Что объединяет венскую школу и киевский авангард?

«L’enfant terrible» (в переводе с французского языка — «сорванец»), так образно киевский пианист, лауреат премии им. Л. Ревуцкого (1998) и премии «СТАРТ» (2003) Евгений Громов назвал яркого украинского композитора-авангардиста поколения 1960-х Владимира Загорцева, вторая жизнь которого начинается ныне (в год его 70-летия) во время исполнения цикла фортепианных пьес Арнольда Шёнберга и Владимира Загорцева. Концерт в Киеве объединил творчество двух нерядовых маэстро: основателя Новой венской композиторской школы (недавно исполнилось 140 лет со дня рождения Шёнберга) и одного из наиболее интересных представителей «Киевского авангарда» (В.Загорцева). Музыка Владимира Николаевича звучала в Украине очень редко и фрагментарно, а после его смерти перестала звучать вообще — эту несправедливость нужно исправить, считает пианист Е. Громов.

— Евгений, как возникла идея объединить в одной программе произведения Арнольда Шёнберга и Владимира Загорцева?

— Еще в прошлом году я собирался почтить память венского мастера собственным сольным речиталем и подготовить его клавирные работы к юбилею. Но начался Майдан и стало не до музыки.. Но впоследствии начал чувствовать слабые импульсы, а дальше — тягу к исполнению именно музыки обостренно экспрессионистского характера. Возможно, это была психологическая реакция на события; словно отражения внешнего во внутреннем. И вот здесь мятежная муза Шёнберга появилась перед моим внутренним взором во всей своей неожиданной и непредсказуемой красоте и величии.

А когда Александра Андрусык из концертного агентства «УХО» предложила мне начать цикл концертов «Украинская музыка в контексте мировой» и попросила найти к основному фигуранту первого концерта — Владимиру Загорцеву — соответствующую пару в европейском музыкальном искусстве, — у меня просто не было выбора, поскольку именно Шёнберг всю жизнь был для Загорцева, моего друга и единомышленника, примером и путеводной звездой в творчестве.

Оба композитора имели репутацию сложных и противоречивых творческих личностей. И хотя они принадлежали к разным национальным композиторским школам и поколениям, ментальным признакам и духовным истокам собственного искусства, удивительным образом их объединяет психологический климат творчества. Обоим свойственна невероятная структурированность, отсутствие пустых фортепианных клише и эффектных исполнительских рамплиссажей, тематическая конденсированность и экспрессионистски-гиперболизованая контрастность музыкального высказывания...

— Можно ли назвать Загорцева «украинским Шёнбергом»?

— При всей относительности и в известной мере приблизительности любых сравнений с большой долей вероятности все-таки можно. Но лишь с точки зрения эстетики, поскольку общественной огласки и значения, подобного шёнберговскому, искусство Загорцева, к сожалению, не приобретало никогда.

На стилистику молодого украинского автора достаточно сильно повлияли опыт и музыкальный язык Александра Скрябина и его учителя Бориса Лятошинского. Мелос раннего, еще ученического периода, Загорцева опирается на украинский народный мелос без прямого цитирования (Сонатина, Секстет, «Присказки») и имеет параллели в музыкальных поисках Игоря Стравинского и Белы Бартока. А что касается позднего Загорцева, то здесь в большей степени проявляются густые краски гармоний Скрябина последнего периода творчества, нервозность и пароксизмы атонального Шёнберга и Лятошинского периода «Отражений» и сонат, трагическая поступь любимых Загорцевым Второй и Четвертой симфоний учителя. Вот из этого конгломерата собственно и возникает индивидуальность Загорцева. Он на удивление стремительно развивался и практически уже через пять лет занятий музыкой (а начал он относительно поздно как для композитора — в 15 лет) написал свои знаменитые «Объёмы», которые сразу же зазвучали на сценах Нью-Йорка, Берлина, Загреба...

— Вы были знакомы с Загорцевым лично. Каким человеком он был?

— Да, мы достаточно близко общались, бывали друг у друга дома. Вопреки распространенному мнению о Владимире, как человеке тяжелом и закрытом, я знал его совсем с другой стороны. Несмотря на привратности его судьбы, на трудности частной жизни, он был внутренне очень утонченным и благородным человеком с повышенным чувством собственного достоинства, хорошим чувством юмора, несколько специфического, но тем не менее... Любил жизнь. Я все время чувствовал в нем проявления рыцарства, тем более относительно музыки, и даже какого-то, на первый взгляд, наивного Дон-Кихотства.

— Насколько гармоничным или, напротив, противоречивым является характер музыки Загорцева по сравнению с его характером как человека?

— Нет никаких оснований сомневаться в цельности натуры Володи. Я никогда не отделял проявлений характера и темперамента в его жизни и в его искусстве. По моему мнению, одно вытекает из другого (и наоборот) и естественно подпитывает друг друга. В его музыке я чувствую его личность, размышления, переживания, тревогу, боль, восхищение красотой, временами моменты растерянности, прострации и даже бытовые жесты...

— Мы сегодня в ХХІ веке вообще способны ли оценить масштаб этих двух личностей — Арнольда Шёнберга и Владимира Загорцева и их музыку?

— Это зависит от того, какой именно смысл вложен в понятие «мы». Но в Украине процесс адекватной оценки творчества обоих композиторов за отдельными исключениями (например, монография Стефании Павлишин «Шёнберг», отдельные исследования некоторых ведущих украинских музыковедов) фактически еще не начинался. О Загорцеве нечего и говорить. Но главная проблема в том, что эта музыка до сих пор не вошла в музыкальный обиход и сознание слушателя даже в столице, не говоря о других украинских городах. Одиночные к тому же не всегда качественные фестивальные исполнения никоим образом не делают погоду в этой области. К сожалению...

— По вашему мнению, что в Украине уже сделано для почитания памяти Владимира Загорцева и что еще нужно сделать в будущем?

— Всю его жизнь государство было повернуто спиной к личности Владимира Николаевича. Но если мы вспомним судьбы его старших коллег и наставников — Льва Ревуцкого или Бориса Лятошинского, не говоря уже о его сверстниках-шестидесятниках (Леонида Грабовского, Виталия Годзяцкого, Валентина Сильвестрова, Владимира Губы, Петра Соловкина, Святослава Крутикова), то картина представляется крайне драматичной и даже трагической. Учитывая все это даже странно, как они вообще смогли что-то сделать и реализовать себя как художники. Я считаю, что ни один из них не реализовал свой творческий потенциал полностью!

Но, наконец, сегодня весь архив (нотные рукописи произведений, записи, эпистолярий, фото...) был передан женой композитора, Маргаритой Тимофеевной, на пожизненное хранение в Центральный государственный архив-музей литературы и искусства Украины. Там основан личный фонд Владимира Загорцева и все материалы доступны широкой общественности: исследователям, исполнителям, людям, которые интересуются и болеют за современное украинское высокое искусство. Бесспорно, это — только начало. Личный фонд Владимира Загорцева со временем будет пополняться новыми поступлениями, но уже и сегодня понятно, что мы имеем дело с одним из наиболее выдающихся украинских композиторов ХХ века.