Дары волхва и Летучий Голландец

Он часто вспыхивает легковоспламеняющимся, уже не юношеским, а подлинно детским хохотом. Последние несколько лет он ходит (кстати, чуть подпрыгивая, словно все время куда-то спешит) в мышиного цвета пиджаке, подаренном ему в Германии.

Журавель и пишет преимущественно оттенками серого. А это — ужасно трудно. (Современники хвалили Коро за то, что он в некоторых своих портретах реабилитировал этот цвет). График по образованию, Николай презирает пестрые калейдоскопы, но его цветовая шкала не впадает в грех головокружительной монохромности, наливаясь время от времени меланхоличным желтком, медитируя на голубой фон. И кто осмелится назвать эти краски «серыми»? Перламутровые, пепельные, жемчужные, сизоватые, мышиные, дымчатые — «журавлевские», одним словом.

Уровень убедительности художника определяется, на мой взгляд, степенью верности автора собственным призракам, обседающим его воображение. (Дилетанты их пугаются. Настоящие же «профи» тешат и лелеют, «як парость виноградної лози»). Николай, сколько его помню, лепил свои мистические шары-сферы и писал «заблудившиеся корабли», «летучие голландцы», увешанные красочными флажками — самый первый из них, появился, кажется, еще в 1993 году.

Ведущий этот образ — и в его новых живописных сериях. Главное «действующее лицо» как будто и не изменилось — тот же игривый «пахарь волн» — «корабль с праздником на борту», как называет его сам автор. Праздник — дары волхва, радости полные штаны, карман, напиханный чудесами. Чудо — непостижимый мир, рождающийся вокруг этого «корабельного» сюжета. В ранних вариантах в его орбите мы видели очертания домиков, «красного коня» (наше вам, господин Петров-Водкин), летучее братство ангелов с флажками. Ныне к ним прибавились: «влюбленные на площади»; церковные купола; флюгера; зебры; «бегущий человек»; карусель-колесо; «рыба-кит»; стайка паровичков. А еще «Эдик» (Бельский) и «Руслан» (Пушкаш) на велосипедах; «Леша и Вита» (Титаренко и Денбновецкая) — достойные персонажи художественной, еще не умершей «Коммуны на БЖ» (Большой Житомирской).

На полотнах Журавля микрокосм здоровается с макрокосмом, как два старых приятеля, которые видятся ежедневно, но друг другу не надоедают. Это то, что я назвал бы «киевским характером», ничего, что сам Николай родом из Магнитогорска — местное настроение эпидемическое; иго его сладкое, бремя его — легкое. И, в конце концов, земля все равно шарообразная, все дороги плюс язык — до Киева доведут.

Отсюда — отгадка происхождения второго сквозного мотива Николая — шары, сферы, скульптурных близнецов которых он не раз предавал огласке на весенних перфомансах на киевских же пригорках. А живописными — в планиметрической раскладке, в инкубаторном порядке (42 шарика на одной только из частей его триптиха «Чаша») — неоднократно населял свои полотна. Образы шаров и на недавней его выставке в киевской галерее «36» — умышленно шутливые: «Мальчик, играющий сферами», «Игра с транссферами». Персонажи перебрасываются маленькими шариками, словно играют в мини-волейбол. Одной «прекрасной сферой» любуется не менее прекрасная женщина, другой — освящен «Натюрморт с бабушкой»; шеренги сфер с подставками выстраиваются даже по обе стороны «Отдыха во время жатвы...» И последний отблеск квазисферы — образ манящей оливки в «иконных» перстах — «Легкая душевная трапеза», тень которой хорошо известна всем завсегдатаям киевских творческих фуршетов. Кстати, фуршет на открытии его последней выставки в галерее «36», совпавший с happу birthday художника, полностью соответствовал традиции «киевской душевности».