Черные метки полета белой птицы

Как быстро проходит время — уже семь лет, как величайший актер оставил нас. Единственный позитив — ушел в зените славы, всеобщего признания. Хотя были, конечно, и те, кто не любил его, ставя на зарубку то одно, то другое — роль Тараса Бульбы, скажем, в фильме Владимира Бортко, сегодня одного из кинематографических «столпов» Путинского режима.

КАК УБИТЬ СВОЕГО СЫНА?

Ох, Тарас Бульба тот, сдается мне, и ускорил смерть актера. Не хотел он браться за ту роль, говорил в частности: «Я же на коне плохо езжу, еще упаду — костей не собиру...» А еще объяснял мне: «Вот я не представляю, как это, убить своего сына? Какой бы он ни был. Как это сыграть — не представляю».

Однако же Бортко «пошел огородами»: приехал в Киев, рассказывал об отце своем, театральном режиссере, с которым Ступка работал когда-то и уважал... Да и сложновато отказаться от такой роли. Согласился. Съемки были сверхсложными — в тяжелом костюме, на страшной жаре. Вот и начались проблемы со здоровьем...

Как-то слышу по радио: Богдан Ступка потерял сознание во время съемок. Набираю номер телефона, без малейшей надежды получить ответ. И вдруг слышу голос Богдана Сильвестровича. Уверяет: это все пустяки, жара — вот оно и жахнуло. Но все хорошо...

Только нехорошо было. В начале 2011-го болезнь взялась круто. Было лечение в Мюнхене, выздоровление и возвращение к нормальной жизни. Вспоминаю, в июле того же года он приехал в Одессу, на фестиваль, ходил по  городу. А уже через год случилось непоправимое.

В сентябре 2011-го отметили 70-летний юбилей артиста. Небольшая ретроспектива, в которой и новый фильм «Дом» российского режиссера Игоря Погодина. Режиссер, родом с Дона, поведал: главным фильмом его детства и юности был «Белая птица с черной меткой» Юрия Ильенко, со Ступкой, Иваном Миколайчуком и Ларисой Кадочниковой в главных ролях. Всегда мечтал снять Ступку — вот, осуществилось. В чем-то история, воспроизведенная в «Доме», действительно напоминает ту, известную из «Белой птицы.». О том, как время разрушает большую семью. Финал почти шекспировский — чуть ли не все персонажи погибают, в том числе и глава семьи, которого  сыграл — как всегда блестяще — Ступка.

Что-то тогда екнуло внутри: не сглазить бы. Хотя актер умирал на экране не раз — с самой первой роли в той же «Белой птице...».

КАДР ИЗ ФИЛЬМА «БЕЛАЯ ПТИЦА С ЧЕРНОЙ МЕТКОЙ»

СПАСЕНИЯ НЕТ... И БЫТЬ НЕ МОЖЕТ

Хорошо помнится: именно Ступка и поразил больше всего в фильме Юрия Ильенко, который вышел на экраны в 1971 году. Он играл одного из братьев Дзвонарей, врага, точнее сказать, «своего», который стал «их». И брат пошел на брата... Миколайчук (в роли другого Дзвонаря) строил роль на мягкой задушевности, его внешняя красота дополнялась округлостью жестов и лирической проницательностью интонаций. Ступка, напротив, отличался какой-то свинцовой тяжестью взгляда, за которым угадывалась душа, не способная на гибкость, на компромиссы.

А еще — нервная, неровная, заостренная пластика. Никак не может Ступкин Орест решиться на то, чтобы завоевать, наконец-то, Дану (Лариса Кадочникова), а когда это все же случается, попадает в ловушку. Лесные братья ловят его на крючок, с которого не сорваться. Мало-помалу петля затягивается. Окруженный со всех сторон герой Ступки стреляет себе в висок.

В фильме очевидно проглядывали экзистенциональные построения. Братья долго колеблются в выборе девушки. Их единая семейная душа никак не может сломиться, разрушиться, разлететься на отдельные кусочки. И тогда сама жизнь решает за них. После чего любая личная инициатива становится под карательный меч фатума. Ты имеешь право только плыть по течению, куда тебя сбросили. Всех перемалывает неуправляемая стихия истории. Такое уж оно, бытие человека. Герой Ступки время от времени пытается бунтовать, но  каждый раз убеждается в нелепости любого поступка.

Шестидесятники ломали господствующую на то время мифологическую парадигму о неизбежности и позитивной целесообразности прогресса. По их версии единственное убежище от катастроф и насилия над твоей волей — ты сам, твой внутренний космос. Так было в «Тенях забытых предков», герой которых чувствовал себя уютно лишь в компании с тенями, в первую очередь своей любимой. Так должно было быть, кстати, и в последней, к сожалению не снятой, картине «Исповедь» Сергея Параджанова, лирический герой которой вливался в дружный коллектив потревоженных семейных духов.

Ступка, по моему мнению, придал своему персонажу особой трагедийности: он ясно очерчивал абсолютное отсутствие выхода из ситуации. Некуда идти — даже в себя самого вход замурован. И защиты нет — никакой. Мать Дзвонарей бежит с иконой за сыном, но не успевает: звучит роковой выстрел, икона выпадает из рук и падает в реку, бег воды подчеркивает мимолетность момента.

Понятно, стилистика «Белой птицы» не допускала актера как полноценного творца образа — многое достраивалось, договаривалось в монтаже, пластике кадра. Однако личность Ступки не могла не поразить: в его  взгляде читалась история поколения, которое решилось на личностный бунт,  отважилось без страха заглянуть в себя. А в итоге  потерянного от ощущения собственного бессилия. Ничего, ничего не решалось собственными поступками. Хотя нами, юными зрителями начала 1970-х, он воспринимался как сильный персонаж. Этим и привлекал к себе в первую очередь, этим и вызывал симпатию.

СЕРДЦЕ НА ЛАДОНИ

Одиноким, экзистенциально одиноким, наедине с самим Космосом оказывался герой Ступки и в знаменитом спектакле «Тевье-Тевель». Художник Даниил Лидер, вместе с режиссером Сергеем Данченко, посылал  земную тень Ступки-Тевеля на небеса, на страдальческий путь, который так напоминает Голгофу. Выход прост: нужно нести свой крест и верить. В то, скажем, что в жизни человека есть определенный смысл и логика, есть высокая эстетика и мораль. А  ударам судьбы нужно противопоставить интеллект, то есть юмор, который и под покровом абсурда видит едва уловимую, а все же реальную конструкцию. Да, этот мир строил гениальный архитектор,  об этом стоит постоянно помнить, отдавая часть души на постижение его дерзновенного строения. Таким, по моему мнению, было убеждение самого Богдана Ступки.

В 2008 году Ступка сыграл центральную роль в фильме польского режиссера Кшиштофа Занусси «Сердце на ладони». Его герой, бизнесмен, страдает смертельной болезнью сердца, ему нужен донор. Вокруг этого и разворачивается достаточно закрученная интрига. Еще одна метка, еще одно предупреждение.

Хотя нужно знать актера — он не редко воспринимал жизнь как открытую игровую площадку, где можно испытывать те или иные роли. И где драматическое так часто переливается в сосуды смеха.  За роль в фильме Занусси актеру достался приз — серебряный «Марк Аврелий» на Римском кинофестивале, за лучшую мужскую роль. Если бы кто-то другой — то столько бы величия и рассказов, как чествовали и к итальянскому небу подбрасывали. От Богдана Сильвестровича же я услышал такое: «Вы думаете, этот приз был случайностью? Да нет же! Ровно за десять лет до того я был в Риме. Гуляю себе по городу, и вдруг так в туалет захотелось. Туда, сюда — нет ничего нужного. И тут смотрю, памятничек какой-то, и травка под ним. Со мной были двое ребят, попросил их, чтобы прикрыли — и оросил травку. Потом поднимаю голову — а это Марк Аврелий!.. Вот видите,  через десять лет отблагодарил. Понравилось ему...»

Роль министра культуры в правительстве Виктора Ющенко в начале прошлого десятилетия тоже играл с наслаждением и интересом. Ему прежде всего был интересен новый жизненный материал, познание которого он потом и использует в ряде фильмов. Когда правительство Виктора Ющенко отправили в отставку, Богдан Сильвестрович был очень разочарован. Только вошел в дела, только начал что-то делать...

«РАБОТАТЬ, РАБОТАТЬ, И В ТРУДЕ...»

Он так любил жизнь и с таким наслаждением жил последние годы. Именно жил. Хотя зачастую цитировал Ивана Франко: «Працювать, працювать і в праці сконать...». Работал действительно много — и в театре, и особенно в кино.  Однако никак не был похож на  человека, поведенного только на работе. Ужасно любил застолья, любил угощать. Или в ресторане, или в «каптерке», небольшой комнатке напротив кабинета Ступки в Театре имени И.Франко. И с таким наслаждением слушал других, и говорил, и показывал сам. Он был актером во всем, все, что он рассказывал и показывал, нередко выглядело отточенными актерскими этюдами.

Вообще, несмотря на представление об актерах как о людях достаточно расхлябанных, придерживался  дисциплины.  Очевидно, влияние на него в этом смысле имела жена Лариса, бывшая балерина. Скажем, в день спектакля Богдан Сильвестрович пару часов отдыхал. А как иначе — маленьких ролей у него практически не было, а несколько часов на сцене — вещь довольно изнурительная.

Вспоминаю, снимали мы о нем фильм, который потом назвали «Богдан Ступка. Львовская хроника». Группа, во главе с режиссером Юрием Терещенко, приезжает во Львов и чуть ли не сразу едем в театр имени Заньковецкой. В тот вечер должны были показывать спектакль франковцев «Король Лир». Ищем Ступку, говорят, что он на сцене. Идем туда, а он там  репетирует — сам! —  роль, подсматривая в тетрадь. «Не так часто играем, — говорит он, — нужно повторять». И, прищурясь: «Что характерно, только я один. Все  разбрелись по городу, кто куда...»

Впечатление о спектакле помню до сих пор: на сцене жил один только персонаж — Лир Ступки. Другие так себе, отбывали номер. Может, потому он — Ступка, а кое-кто, имея талант (допускаю, что никак не меньший), эксплуатировал его, ничего не добавляя, не прикладывая никаких сил. Машина, в бак которой не доливают горючее, рано или поздно останавливается. Дальше — лишь имитация движения.

В том же фильме Терещенко есть эпизод, который до сих пор в памяти. Лир-Ступка доигрывает эпизод, его выносят на носилках со сцены. Он поднимается и идет по коридору к гримерной. Мы за ним. В гримерной он сразу падает на топчан и замирает с закрытыми глазами. Перед нами лежал опустошенный старец, не 58 лет, а все 85... Такое истощение не сыграешь, он оставил на сцене чуть ли не все силы. Потом тяжело поднимается, говорит: «Как вот раньше Лира играли в семьдесят-семьдесят пять лет? Тут молодой еще — и уже на грани сил играешь...»

Не потому ли в последние два года все чаще говорил, что хочет перейти на маленькие роли. Силы же не безграничны. Так родилась идея постановки Чеховского «Вишневого сада», где Ступка должен был играть Фирса, рядом с киевскими и московскими актерами. Небольшая роль, в которой сжато много мировоззренческих атмосфер. Спектакль сделали, однако без Ступки. Фирсом он, очевидно, по своей жизни чувствовать себя не мог, но что-то ему все-таки виделось — оконечное, когда остаешься сам, когда тот человеческий и природный пейзаж, в котором жил, остыл, пожух, а ты живешь все, по неизвестному коду жизни.

Нет, не стал Богдан Ступка Фирсом, забытым и одиноким. Хотя ощущение его одиночества достаточно часто проглядывало в его ролях. Что там сейчас на небесах, какой театр там, какая съемочная площадка.  И какие, наконец, технологии?  Кто бы рассказал. Придется подождать, чтобы опять приобщиться к компании великого актера. Отворяются двери его каптерки поднебесной и снова продолжается — прерванная на мгновение — вечная и удивительная история человека.