Муратовой, включая ее фильмы в фест-программы. А в начале «нулевого» десятилетия с энтузиазмом способствовал включению в большой конкурс фильма «Молитва за гетмана Мазепу» Юрия Ильенко. Отборочная комиссия была против,  в конце концов картину таки включили в программу, однако вне конкурса. Успеха она не имела — и это еще мягко сказано. Ханса уволили из фестивальной команды, и он связывал это с неуспехом ленты Ильенко. «Я пострадал за украинское кино!» — не раз говорил он. Хотя думаю, что причина была более прозаичной: прошла ротация, смена команды после появления нового директора — вместо величественного, эпического Морица де Хаделна пришел Дитер Косслик, куда более прозаичный и более суетливый.

А Шлегель работал дальше уже на других фестивалях — и в Венеции, и в Висбадене, где  ввел симпозиум с большим фильмовым ретроспективным дополнением. Скажем, в 2003 году этот симпозиум был посвящен теме сюрреализма в кино стран Центральной и Восточной Европы. Знаете, откуда было больше всего киносюрреализма? Из Украины! «Звенигора» А.Довженко, «Тени забытых предков» С.Параджанова, «Родник для жаждущих» и «Вечер на Ивана Купала» Ю.Ильенко. Так подтвердилось, что Украина является самой сюрреалистичной — в Европе, по крайней мере.

А в октябре прошлого года Ханс Шлегель ушел из жизни. Одиноким, каким и был, собственно. Завещал развеять свой прах, не создавать могилу... Может, потому, что не очень верил в то, что кто-то будет за ней ухаживать? В его профессорской квартире, заполненной книгами, рукописями, фильмами было немало материалов и из украинского кино. Он любил советский кинематограф, особенно Сергея Эйзенштейна и Андрея Тарковского, которым посвятил немало работ. Довженко уважал так же — среди его работ выделю исследование о пребывании украинского режиссера в Берлине.

ЭДИТ

Тогда, в феврале 1994-го, нас с Войтенко на вокзале встречала Эдит Вешер, бывший работник Немецкого киноархива. Она издавна дружила с Татьяной Деревянко, основательницей и заведующей Музеем киностудии имени А.Довженко. Владела русским языком, достаточно неплохо. Она сразу постаралась сделать две вещи: чтобы мы полюбили Берлин (это ей удалось), и, чтобы мы прониклись нелюбовью к ценностям буржуазного общества. Как и Шлегель, она была «левой», хотя Ханс родился и вырос в Западной Германии, а Эдит прожила большую часть жизни в ГДР (Германской Демократической Республике), для нее объединение двух Германий было неприемлемым и неуместным. Поэтому все проблемы новой жизни она относила на счет западных немцев.

Скажем, ждем на переходе, пока включится зеленый свет. Однако кто-то уже пошел и на красный. Оборачиваюсь к Эдит: как это может быть, чтобы немцы так вызывающе нарушали правила уличного движения? Эдит, раздраженно: «Это немцы из ФРГ, в ГДР такого не было»! Или показывает на магазин: «Его хозяин — хороший хозяин! Потому что он не любит Коля»! Коль тогда был канцлером ФРГ и олицетворял для Эдит всю мерзкую сущность буржуйства.

В 94-м, в сентябре, я опять побывал в Берлине — кинотеатр «Арсенал» и немецкие архивисты устроили ретроспективу по случаю 100-летия Александра Довженко. Оказалось, что действительно кинотеатр назван в честь одноименного довженковского фильма. Тогда он еще не был в составе фестивального центра, как  сейчас (теперь все это вокруг Berlinale alast и площади имени Марлен Дитрих).  Для показов иностранных лент  всегда приглашают так же иностранных специалистов — в качестве таковых выбрали Татьяну Деревянко и меня... Жили мы частно, на квартире Эдит. Она познакомила со своими коллегами — это были бывшие архивные работники, а еще сторонники левых и антифашистских идей. Все люди на удивление добрые и определение «антифашист» вызывало у нас с Войтенко улыбки. Хотя Эдит такие улыбки не разделяла. «Боремся!» — так отвечала она на вопрос о сущности своей ежедневной жизни.

Кроме всего прочего, Эдит и ее друзья неизменно предлагали помощь. Поэтому с Деревянко мы везли в Киев вещи — большей частью они предназначались в интернат для детей из Чернобыльской зоны. Эдит договаривалась с украинскими проводницами, и коробками и сумками заполняли все купе.

Ежегодное посещение Берлинале неизменно завершалось встречей с Эдит и ее друзьями. Однако понемногу их круг таял, а в позапрошлом году умерла и Эдит — было ей за девяносто уже.

И теперь мой Берлин уже без Ханса и Эдит... Грустно. И радостно, что они были в моей жизни — искренние и настоящие. Благодаря им радикально переформатировался в моем сознании и образ немца и немцев. Добрые, сердечные, наивные, углубленные в свою профессию... Вечная им и чудесная память!