Цвет арбуза
Эти стихи я записал с голоса девочки в тиранском лагере беженцев. Честно говоря, я ожидал увидеть в лагере детей, убитых горем. Не увидел. Вначале они показались мне веселыми. После я понял, что они скорее возбужденные, как говорят психологи, «гиперактивные».
Стихи про шарф меня порадовали. Лучше про миротворца Ругову, чем про людей с автоматами. Но на детских рисунках корявых красных букв УЧК (Косовская Освободительная армия) тоже хватает. Эти литеры чем-то напоминают гайдаровское РВС. Но есть и другие рисунки. Семилетняя Севгие нарисовала серые танки и зеленого сербского милиционера. Десятилетняя Антигона — пятна крови на траве, рядом — убитый косовар, чуть поодаль — его шапка. Я сидел с детьми в палатке и они снова и снова декламировали:
У лагерного психолога я спросил, что он думает о состоянии детей. Психолог оказался студентом-косоваром. Он ответил, что дети плохо спят, нервничают, когда слышат жужжание вертолета, часто замыкаются в себе. «Мы делаем все, чтобы они забыли горе», — сказал он. Я заметил, что психологи в Кукесе, наоборот, просят детей выговориться: когда пережитое горе описывается в школьном сочинении, в устном рассказе, то ребенок смотрит на свою беду со стороны, становится рассказчиком, а не действующим лицом. Студент-психолог удивился. Он думал, что его похвалят за гуманность. Студент тоже показался мне ребенком. Глядя на детские картинки, слушая детские голоса, я вспомнил стихи Десанки Максимович. Когда-то в молодости я переводил их с сербскохорватского. Цикл поэтессы назывался «На выставке детских рисунков»:
У косовских детей-беженцев красного цвета на рисунках хоть пруд пруди. Но это не цвет арбуза.
Выпуск газеты №:
№92, (1999)Section
Культура
