«Чтобы почувствовать русскую душу, надо из нее выйти»

В отклике на первую, изданную в СССР книгу Виктора Ерофеева «Тело Анны, или Конец русского авангарда» (1989), композитор Арнольд Шнитке писал: «Вы... испытываете тот двойной эффект соприкосновения с издавна знакомым, но совершенно небывалым, то потрясение от встречи с адом и одновременно с раем, совершающееся внутри каждого из нас, ту абсолютную непостижимость чего-то, казалось бы, совершенно избитого и банального. Не знаешь, от чего задыхаться — от возмущения кощунством сюжетов и характеров или от разряженной атмосферы замалчиваемой, но ясно ощущаемой мученической святости».

В 1990 году Ерофеев опубликовал в «Литературной газете» статью «Поминки по советской литературе», в которой писал о том, что «советская литература есть порождение соцреалистической концепции, помноженной на слабость человеческой личности писателя, мечтающего о куске хлеба, славе и статус-кво с властями, помазанниками если не божества, то вселенской идеи». Советскую литературу послесталинского периода Ерофеев разделил на официозную, деревенскую и либеральную, причем «деревенская и либеральная литература, каждая по-своему, обуреваема гиперморализмом». По мнению автора, в начале 1990-х годов возникает альтернативная литература, которая отличается «прежде всего, готовностью к диалогу с любой, пусть самой удаленной во времени и пространстве культурой для создания полисемантической, полистилистической структуры с безусловной опорой на опыт русской философии начала ХХ в., на экзистенциальный опыт мирового искусства, на философско-антропологические открытия ХХ века, оставшиеся за бортом советской культуры, на адаптацию к ситуации свободного самовыражения и отказ от спекулятивной публицистичности».

Недовольство большинства критиков вызвано тем, что Ерофееву присуща эстетика отрицания. Писатель обращает внимание на ту сферу человеческого существования, которая традиционно воспринималась как «низ». Многие рассказы Ерофеева посвящены эротической теме, которую он рассматривает в разных ракурсах — например, в связи со склонностью человека к садизму («Попугайчик», 1988; «Жизнь с идиотом», 1991). В наиболее известном романе Ерофеева «Русская красавица» (1990) рассказана история провинциалки Ирины Таракановой. В рассказе «Жизнь с идиотом» персонаж-идиот имеет внешний облик реального исторического лица — Ленина. Рассказ положен в основу либретто одноименной оперы, написанной Арнольдом Шнитке в 1986 году. Недавно Виктор Ерофеев опубликовал открытое письмо президенту России Владимиру Путину, в котором просит обеспечить свободу слова в стране: «Травля писателей — это скандал; действия тех, кто выступает против свободы современной литературы и на этом делает политическое имя, не вызывает восторга у многих компетентных людей. Тем не менее, эти действия продолжаются и, как я понимаю, никто, кроме вас, не может положить такому издевательству предел». Виктора Ерофеева до сих пор беспокоит тот факт, что после травли «метропОльцев» никто не покаялся со стороны гонителей, но тем, что никто не покаялся и со стороны гонимых, он доволен.

Ерофеев своими книгами стремится создать образ времени, соответствующий персонажам. Об этом свидетельствуют его размышления о романе «Страшный суд» (1994): «Это как бы роман-резюме нашего уходящего века, но подан он не через какие-то исторические реалии и персонажи, а через метафору, не скрою — достаточно шокирующую». В произведениях Ерофеева отражаются не всегда благоприятные эстетические и этические изменения, произошедшие, по мнению автора, в сознании современного человека. Его произведения широко публикуются за границей, переведены на многие языки мира. Книга «В лабиринте проклятых вопросов» (1990) состоит из эссе о Достоевском, Толстом, Чехове, Шестове, Сологубе, Сартре, Камю, Прусте и других русских и французских писателях. Согласно авторской самохарактеристике, в этой книге Ерофеев оставляет «без особого сожаления пределы чопорного академизма». В книге «Русские цветы зла» Виктор Ерофеев пишет, что «деградация мира уже не знает гуманистических пределов, мир по-ортеговски дегуманизируется». Парадоксальная, выразительная и шокирующая эссеистика содержится в книгах «Мужчины» (1997), «Пять рек жизни» (1998) и «Энциклопедия русской души» (2000). Последняя книга стала поводом и темой для данного интервью, которое Виктор Ерофеев дал «Дню» в садике Дома-музея Максимилиана Волошина во время организованной фондом «Вече Украины» интеллектуальной дискуссии «Глобализация: культурный аспект», гостем которой писатель был.

СООТНОШЕНИЕ ДУШИ И ДУША

— Виктор Владимирович, что есть тем «классом», «лабораторией», в которых вы изучили русскую душу настолько досконально, что смогли составить ее энциклопедию?

— Чтобы почувствовать русскую душу, надо из нее выйти, от этого происходит экстаз какой-то. Он у меня случался в жизни по разным причинам, во-первых, потому, что я свое детство провел в Париже, и тем самым, когда приехал назад в Советский Союз и в Россию, то был человеком двух культур, той культуры, которую мне Европа дала, и родной русской. С другой стороны, я активно участвовал в диссидентском движении. И это меня тоже вытолкнуло из состояния пассивности русской души. Но самое главное — писатель, если он писатель, а не просто водит пером по бумаге, невольно получает инвативную возможность судить о своем собственном языке, своем народе. Эти три причины — детская, бунтарская, профессиональная писательская — натолкнули меня на составление этой энциклопедии…

— Русская душа — это отдельный феномен психологии, общества, это самостоятельная субстанция?

— К сочетанию этих трех определений надо относиться достаточно иронично. Потому что русская душа это еще и метафора. Один писатель сказал, что в русской душе я ничего не понимаю, и этим как бы вообще снял проблему попыток анализа и самоанализа России. На самом деле русская душа действительно очень сложное понятие. И это не для того, чтобы сказать: о, вы там все простые — американцы, французы, англичане, а мы русские — сложные, и тем самым создать почву для национального тщеславия. Дело в том, что Россия действительно располагается между двух культур очень разной ценностной направленности. Ценности Европы и ценности Востока в России каким-то странным образом перемешались, оказались таким сложным узлом, который трудно разрубить. С одной стороны, Россия, безусловно, принадлежит западному миру, но с другой стороны, она также же безусловно НЕ принадлежит к нему. И вот это — парадокс, это умение соединить «да» и «нет». Вообще, наверное, русское сознание — это единственное сознание, при котором «да» и «нет» вообще почти соединимые. Отрицание индивидуального успеха, на чем строится вообще западная цивилизация, активизма, каких- то ценностей, связанных с женщинами, и все прочее, то, что есть опять-таки основа западной культуры, переплетаются у русских с подсознательной, что ли, практикой этих идей. Когда я был как-то в Индии с группой молодых людей, и мы ехали в автобусе среди этой нищеты, среди мух, проклятий всего, каждый русский человек мечтал о дУше (имеется в виду душ, а не душа! — Авт.) , о приятной гостинице и выражал абсолютно западные ценности. Никто не хотел быть индусом… И вот куда сейчас эта душа нацелена? Почему эта книга вообще была написана — чтобы понять, куда она, эта душа, движется. Какие тенденции? С одной стороны, в этой душе очень много контрпродуктивных ценностей. Если бы каждый русский мог организовать такую конференцию, как Дима Киселев здесь в Коктебеле о культурном аспекте глобализации и джазе, то у нас была бы совсем другая страна. Но в ней существуют и сейчас возрастают продуктивные ценности: они не только в Москве, они по всей стране. Что победит? Непонятно. Напряженность этих сил очень важна для русской культуры: и Толстой, и Достоевский, и Чехов на этом стоят, но для русской цивилизации пока что кроме несчастий это ничего не приносит, к сожалению…

«ВЫСШАЯ ЦЕЛЬ — ПОЛУЧИТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ГАЛУШКИ, ЛЕТЯЩЕЙ В РОТ...»

— Душу можно определить и как принадлежность народа, и как принадлежность каждого человека, но есть ли соотношение души с конкретным географическим местом, она имеет связь с землей?

— Ну вот представьте себе, что тоже непонятно, какое это географическое понятие? Что такое Россия — это Владивосток или Калининград, это Петербург или Екатеринбург, или деревня в Сибири? Непонятно… География русской души не ограничивается Россией — русская эмиграция, русские староверы, уехавшие на Аляску и в Канаду, русские диссиденты, русские предприниматели, которые уехали в свое время из России, все русское офицерство, которое было расстреляно после революции — это все продолжение России. На мой взгляд, русская душа — это явление не географическое, это понятие, связанное с переживанием русского языка и русской истории, русского подсознания…

— Вы взялись бы составить энциклопедию украинской души? Вы чувствуете в себе достаточно знаний и опыта для этого?

— После того, как я составил «Энциклопедию русской души» и опубликовал эту книгу в нескольких разных странах, мне говорили — как вы могли? Так резко и очень определенно говорить о русском народе — мало кто бы смог. Я подумал, что мог бы составить и какие-то другие энциклопедии, может, не так глубоко, как русскую, — можно и французскую, и американскую, — но вот украинская меня давно привлекала. Хорошо помню работу Герцена, где он сравнивает русский и украинский характер, у Бердяева есть много размышлений на эту тему. Мне думается, что, как ни странно, наши два народа очень близки и очень разные одновременно. Мне кажется, что душа украинца — это душа такого ленивого гедониста, который мечтает о счастье, комфорте, об удовольствиях, но страшно ленится хоть что-нибудь для этого предпринять! Это особенно четко видно сейчас, когда у украинского народа уже есть свое государство. Лень — не просто вот такая душевная лень. Потому что еще не найдены способы и рычаги для работы. Все находится на уровне благих пожеланий. Высшая цель украинской души — расслабиться, получить удовольствие от галушки, летящей в рот, как у Гоголя. Для украинца — это и есть счастье.

— Это давний стереотип. Вы думаете, он соответствует реалиям и сейчас?

— Абсолютно. Могу одной картиной определить разницу между русской и украинской душой. Помню, еще в советское время в Москве продавали киевские конфеты, и там была обертка с такой картинкой: парень какой-то заснул, видимо, на берегу Днепра. Он спит, а к нему крадутся две русалки. И все это окутано невероятной атмосферой сладострастия, понятно — вот парень, такой молодой, спит, а вот русалки... что они сейчас с ним сделают, а что он может с ними сделать!.. Вот и получается, что украинцы хотят все получить и при этом не просыпаться даже. Это загадка украинской души, связанная со сладострастием, с удовольствием. Прикинул: можно ли увидеть такую картинку на берегах Волги? Нет, подумал я, скорее, это будут бурлаки. Украинцам свойственно такое ласковое отношение к жизни, что выразилось в ваших замечательных песнях. Это отношение любви и ритуалов народных, например, свадеб, которые до сих пор существуют, с рушниками, а русский фольклор весь выгорел, он остался только в истории. Вы сумели сохранить эти традиции. Почему? Потому, что была цель, потому, что эти традиции вписывались в философский этикет вашего представления о жизни. Украинский характер — он более простой, но это не в обиду вам, может, французский еще более простой. Мне кажется, что проблемы украинского характера заключаются в том, что в Украине тоже есть разделение ценностей, но не такое катастрофическое, как у нас. Если Россия существует между Западом и Востоком в глобальном масштабе, в разных цивилизациях, то вы существуете между западной и восточной Украиной, что тоже разрывает вас пополам. Но внутри — если посмотреть по ценностям, то в общем они совпадают что на западе, что на востоке Украины. А вообще, кстати говоря, страна совершенно классная, и если будут найдены рычаги против этой лени, то мне кажется, у этой страны есть большой потенциал…

«РУССКИЙ И УКРАИНСКИЙ ХАРАКТЕРЫ ОБЪЕДИНЯЕТ СТРЕМЛЕНИЕ НАЙТИ ВРАГОВ, КОТОРЫЕ ИМ МЕШАЮТ»

— Что является апофеозом русской души, хотя бы в искусстве — Пушкин, Толстой? Как вы думаете, является ли Шевченко апофеозом украинской души?

— Если бы Пушкин был апофеозом русской культуры, мы были бы счастливыми людьми! Пушкин — это человек, который гармонизировал все начала жизни. Мы же в основном живем на каких-то страшных противоречиях, в условиях полярности, непримиримости друг к другу. Поэтому русская культура имеет много апофеозов, и каждый русский писатель считает, что только ему принадлежит истина. Поэтому, к сожалению, — не Пушкин…

Что касается Шевченко, то есть разная глубина проникновения в него. Его можно видеть как политика, как националиста, как художника, как поэта. Мне ближе последний. Есть его стихи, которые я очень люблю читать по-украински, и мне кажется, что Шевченко это и выразил: вот это томление по тому возможному счастью, которое может случиться с Украиной, но которое почему-то не происходит. Хотя и русский, и украинский характер объединяет один вопрос: оба хотят всегда найти врагов, которые ему мешают. Никогда не возникает ощущения, что мы сами себе мешаем.

— Человек как конкретная личность осознает свою душу как часть народного менталитета, скажем, или это подсознательно?

— Есть какая-то общая грибница, одно эмоциональное поле. Русский человек, будь он философом, президентом, дворником, все равно он знает значение понятий пельмени, водка, соленые огурцы и так далее. Думаю, что и украинский человек хорошо это понимает. И в этом наша архаика. Нельзя сказать «английский народ», это смешно, есть только англичане, а есть все-таки украинский народ, русский. Значит, мы эту грибницу не потеряли. С одной стороны, это и хорошо, но с другой стороны, потому мы такие архаичные…

— Если по теме нынешней дискуссии: как человеческая душа вписывается в процесс глобализации?

— Это только начало большого разговора. Глобализация имеет гораздо больше серьезных проблем, чем было высказано, хотя здесь прозвучало много интересного. Но глобализация — это фактическая унификация, что бы ни говорили. И мы от этого не уйдем…

— Но душа от этого страдает!

— Страдает, ну и что? Пусть страдает. Душа всегда вывернется. Сколько раз объявляли о смерти культуры, литературы в разных обстоятельствах. Вывернется! Потому она и бессмертна…

«РОССИЮ ХОТЯТ СДЕЛАТЬ КАЗЕННОЙ СТРАНОЙ»

— Какие, по-вашему, главные тенденции современного литературного процесса? Есть ли сегодня почва для «МетрОполя»?

— На мой взгляд, главный процесс, который идет сейчас, это бюрократизация и казенщина в России, не только в литературе и искусстве, а вообще во всей России. Россию опять хотят сделать казенной страной, какой была царская Россия, даже не советская, а царская. Конечно, возникнет бунт. Недаром Че Гевара — кумир московской молодежи. И есть уже такие ростки. Это не революционные потуги коммунистических лидеров, они уже отжили свое. Это молодой бунт. И, конечно, он прорвется. И приведет с собой свою литературу, свою музыку, свое кино и так далее. Литература тоже всегда будет искать возможности сказать человеку то, что от него скрывают, что даже он сам от себя скрывает...

— Мне кажется, что раньше, в классической литературе, литературный процесс даже опережал жизнь, литература предвидела ту глубину, которую жизнь еще будет постигать, а сегодня не так. Сегодня литературный процесс не отражает всю глубину жизни, отстает. Сегодня, мне кажется, жизнь глубже, а литературный процесс — мельче. Есть ли такой парадокс?

— Каждое поколение думает о том, что его поколение хуже, чем предыдущее. Горький в момент серебряного века написал, что Россия переживает «позорное десятилетие», Белинский — когда был Гоголь, и вообще — Достоевский, Тургенев и другие, писал, что «в России нечего читать». Нормально. Вот что в России будет, так это будет литература, будут красивые женщины и, если не перебьют севрюгу, то будет икра…

— О чем потенциально мог бы быть современный «МетрОполь»?

— Думаю, о том, что Россия становится страной-фикцией. И вот если искать эти фикции, то надо обратиться к литературе, которая всегда чувствует, где фикция, а где реальность…

— И традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете, какие у вас творческие планы?

— Я пишу сейчас книгу, которая называется «Хороший Сталин». Это о моем детстве. Мой папа был переводчиком Сталина и помощником Молотова. Хочу описать ощущение быть в 50-е годы внутри этой элиты, понимать это все и одновременно — каким образом я стал тем, кем я стал. Это не автобиография. Какой постмодернист будет писать автобиографию? Это роман, но на таком материале, который мне близок.

— Там будет трагедия, которую Сталин принес всем нашим народам?

— Ну, если «Хороший Сталин», то, конечно, хороший может быть только в ироническом смысле…

— Спасибо вам за беседу.

СПРАВКА «Дня»

Виктор ЕРОФЕЕВ — русский писатель, литературовед. Родился в 1947 году в Москве в семье дипломата. В 1970 окончил филологический факультет МГУ, затем аспирантуру Института мировой литературы АН СССР. Кандидат филологических наук. Печататься в периодике начал в 1967 году. В 1979-ом стал одним из организаторов и участников бесцензурного литературного альманаха «МетрОполь», который, по его словам, «оказался рентгеном, просветившим все общество». Был исключен из Союза писателей СССР.